Мир без завтрашнего дня

София Бёрк (2025)

7 октября 2008 года, когда на Земле началась страшная эпидемия, из-за которой человечество оказалось на грани вымирания, из большой семьи Кёнингов в живых осталось лишь трое: Барбара, Филипп и Энтони. Каждый из них не представлял из себя ничего необычного в классическом понимании этого слова, пока в один момент судьба не сталкивает с незнакомцем, утверждающим, что человечеству ещё можно подарить шанс на новую жизнь. Только вот… правда ли это? Почему для этого нужны именно Кёнинги? Что делает их такими особенными? И стоит ли вообще доверять тому, чьи мотивы не могут быть подтверждены ничем, кроме собственных слов?

V. Ответственное решение

С самого детства Лип был тем, кого нередко называли оторванным от реальности из-за большого воображения, но подобное он никогда не принимал за оскорбление, потому что способность превращать свои мысли в текст помогала заниматься любимым делом. Помогала мечтать. Думать о любви, так приятно щекочущей бабочками в животе. Об искренности, которой, если бы не апокалипсис, все могли питать друг друга, как солнце питает своим светом цветы. О нежности, похожей на ветер, уносящий с собой всю боль и тревогу, что так же могли прочувствовать и остальные раз в пару месяцев — примерно столько уходило у него на произведение.

И плевать, что при этом придётся потратить всю пачку офисной бумаги из какого-то бизнес-центра, ведь, к счастью, Губернатор был одним из немногих, кто любил литературу и считал, что без неё не построить новой цивилизации. Не говоря уже о том, что строчки, написанные Кёнингом, и правда порой вдохновляли и сподвигали людей продолжать бороться за своё будущее, чтобы когда-то увидеть не пепел и грязь, а цветы и голубое небо.

Хотя чаще всего это касалось только тех, кто помнил, каково было раньше. Молодёжь же не относилась к прошлой картине мира так трепетно, привыкнув к сложившимся обстоятельствам и новым правилам, соблюдение которых намного проще, если тебя с самого детства не учили созидать и видеть только прекрасное. Как, например, в случае с Барбарой — несмотря на то, что Марлен воспитывала всех приёмных детей одинаково, она выросла тем, для кого бой стал тем, что заставляло вставать по утрам и закрывать глаза ночью. И так до тех пор, пока травма не излечила эту зависимость, подарив взамен невыносимую мигрень, которую могли унять только обезболивающие.

Своих, к сожалению, под рукой не было, так что пришлось брать у Гонсалеса, который быстро объяснил, что для создания вакцины нужно ехать в Норвегию, где находится один из лучших и самых близких ЦКЗ. Не считая, конечно, того, что был в Швейцарии — стране, где раньше всё дышало стабильностью, большими деньгами и вежливой надменностью. Теперь же от самой благополучной и состоятельной страны остались одни руины в прямом смысле этого слова, почему соваться туда смысла не было. Да и к тому же добираться до Осло не так уж и долго — всего три дня с учётом попеременного сна и чётко проложенного маршрута.

Правда, изучать его Бэбс не стала.

Вместо этого она легла на диван и стала ждать, пока подействуют таблетки, судя по этикетке, привезённые из Америки — ещё одной страны, куда до сих пор хочется попасть, чтобы увидеть полуразвалившуюся статую свободы и заросшую мхом «Аллею славы». А ещё эти огромные, наверняка заржавевшие, буквы «HOLLYWOOD» и покрывшиеся многолетней пылью игровые автоматы самого крупного казино в Лас-Вегасе, мысли о котором не позволили заметить, как быстро подействовал препарат, вернув возможность функционировать. По крайней мере, в том смысле, который стал привычным за последний год, о чём, впрочем, учёному не рассказали.

В первую очередь для того, чтобы не выставлять на показ свою слабость и держать его на достаточном расстоянии в плане личных границ. Во вторую для того, чтобы он без всяких поблажек и подачек смог пройти «испытательный срок» на доверие, какое в данный момент присутствовало на минимальном уровне, почему, как только выдаётся мгновение, Бэбс принимается обыскивать оставленную без присмотра спортивную сумку. И плевать, что это не совсем этично. В конце концов, нужно следить за своими вещами, даже если там лежит только сменная одежда, три запасные обоймы и несколько бумажных фотографий.

На самой первой из них изображено несколько стоящих в ряд деревянных хижин, между которыми кое-где встречались маленькие гномики, приветливо машущие гипсовыми ручками, из-за чего создавалось ощущение, что это не лагерь выживших под названием «Тихая Гавань», а обычный доапокалипстический загородный городишко.

На второй, возле одного из домов, стояло по меньшей мере двенадцать перепачканных в крови человек, каждый из которых сжимал своё оружие: у кого-то это была мачете, у кого-то винтовка, у кого-то просто обычный пистолет. И только одна единственная женщина по центру стояла с голыми, испачканными по локоть руками, улыбаясь фотографу, да с такой нежностью, что сомнений не оставалось — это она. Это точно она, пускай некогда пышные и ярко-каштановые волосы оказались практически белыми, а оливковый оттенок кожи сменился на мертвенно-бледный, из-за чего багровые пятна смотрелись ещё ярче, чем на остальных.

— Полагаю, это… — раздаётся негромкий голос практически прямо над самым ухом, что запросто могло бы напугать, если бы тело не научилось предчувствовать появление напарника:

— Ага, — вместе с кивком бросает Бэбс. — И вот вроде в моих воспоминаниях она одна, а тут… другая, живая… в другой, чёрт возьми, стране, где явно нашим присутствием и не пахнет.

— Тебя это беспокоит? — Винсент присаживается рядом, чтобы тоже как следует разглядеть ряд фотографий, где всё отчасти напоминало Берлин и его старый дом на малой родине — Аляске.

— Не то, чтобы, просто… как-то немного не по себе от того, что при условии выживания во время эвакуации, она предпочла уехать на другой континент, начав жить с чистого листа, — ещё немного повертев снимок, она складывает её обратно так, чтобы не оказаться пойманной на рытье в чужих вещах.

— Даже если так, матерью ты всё равно предпочитаешь называть Марлен, поэтому не вижу смысла заострять на этом внимание, — пожал плечами блондин, росший все эти пятнадцать лет один из-за того, что никто не хотел брать себе на попечительство американца.

Тем более, что тогда он не знал немецкий, выучив его лишь после того, как несколько разведчиков сжалилось над двенадцатилетним истощённым мальчишкой, преодолевшем несколько тысяч километров для того, чтобы попасть в лагерь, название которого стало созвучно слову «дом». Как засчёт того, что здесь — среди небольших домиков и оживлённых улиц — можно было чувствовать себя в комфорте и безопасности, так и засчёт того, что в Берлине удалось обрести семью — не кровную, но тем не менее родную. Отчасти, благодаря Барбаре, до этого никогда не жалующейся на то, что Вивьен их бросила, за что, конечно, спасибо приёмной матери, которая, узнай о их «пропаже», не сможет успокоиться.

Как, впрочем, и Тони, считающий своим долгом защищать младших во чтобы то ни стало, почему на второй час после озвученного сестрой «У нас всё хорошо, скоро выдвинемся обратно», он был на грани того, чтобы сорваться из-за кучи мрачных мыслей, так же окутавших голову Ленза Шуберта. Ведь при самом плохом исходе ему лично придётся сообщать Марлен о случившемся и выслушивать её жалобный плач, чего очень не хотелось сразу по двум причинам:

Первая — этой женщине не шли к лицу слёзы и боль.

Вторая — Барбара, несмотря на свою травму, всё ещё являлась отличной боевой единицей, терять которую Берлину было бы непростительно, а Филипп имел достаточно хорошие перспективы в роли человека, способного поддерживать моральных дух, как бойцов, так и простых граждан. Поэтому, сидя за круглым столом в плохо освещённой комнате Губернатора, рядом с переполненной местными самокрутками пепельницы, генерал предлагает отправить несколько людей на разведку для того, чтобы убедиться, что это не больше чем, простая заминка. И ставит даже в кандидатуру себя, — вот насколько ему была дорога семья Кёнингов — а потом ещё нескольких, самых лучших солдат, в число которых входят Матье. Хотя, признаться честно, Ирэн не горела желанием устраивать «спасательную миссию», считая, что начинать беспокоиться можно только спустя сутки, в чём её так же поддерживал святой отец Габриэль, повторяя, как попугай, что при возникновении опасности Господь убережёт каждого.

Но благо, при всём уважении к Всевышнему, Губернатор всё же отдал приказ: с закатом солнца выдвигаться на разведку.

Услышав это, Тони облегчённо вздохнул, почувствовав, как тревога отходит на задний план.

Правда, ненадолго, потому что буквально через час на территорию поселения ногами вперёд занесли несколько окровавленных тел с торчащими в разные стороны стрелами, оперения которых олицетворяют самых жестоких врагов… «Ангелов», которые, по версии разведчиков, убили всех, кроме Кёнингов и Найта, что одновременно и хорошо, и плохо, так как, с одной стороны, есть шанс найти их живыми, а с другой — из плена ещё никто не возвращался.

Подтверждение тому — стена памяти, куда поспешно записали имена всех, кто был на Инициации, оставив три строчки для «пропавших», отчего Энтони искренне стало плохо: сердце неистово заколотилось в груди, дыхание стало резким и прерывистым, а глаза мокрыми от подступающих слёз. Ведь он говорил, предупреждал, всегда был против выхода за стены, где нет построенных Губернатором правил и убежищ. Где все преследуют и убивают друг друга. Где царит жестокость и хаос, которому сегодня оказались подвергнуты младшие брат и сестра, которые, ну вот чисто в теории, могли же вырваться из рук «Ангелов»? Отбиться и броситься бежать куда глаза глядят?

Конец ознакомительного фрагмента.