Прямо сейчас

Сергей Нагаев, 2013

Молодой программист Данила мечтает об учреждении свободной онлайн страны, гражданином которой может стать любой, кто зарегистрируется на ее сайте. Но пока наш киберанархист – гражданин России, живет в Москве, где немало реальных проблем, где снова кризис. Что станет для Данилы более важным – заумные идеи или текущая мимо него жизнь? Кто поможет Даниле, а кто реальным танком встанет на его дороге? Среди героев романа: компьютерщик, дизайнер, верхолаз, другие невеликие люди – с одной стороны. А с другой – президент России и его окружение. Два мира, чьи судьбы, казалось бы, не могут пересекаться. Но не в этом романе. Книга является вымыслом, не имеет ничего общего с действительностью, любые совпадения с реальными именами, названиями и событиями случайны. Полный список книг автора можно посмотреть тут же, кликнув на имя «Сергей Нагаев». Содержит нецензурную брань.

Глава 2. Культурологический шок

Тем временем к Даниле и Ксении, которые увлеклись игрой на бильярде, подошла темноволосая девушка в брючном костюме.

— Ксюха! — произнесла она пьяненьким голосом, взяла Ксению за локоть и, тут же глянув на Данилу и кивнув ему («Привет, я Оля!»), снова обратилась к подруге: — Ксюш, ты не видела, здесь писатель куда‑то прошел?

— Очень приятно, а я — Данила, — представился Данила.

— Ага, — сказала Ольга, вновь бросив на него поспешный взгляд, и обернулась к подруге: — Ну, куда писатель‑то пошел?

Данила вспомнил о своей чашке кофе и, бросив Ксении: «Я сейчас», отошел к стойке бара.

— Писатель? Какой? — Ксения прицеливалась и слегка отстранила Ольгу, чтобы та, будучи после нескольких коктейлей, не толкала ее.

— Какой‑какой — бухой, — сказала Ольга.

— Фамилия такая? — рассеянно спросила Ксения.

— Блин, Ксюха, ну не тупи. Это ты напилась или я? Фамилия у него Кутыкин. Я разве не сказала? Он пьяный в хлам, еще хуже меня.

Данила вернулся к игре, нескольких секунд было достаточно, чтобы выпить остывший, приторный кофе и расплатиться с барменом.

— Как, говоришь, его фамилия? — спросила у Ольги Ксения.

— Виталий Кутыкин. Никогда не слышала?

— Да нет, почему? Слышала. Но не читала.

— Ну, без разницы. Пошли, найдем его, — сказала Ольга.

— Зачем? Я играю, не видишь? И вообще, ты давай присядь‑ка здесь рядом на стуле, я сейчас быстро доиграю, и поедем. Тебе завтра на работу, сама же просила, чтобы я тебя тормозила.

— Ну, знаю я, господи. — Ольга открыла свою сумку и стала там что‑то искать. — Потащусь я на эту работу, никуда не денусь. Вот, смотри. — Она вынула из сумки небольшую книгу и шмякнула ее на бильярдный стол. — У меня с собой как раз его книга. Только что вышла.

Данила посмотрел на книжку. Посредине белой обложки располагался рисунок, где неправдоподобно крупный таракан сидел, подбоченившись, на пуфике у затейливого трюмо и, как барышня, с кокетством смотрелся в зеркало. При этом в отражении почему‑то фигурировал зеленый богомол. Получалось, что обычный рыжий обитатель грязных кухонь видел себя в зеркале благородным диким насекомым. На спине таракана была помещена черная латинская буква g, неровная, словно выведенная рукой подростка, начинающего граффити‑озорника. Наверху, над рисунком, значилось: «Виталий Кутыкин».

— А как называется? — спросила Ксения, взявшись за книжицу.

— Написано же, — ответила Ольга, перехватив книжку и показав пальцем на спину таракана. — Видишь? «Джи». Это по‑английски.

— А если по‑нашему, значит, «гэ»? Хорошее названьице, — сказала Ксения. — Это он такой самокритичный, твой писатель? А почему буква маленькая?

— А почему ей непременно надо быть заглавной? Короче, откуда я знаю? Для прикола, наверно.

— Мало того что назвал свою книгу на букву «гэ», — продолжила свои рассуждения Ксения, — так это еще и маленькое «гэ».

— A piece of «гэ», — вставил Данила.

Ольга хихикнула, но тут же осеклась, будто позволила себе недопустимое легкомыслие.

— Ладно вам вредничать. — Ольга огляделась. — Куда он мог отсюда двинуть, интересно?

— Может, туда, в ресторан, чтобы догнаться, — равнодушно предположила Ксения.

— Пойду возьму у него автограф, — сказала Ольга и, уже пятясь в сторону ресторана, спросила у Ксении: — Ты здесь будешь?

— Да, — ответила Ксения и, обернувшись к Даниле, сказала: — Ну, твой удар, маэстро.

Данила, польщенный таким обращением, хорошенько прицелился и с треском заколотил свой третий шар в лузу.

— Йес! — Он достал из кармана мобильный телефон и протянул его Ксении. — Набирай свой номер.

— А ты не торопишься? Мы же до четырех играем, — сказала она.

— А, ну да. — Данила стал подыскивать, каким шаром ударить. Затем положил телефон на стол, ближе к углу, у которого стояла Ксения, а сам прильнул к бильярдному борту из лакированного дерева, неспешно прицелился, ударил — и шар уверенно закатился в лузу. — Ага! — сказал Данила. — Ну? И ты будешь говорить, что четверка — твое счастливое число?

Ксения пожала плечами:

— Ты победил.

В этот момент Данилу хлопнул по плечу быстро подошедший к столу молодой человек — с усами, худощавый, подтянутый, энергичный.

— Как дела, Даницыл? — сказал он.

— О, а я уж думал, ты не придешь, — ответил Данила и добавил, обращаясь к Ксении: — Это мой друг, Фигаксель…

Представляемый при этом воздел глаза к потолку.

— Э‑э… то есть Витя, — спохватился Данила.

— Так Витя или… — Ксения взглядом осадила нагловато‑изучающий взгляд друга Данилы, — или все‑таки Фигаксель?

— Все‑таки Витя, — ответил Виктор.

— Ксения, — холодно‑вежливым тоном представилась в ответ Ксения, но сразу же добавила: — Но, кстати, «Фигаксель» звучит прикольнее.

— Может, и прикольнее, — сказал Виктор. — Но лучше — Витя.

— А что такое Фигаксель? — спросила Ксения.

— Да так, кликуха, — ответил за друга Данила. — Вот, забивай номер.

Он протянул ей свой мобильник.

Ксения, однако, не шелохнувшись, продолжала ясным взором глядеть на Виктора.

— Мне просто любопытно, — мстительно продолжила она свои изыскания, — откуда взялась такая кличка — Фигаксель?

— Фамилия у меня — Фияксель, — сказал Виктор и стал поглядывать на Данилу в поисках поддержки.

— Ну вот, теперь все встало на свои места. — Ксения царственно отвернулась от Виктора. — Что ж, Данила. — Она взяла у него телефон. — Ты завоевал право позвонить мне.

Но не успела Ксения ввести и пары цифр своего номера, как из ресторана донеслись крики. Там явно разгорался скандал.

— Оля вроде бы туда пошла, да? — спросила Ксения у Данилы, и это был риторический вопрос, потому что они оба слышали, как Ольга сказала, что пойдет туда, и оба видели, как она пошла именно туда, в ресторан.

Ксения вложила мобильный телефон Данилы обратно ему в руку, а сама, взяв с ближайшего кресла свою сумочку, направилась к арке, из которой доносился шум.

Данила положил кий на стол и поспешил за ней, на ходу сказав Виктору:

— Вить, посторожи стол, разомнись, я сейчас вернусь — сыгранем.

Войдя в зал ресторана, Данила подумал, что они с Ксенией, пожалуй, зря беспокоились насчет Ольги. Все, кажется, было спокойно. Но, посмотрев на Ксению, Данила увидел, что она выглядит встревоженной. Ксения действительно интуитивно поняла, что Ольга все‑таки попала в переплет. Вернее, еще не попала, но уже на всех парах мчала прямым назначением к станции «Неприятности», которую людям, озабоченным приличиями, следует миновать экспрессом, — Ольга приближалась к столику, где в одиночестве сидел некто коротко стриженный, в темных очках, с плоским, но при этом одутловатым лицом. Видимо, это и был писатель Кутыкин. Он был пьян и, судя по нервным движениям и злобному бормотанию, был настроен поделиться с окружающими переполнявшей его желчью. Ольга направлялась к этому типу, неся большую рюмку, которую она, похоже, только что взяла в баре, находившемся в левом углу ресторанного зала.

В кармане пиджака писателя заверещал мобильный телефон. Он выудил его, промычал «алло», затем сказал в трубку: «Приду, когда мне вз… звз… вздумается!», дал отбой и положил аппарат на стол.

— Ну что уж мы так разволновались, — приговаривала Ольга, обращаясь к отечному типу, как к капризничающему ребенку. — Ну никто ведь не хочет нас обидеть. Никто‑никто.

— Нет! — вскрикнул он, заслышав Ольгу. — Никакие не никто‑никто, а все‑все‑все. И Винни‑Пух тоже. — Писатель добродушно усмехнулся собственной шутке, но тут же вновь помрачнел. — Все хотят что‑то получить с меня на халяву. Интервью — задарма, автограф — на шару, всё сволочам — free.

А может, я не хочу? Может, я, как Тюч… как Чуть… Тютчев — «Молчи, скрывайся и таи»… и это… как там дальше?..

Язык у писателя заплетался сильнее, чем у Ольги.

— Нет‑нет‑нет, — продолжала меж тем гнуть свою линию Ольга, глядя на него с тем особенным сочувствием, с которым смотрят на душевнобольных. — Надо просто сразу сказать людям, что сначала забашляйте. Нам вот сейчас хочется водочки, правильно?

— Да, вот хочется. Афтару хочется йаду. Немедленно!

— Ну и пожалуйста. — Она указала на рюмку, которую уже успела поставить на стол. — Водочка за автограф, всё по‑честному. Ой, у вас такой же телефончик, как у меня. И тоже зелененький.

В этот момент Ольга увидела Ксению и, старательно артикулируя, но при этом тихо, чтобы не услышал писатель, сказала ей:

— Сними.

Ксения не поняла, и Ольга достала из сумочки свой мобильный, показала его Ксении (но снова так, чтобы не привлечь внимание писателя) и громко прошептала:

— Сними нас. На видео!

Ксения кивнула и нацелила свой мобильник.

Ольга присела на стул справа от писателя и положила на стол перед собой сумочку и телефон.

Тип в темных очках взялся за рюмку, но, поскольку эта емкость была рюмкой лишь по форме, а объемом сошла бы за добрый фужер для вина и, главное, была для писателя явно лишней, он смог одолеть ее совсем не сразу. Произошло это в два захода следующим образом. Сначала он сделал глоток, отпив половину. После чего щеки его вдруг надулись, и одновременно с этим он конвульсивно дернулся, словно кто‑то невидимый резко взял его за грудки. Стоявший сбоку от этого фрукта Данила увидел, как за темными очками выпучились его мелкие глазки. Писатель замер. В течение нескольких секунд его плоское лицо было похоже на бубен, как бы выдавленный изнутри вскипевшим содержимым духовного мира прозаика. Затем щеки его сдулись, а глазки вернулись в орбиты. Было ясно, что сдержать у последнего порога рвотный позыв стоило беллетристу Кутыкину немалого напряжения.

Однако, сделав глубокий выдох, он все равно тут же влил в себя из рюмки остатки водки. После второго глотка история с конвульсией и бубном верхнего мира писателя, вспученным под напором его нутряного хаоса, который порывался наружу, повторилась. Впрочем, и на сей раз все обошлось.

Когда писатель Кутыкин пришел в себя и задышал, Ольга вынула из своей сумки книжку «g», раскрыла ее и положила перед ним. Затем еще достала из сумочки шариковую ручку и протянула ему.

— Ну, вот, Виталий Олегович, я вам принесла водку, с вас теперь автограф. Напишите, пожалуйста, что‑нибудь доброе и вечное, как вы умеете.

Кутыкин потянулся за ручкой, но не успел взять ее, потому что в этот момент снова дернулся, на сей раз особенно вздыбисто, и в следующую секунду прозаика уже обильно, если не сказать — вдохновенно, рвало прямо на собственную книгу.

Ольга, взвизгнув, схватила сумочку и мобильный телефон со столика, но не успела отскочить, и брызги попали на ее костюм.

Она с отвращением оглядела себя, потом писателя, изгаженную книгу и стол, и тут уж стошнило и ее. Рвотные массы почитательницы творчества Кутыкина тугим потоком хлынули на прилизанные короткие волосы, лицо в темных очках и серую водолазку сочинителя.

— Фу‑у! — скривилась Ксения. — Блин, Оля, ну ты даешь!

— Я не виновата, — пролепетала в смятении Ольга, едва закончила ответную реплику в этом обмене любезностями с беллетристом. — У меня культурологический шок.

— Да я не про это, — попыталась уточнить Ксения, только теперь убирая телефон (она и забыла, что снимает на видео Ольгу и писателя). — Какого черта ты вообще?.. — Она с отвращением посмотрела на Кутыкина, который застыл, как ни странно, с просветленным и вполне удовлетворенным выражением лица. Если бы не обстоятельства, можно было бы даже подумать, что он присутствует на литературном вечере и собирается продекламировать публике какие‑нибудь величественные стихи из русской классики, например строки того же Тютчева.

— Ну и урод! — сказала Ксения и взяла Ольгу под руку. — Пошли отсюда быстро, а то меня сейчас тоже стошнит.

Данила окинул взглядом малолюдный зал. Никто не обратил на происшествие особого внимания. Видимо, никто, кроме Ольги, и не узнал в пьяном посетителе известного писателя. Данила последовал за быстро удаляющимися из ресторана девушками.

— Ничего‑ничего, — на ходу говорила Ксения начавшей всхлипывать Ольге. — Пойдем в тубзик, приведешь себя в порядок — и домой. Мало ли какие придурки попадаются, не переживай.

— Он не придурок, — сказала сквозь всхлипы Ольга. — Он мне рассказал, как ему мало платят за романы. И у него фамилия похожа на кутенка — Кутыкин. Мне его жалко.

— Его фамилия должна быть не Кутыкин, а Блевин.

— Нет, он — хороший, — хлюпая носом, бормотала Ольга.

— То, что он уже хороший, было видно за километр. Блин, ну надо ж, писатель, а блюет! — Ксения усмехнулась с видом превосходства.

Данила тоже заулыбался и отметил про себя, что и у него возникло это чувство именно не презрения к неприлично ведущему себя посетителю ресторана, а превосходства над знаменитостью: будто бы то, что известный писатель может выпить лишнего и блевануть, как обычный человек, добавляло ему, Даниле, значимости, делало его практически равным писателю.

Увидев ухмылку Ксении, Ольга остановилась, внезапно перестала всхлипывать и сказала:

— Ты, наверно, когда в детстве поняла в первый раз, что твои родители не боги, а всего лишь люди, тоже сильно обрадовалась.

Ксения, конечно, не ожидала подобной перемены настроения и смутилась под серьезным взглядом Ольги, а та в этот момент скосила глаза на Данилу, который по инерции продолжал улыбаться той же самой гаденькой улыбочкой. Данила поспешил выпрямить губы и придать лицу нейтральное выражение, а в голове его мелькнула догадка, что эти его суетливые потуги выглядят, скорее всего, еще более жалко, чем сама ухмылка. Но никаких укоров от Ольги далее не последовало — ни в его адрес, ни Ксении. Ольга сказала: «Ладно», подразумевая, что это мелочь, не стоящая внимания. Все эти обмены взглядами произошли очень быстро, в считаные секунды, и тут же Ольга вспомнила, что на ней брызги блевотины, посмотрела на себя, и вновь лицо ее стало расстроенным, и они с Ксенией скрылись за дверью туалета.

Данила, однако, не так быстро забыл фразу Ольги насчет родителей, которые перестали казаться богами. Он вспомнил, что произошло в последние несколько мгновений, все эти их взгляды, и то, как Ольга одернула их с Ксенией, и ее «Ладно» — словно пылинку с плеча сдунула и забыла; и у него мелькнула мысль, что Ольга могла бы стать ему другом. А Ксения — неизвестно.

Действительно, мысленно задался он вопросом, кем может быть для него Ксения? Собственно, вопрос он в таком вот виде не формулировал — это все были не мысли, а некие всполохи полумыслей‑получувств. И первое, что мелькнуло в голове в ответ на собственный вопрос, что Ксения — незаслуженный приз. С подобной девушкой невозможно встречаться, быть на равных, надеяться на любовь с ее стороны. То, что она общается с ним сегодня, — редкостная удача, не более. Ксения может быть только случайной любовной добычей, трофеем. Если ему еще обломится, конечно.