Как целует хулиган

Стася Андриевская (2023)

Вернувшись из армии, Данила знакомится с девчонкой, от которой ему с первой же их безумной ночки начисто сносит крышу. Ради неё он готов свернуть горы и даже, покончив с хулиганкой, начать новую жизнь. Однако всё летит к чёрту, когда выясняется, что эта девчонка — девушка его лучшего друга. Третий должен уйти, это факт. Вот только не понятно, кто из них троих третий…

Глава 6

Отбежали всего на пару дворов, когда Маринку вдруг накрыла истерика. Хохотала, как сумасшедшая, так что ноги бессильно подгибались, а Данила волок её за руку дальше, понимая, что на этот раз искать будут глобально. Но она не могла идти, оседала на корточки и задыхалась от смеха. Глядя на неё, заржал и Данила, но он, в отличие от неё, понимал, чем чревато промедление.

Перекинул её через плечо и побежал дальше. Ещё через пару кварталов она вдруг замолотила его по спине:

— Пусти! Пусти, говорю, тошнит!

Прислонилась спиной к дереву, вытянула шею, дыша часто и глубоко. Но ничего, отпустило без экстрима.

— Пойдём, — снова потянул он её за собой.

А Маринка хрюкнула и зашлась в новом приступе смеха.

— Да не могу я, у меня это… Авария! — и вдруг высоко махнула ногой. Из-под коротенькой юбочки сверкнули трусики. Белые.

Данила машинально перехватил её ногу за щиколотку, положил себе на плечо. Легко. Вообще без усилий. Сглотнул, представив, как эту растяжку можно бы применить в деле… а потом дошло, что Маринка всего-лишь показывает ему босоножек с отломившемся каблуком.

— Отремонтируешь, пойду!

— Куда пойдёшь? — поглаживая гладкую голень, глупо спросил он, и сделал полшага навстречу. Бедро на плече упруго напряглось, но поддалось, поднимаясь ещё выше. Резиновая, блин. Так, наверняка, и вплотную подойти можно, вжать в дерево и… Кирей как-то хвастался, была у него одна такая… Низ живота резко скрутило от предвкушения.

— Да пофиг, если честно. Домой мне до утра всё равно нельзя, а больше некуда. И вообще… — лицо её вдруг мгновенно стало злым. — Я теперь свободная, что хочу, то и делаю! Так что, можно даже к тебе. Пофиг!

Резко отвернулась, но Данила успел заметить в её глазах слёзы.

— У тебя что-то случилось?

— Не твоё дело! — огрызнулась она. — Так что, отремонтировать можешь?

— Легко!

…Когда он окончательно отломал каблук от первого босоножка, Маринка озадаченно нахмурилась. А когда, в пару ударов об бордюр, отломал и второй, абсолютно целый — вскинулась:

— Эй, ты чего делаешь?! Ты…

— Обувайся!

— Их теперь только выкинуть! Ты нормальный вообще?

— Иногда. Обувайся, говорю, и пошли, если не хочешь чтобы тебя в ментуру сгребли.

Она тут же испуганно схватила изуродованные босоножки и, присев на корточки, суетливо завозилась с ремешками. Но вдруг обессиленно опустила руки.

— Думаешь, сильно я его?

— Не знаю. Мне никогда об бошку бутылку не разбивали.

— А вдруг он умер?

— Не думаю. Просто удачно попала. Да не парься, его наверняка сразу свои нашли. И спасибо, кстати, если бы не ты — сгребли бы меня. Если бы он меня ещё до этого не придушил. Сильный волчара оказался. Массой задавил.

Она уткнулась лицом в ладони.

— А если всё-таки умер?

— Ну… Работа у него такая. Нехрен было шлем снимать.

— Ты дебил? — вскочила она на ноги. — В тебе есть хоть что-то человеческое? Да он, похоже, обычный опер, а они не надевают шлемы! Максимум броник. Он вообще, наверняка, просто чёрный ход пас, пока ОМОН в зале шухерил!

— Надо же, какие глубокие познания в делах ментовских! А с хрена ли он тогда тебя схватил? На биндюжника ты не тянешь, а девочек-припевочек вроде тебя они обычно не шмонают.

Она сникла.

— Наверное, потому, что я из окна вылезала. Там, возле кухни. — Обречённо вздохнула. — Ну нельзя мне в милицию, понимаешь? Тем более, из ночного клуба!

Данила окинул её обалделым взглядом.

— Только не говори, что на учёте стоишь…

— Да прям! Причём здесь учёт? Просто если папа узнает… — осеклась, помолчала. — И это… Тебе тоже спасибо, что заступился. Я, если честно, уже думала что всё, конец мне.

— Тогда тем более пошли! — Схватил её за руку. — Мы всё равно ничего уже не исправим, а с повинной можно и утречком, на трезвую голову прийти.

— Я не пьяная! — возмутилась она и, оступившись на первом же шаге, рухнула в его объятия. Снова задрав ногу, уставилась на пристёгнутую к стопе подошву: та была формована под высоченный каблук, и теперь, с плоской пяткой, нос оказался загнутым вверх почти под прямым углом. — Ну и как в этом ходить вообще?

…А Данила видел только её голое бедро с красивым рельефом напряжённых мышц, и отчаянно хотел скорее оказаться в койке. С ней. На ней. В ней. И вообще, как пойдёт.

— Клёво ногами машешь, каратистка что ли?

— А то! И я, между прочим, знаю, как кадык ломать! Папа научил. Показать?

— Опять папа. Я, кажется, всё-таки начинаю его бояться!

— И правильно делаешь! — Сделала пару шагов и снова остановилась. — Блин, ну невозможно так ходить! Неудобно!

И Данила, зарычав от нетерпения, просто закинул её на плечо…

— Ой, киса! — едва войдя в квартиру, тут же засюсюкала Маринка. — Кс-кс-кс… Иди сюда, киса… — Подхватила Барса на руки, зарылась лицом в пузо. — Халосая ки-и-иса…

— Вообще, это кот.

— Да? — удивилась Маринка, и бесцеремонно задрала ему хвост. — И правда, кот! Да причём такой… — захихикала, — кинг сайз! Да ты мой холосий ма-а-альчик…

Данила с удовольствием оказался бы на месте Барса, но Маринку так стремительно накрывало, кидая от плаксивой угрюмости к шальному веселью, что ещё немного, и всё что ему останется — это сидеть возле дивана и оберегать её сон. Ну, может, тазик подставлять.

— Кофе будешь? С котлетами. — На ходу развязывая примотанную к животу олимпийку, заскочил в кухню и сунул брикет с деньгами подальше в вытяжку.

— Ничего я не буду, — пошатываясь, вошла следом Маринка. — И вообще, пошло оно всё на хер. Сдохнуть хочется.

Данила глянул на её вновь посмурневшее лицо и суетливо сгрёб со стола бардак, оставшийся после изготовления взрыв пакетов.

— Ты почти поллитры натощак выжрала! Не поешь — завтра до вечера не очухаешься. И, кстати, что за повод надраться?

— Все мужики козлы! — зло фыркнула она. — Этого достаточно?

Он усмехнулся.

— Угу, а все бабы дуры. Это правда жизни, дерзкая, а не повод для пьянки. Смирись! Ещё, кстати, есть хлеб с салом и огурцы, будешь?

Она подняла голову. В глазах опять стояли слёзы.

— А презервативы у тебя есть?

От неожиданности он протупил пару мгновений… и кинулся на неё.

Не разрывая поцелуя, спотыкаясь на ходу, кое-как добрался до дивана. Опрокинул её навзничь, навис, вклиниваясь коленом, между робко сведёнными бёдрами. В паху гудело от напряжения.

Нащупал замок на сарафане, дёрнул раз, два — не идёт… Маринка расстегнула сама и послушно подняла руки, позволяя стащить его с себя…

…Ворвался в неё, такую тесную и жаркую, грубым нетерпеливым толчком, сорвал вскрик — надрывный, громкий, испуганный… Перехватил беспокойно отпихивающие его руки, зажал над головой, вбиваясь в неё, чтобы кричала ещё, чтобы не отпускала это безумие, продолжала запрокидывать голову и выгибать спину, подставляя его губам груди — такие сладкие и нежные, словно нетронутый случайным прохожим первый снег… Сам его затаптывал, впивался губами, не мог оторваться. Сожрать её хотел, чтобы ни одна сука больше даже близко к ней подойти не посмела. Никогда.

В самый последний момент, когда уже побежала по телу мучительно-сладкая волна оргазма, вынул. Была на её месте другая тёлка — может и не стал бы обламываться, но это была Маринка, она была какая-то другая, и он сам словно становился с нею другим.

…Она, запрокинув голову, часто дышала и закрывала лицо руками, но всё равно было видно — щёки её пылают. А он, сидя между её разведёнными ногами, скользил взглядом по розовым брызгам на животе, и в башке было пусто-пусто. Кайф!

— Не смотри… — еле слышно попросила она.

И он, наконец, понял, не дурак. Накинул на неё простынь, встал. Слегка штормило, сердце выпрыгивало.

— Пойдём в душ?

Но она только мотнула головой и, звернувшись в простынь, отвернулась к стене. Данила принёс смоченное горячей водой полотенце, вытер ей живот, склонился над ухом:

— Всё нормально, Марин?

Она кивнула.

— Ладно, спи тогда. Кстати, меня Данила зовут.

Не ответила.

Он выключил свет и ушёл в ванную, а когда вернулся, обнаружил, что Маринка уже спит, одетая не только в бельё, но и в сарафан. Ненормальная. Странная. Охрененная.

Впервые в жизни спал с женщиной не в смысле — трахался, а именно спал. Прижав её к себе, сквозь сон чутко чувствуя каждое её шевеление, и прижимая в ответ ещё крепче. Словно боялся отпустить и потерять. Её волосы, всё-таки пропитавшиеся никотиновым кумаром кабака, всё равно сохраняли едва уловимую свежую нотку. Всё-таки малина. И не приторная мыльная лажа, а натуральная — кисловато-сладкая, тёплая и родная. Так пахнут ягоды с куста. Нетронутые, свежие, настоящие.

Зарывался лицом в её волосы и целовал. Какого хрена с ним происходит — не понимал. Но чувствовал, что теперь всё будет по-другому.