Лихолетье

Сергей Мухин, 2023

В начале XIII века стихла борьба князей за великое княжение владимирское, но нет на Руси ни единства, ни хотя бы страха новой угрозы, грядущей из Степи. Рязанский боярин и бывалый воин Евпатий Коловратодин из немногих предчувствует надвигающуюся опасность. Но все же он не один. Есть у него помощники, а среди них сын коваля Андрейка и беглый холоп Тереша, волею судьбы в это лихое время оказавшиеся, как и многие другие, в дружине Евпатия Коловрата.

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Лихолетье предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

← На владимирском торгу

Дорога к дому →

Кряж

Тимоха Кряж сызмальства рос задирой. И с ребятишками на кулачках подраться, и девчонок за косу потаскать — для него забава любимая. А как подрос, и вовсе проходу от него не стало. Особенно молодым обельным^[33] робам.

Старший Кряж драл сына каждую седмицу. Одно дело удаль свою на кулаках показывать, другое — девок караулить. Но помогало слабо. Хотели его оженить поскорее, да сваты возвращались ни с чем: мол, поумнеть бы жениху не мешало. Так и шло время до случая. Одиножды и вовсе ввел отца в убыток. За пошиб пришлось из-за него по «Правде»^[34] на волю отпустить из кабалы молодую робу. Не обошлось одной епитимией на тот раз. Старший Кряж так разошелся, что чуть не запорол. Мать кинулась и закрыла сына собой. Досталось и ей, но не сильно.

Целый месяц проболел Тимофей, а после стал молчалив. Поглядывал часто исподлобья волком. Отца сторонился. А когда пошла ему семнадцатая весна, и будто переменился. Нет, девок не забывал, но стал степеннее. Грамоту всю освоил. И даже по-латыни писывал. Вместо кулачных боев больше к воинскому делу приобрел тягу. И вслед за отцом к княжескому терему получил дорогу.

В расторопность его поверили не сразу, сошелся он со старшим сыном князя Юрия Всеволодовича — Владимиром и за этим пошел в гору. Старший княжеский сын был хоть и крепок, но сметлив мало. Такого бойкого дружка, как Кряж, ему как раз и недоставало.

Но Тимофей Кряж только в дружках ходить не желал, стремился перед великим князем себя показать. И мало-помалу стал при нем не последним человеком.

Князь Юрий докучал несильно. Служба княжеская была для Тимофея не в тягость. Забавы да пиры стороной не обходил. Стал женихом не сказать, что завидным, но сосватали за него дочь Петра Оследюковича — не последнего боярина при великом князе. Чем не жизнь.

Шло время, и завертела его служилая доля. Сам того не ведая, прикипел он к князю и без забот княжеских тяготился. В имениях бывал редко, да и детишек с женой видел и того меньше. Меньше стал шастать и по пирам, больше стремился на охоту. И душе спокойней, да и озорнуть, потешить душу можно.

Княжич Владимир остался ему товарищем. Виделись они теперь реже, как доверил великий князь своему старшему сыну блюсти Москву, но на соколиный лов вдали от великокняжеской свиты выбирались с Тимофеем по-прежнему.

Владимир ехал впереди с крупным темным кречетом^[35] на вытянутой руке. Соколятники держались возле него. Птица, недовольная долгим сидением, помахивала крыльями. Мешочек на голове лишал ее возможности двигаться. Кречет то и дело перебирал когтями кожаный рукав на руке у Владимира.

Тихая заводь встречала ловцов урчанием лягушек и редкими криками болотных птиц. Охотники остановились за густой ракитой на бережку, присматриваясь вокруг. Среди кочек и островков тростника, осторожно перебирая лапами, бродили несколько серых цапель.

Тимофей, державшийся в стороне, толкнул зазевавшегося служку плетью.

— Шугни-ка малость.

Очередь пускать птицу была за княжичем. Сокол же Кряжа сидел на руке соколятника мирно с таким же кожаным мешком на голове.

Лохматый парубок, прячась за кустами, пробрался камышами к самой воде. Вынул из-за пазухи деревянную дудку. Резкий прерывистый звук вспугнул болотную живность. Вместе с цаплями, оглашая окрестности, в небо вспорхнула стайка уток и закружила над лесным водоемом.

Владимир сорвал мешочек с головы кречета, и тот взмыл вверх настолько высоко, что от большой птицы на небе осталась только одна точка, едва различимая оком. Цапли первыми заметили спускающегося кругами хищника. Их тревожный крик раздавался далеко в округе. Чуть не задевая крыльями верхушки деревьев, они устремились прочь. Лишь утки все еще летали вокруг.

Кречет сделал последний круг и камнем упал вниз. Добычей его стал громадный селезень, рухнувший возле берега, но птица не опустилась на землю, а снова взмыла вверх. Пока последняя утица не забилась куда-то в подлесок, крылатый охотник выбил всю стаю. Затем сделал еще круг над опустевшей озериной и вернулся на призыв.

Птица успокоилась. Страсть от охоты улеглась. И Тимофей приблизился к Владимиру:

— Ох и ненасытен твой кречет, княже. Бьет всех, кто не покажется.

Довольный своей птицей Владимир отвечал, улыбаясь:

— Верно. С таким кречетом без добычи не остаться.

Улыбался он от души. Впервые за нынешний день.

— Да и твой неплох, — кивнул на притороченную к седлу боярина добычу, — скоро, гляди, и конь спотыкаться начнет… К отдыху время не приспело.

— Да за отдыхом дело не станет. Не так далеко мы и от имения ушли.

Кряж посмотрел перед собой.

— Через эту чащу проберемся и к веси выйдем. А там берегом реки и вернемся. Так способней будет.

Вдалеке послышались громовые раскаты. Собирался дождь. Владимир посмотрел вверх.

Кряж заметил и это. Поспешил успокоить:

— Коли спешно двинемся, в дороге не застанет.

Княжич согласно мотнул головой в ответ.

Добыча этим неказистым, пасмурным днем досталась ловцам неплохая. К седлам были приторочены гуси с утками, зайцы и даже лисица, попавшаяся под когти пернатому охотнику.

До реки ехали ходко. Снова насупившийся Владимир устало покачивался в седле. Охота ему успела поднадоесть. Хотелось сесть за широкий стол да отведать свежей дичи с добрым медом. А меды в имении Кряжа были хороши. Не раз пивал их старший княжич Владимир в имении боярина Тимофея.

По пойменному берегу стали попадаться косцы. Надвигающаяся непогода торопила селян с подсохшим сеном. Летнее время требовало расторопности. Знающие нрав своего боярина смерды^[36], завидев охотников, предпочитала схорониться. Не успевшие пригибали спину и ждали, пока нежеланные гости проедут мимо.

Всегда шумливые охотники ехали на сей раз тихо — не шалили.

Тимофей Кряж поднял голову и уныло смотрел на чернеющее небо. Вымокнуть под надвигающимся дождем желания не было и у него, а больше всего хотелось угодить княжичу. Седмицей раньше великий князь, зная их дружбу, обмолвился словом, что отпустит его в ближние бояре к Владимиру в Москву. И манило Тимофея стать первым при Владимире, ведь старший сын — ему и дорога на великокняжий стол, когда время приспеет. Да кто его знает, великого князя. С чего бы это он усердного боярина от себя отпускает? Кряж боялся прогадать. Который день он думал, как угодить Владимиру да и повыведать у того, что к чему.

Небо совсем заволокло. Холодный порыв ветра чуть не сбил шапку с головы Тимофея. Зашумели деревья. На землю упали первые капли теплого летнего дождя.

Конь княжича заволновался. Тимофей увидел его недовольное лицо. Вымокнуть насквозь тому явно было не нутру. Он ткнул своего коня под бок и поскакал, покрикивая:

— За мной, за мной держись.

Дождь немилосердно бил по лицу. Кряж гнал коня в сторону от реки, туда, где с давних пор стоял крепкий навес для сена под заваленной корой и тем же сеном крышей, огороженный когда-то работящим смердом Онуфрием — теперь боярским закупом^[37], не знающим давно достатка.

Онуфрий прикрылся ладонью и посмотрел на серое грозовое облачко, выглянувшее из-за верхушек деревьев. Запричитал: «Ох и несет тебя нелегкая!» Оглянулся. Окинул взглядом успевшее высохнуть сено. Двое младших его чад — Тереша с сестрой Ульяной — дружно огребали лужок и стаскивали сухую траву под просторный навес на лесной окраине. Онуфрий снова взялся за грабли, успевая незлобно покрикивать на своих чад:

— Поспешайте, поспешайте шибче. Вот-вот польет.

Облачко стремительно росло и темнело, заволакивая солнце. В душе же немолодой смерд был рад надвигающемуся дождю. Этим летом влага была нужна.

Брат с сестрой старались из всех сил. А между тем крупные теплые капли уже начинали падать на землю. Старания не пропали даром. Разразившийся ливень не успел замочить заготовленное сено. Измученные работой Тереша с Ульяной опустились на душистую траву. Навес был добротным. Лишь только редкие капельки просачивались сквозь ладно сделанную кровлю. Да крепкий ветер нет-нет да и сбивал водяные гроздья откуда-нибудь сбоку.

Тереша повернулся к отцу. Онуфрий стоял, опершись на жердь, и смотрел на крепчающий водяной поток, стеной накрывающий пойменные луга. Громыхало где-то в стороне, озаряя округу грозовыми отблесками. Отец крестился на каждый раскат. Изредка поговаривая:

— Как пошел! Не к добру, не к добру пошел. Громыхает-то.

Сестра Ульяна крестилась вслед за отцом, с укоризной поглядывая на Терешу, добродушно усмехающегося сквозь зубы.

— Да чё ты, тату, дождь ругаешь. Намедни все Бога молил. А теперича охаешь.

— Ты посудачь мне еще, охальник. Али натрудился мало?

Тереша продолжал спокойно:

— А ведь верно, тату. Под навес одни мы сено укладываем. Все попросту в стожки мечут. Скоко труда лишнего.

— Цыц мне еще. Учить надумал.

Но, взглянув на Ульяну, которая боком поглядывала на отца и, видно, ждала, что тот скажет, смягчился:

— Эх ты. А ведь говорено было не раз. Как скотину кормишь, такой и прибыток.

Брат с сестрой со вниманием слушали отца.

— Коли сухое сено замочить, да ежели еще не один раз, сила в нем не та, а значит, и скотине не впрок.

Онуфрий еще раз недовольно посмотрел на сына. Вот ведь уродился. Весь в мать. Не смолчит. До чего охоч языком молоть! Он подумал, не ругнуть ли сына покрепче, но яркая молния осветила все кругом. Жуткий грохот разразился чуть не прямо над их головами. От неожиданности Онуфрий пригнулся, а Ульяна закрыла лицо руками. Тереша лишь слегка прищурился, оглушенный раскатом.

— Ох, не к добру это.

Старик, не расправляя спины, крестился, положив руку на деревянный нательный крест.

Вслед за раскатом небо начинало проясняться. Онуфрий выглянул наружу и отшатнулся обратно. Несколько всадников неслышно приближались к их пристанищу.

Сквозь шум дождя не было слышно лошадиного топота. Слабеющими очами он сумел разглядеть боярина Тимофея, но, глядя на то, как скачут всадники, Онуфрий забеспокоился. Что на уме у боярина, кто его разберет. Когда человек вольный — одно дело, а когда кабала легла на плечи всей семьи — добра не жди от такой встречи. Раздумывал недолго.

Не поворачиваясь, вполголоса крикнул:

— Улька, беги-ка до дома скорее.

— Дождь же, тату.

Незваные гости приближались стремительно. Осерчавший Онуфрий прошипел:

— Беги, говорят. Боярин, кажись, к нам жалует.

Вместе с сестрой на ноги вскочил и Тереша. Побледневшая Ульяна, подхватив подол длинного домотканого сарафана, выскользнула изпод навеса и бросилась бежать, что есть силы в ближайшее перелесье.

Кряж подскочил к навесу первым, разгоряченный быстрой ездой, он приметил, как к лесу убегает длинноногая девица, бесстыдно задрав подол. Былое озорство вспыхнуло в нем с новой силой, но он оглянулся на спутников. Изрядно промокнув, к нему подъезжал Владимир с остальными. Кряж озорно показал на убегающую девицу:

— Смотри, княже, какая стрекоза от нас упорхнула.

Сложив пальцы, он пронзительно свистнул.

— Ай, лови ее, лови!

Дружный хохот остальных развеселил и Владимира. Соскочив с коня, он поспешил скрыться от дождя.

Онуфрий с Терешей кланялись в пояс.

— Што молчишь? Язык проглотил, што ли? — Кряж сурово поглядывал на отца. — Не признал?

— Как не признать, батюшка Тимофей. Нам ли…

— А девку что по дождю погнал, старый? Али не видишь, кто перед тобой? Князь московский Владимир со товарищами.

Онуфрий видел молодого московского князя лишь мельком и помнил плохо. Но не молодого княжича убоялся он, а самого Кряжа, зная его нрав. Видя недобрый взгляд боярина, повалился в ноги. Молчавший Тереша повалился вместе с ним.

— Слабенек стал очами я, батюшка. Не узрел сразу-то.

Кряж погрозил плетью:

— Все ты зришь, старый. Дойдет и до тебя черед.

Речь Тимофея изрядно надоела Владимиру:

— Оставь его, Тимофей.

Он опустился на сено, утомленный ранним вставанием, и сомкнул веки.

— Отдохнем, сколько Бог пошлет.

Кряж опустился рядом с ним.

Короток летний ливень, а день долог. Набежавший свежий ветер потянул за собой тучи, и снова выглянуло теплое солнце. Онуфрий долго смотрел на удаляющуюся княжескую свиту. Чувствовало сердце старого смерда — не кончится добром этот день.

Терем в новой боярской усадьбе Тимофея Кряжа был выше прежнего. Прибавилось и хозяйственных построек. Себе на радость отстраивал хоромы Кряж. Все местные смерды с холопами^[38] хорошо потрудились тут на боярина. Нравились здешние места Тимофею. И не глушь, и угодья богатые. Не оскудели еще леса дичью, а ближние озера — рыбой. Да и людишек по окрестностям вдоволь поселилось. Самое место для усадьбы. За верную службу отписал эти земли Тимофею владимирский князь. Этим Кряж сильно гордился. Не всякому такой куш достается.

Вернувшись с неплохой добычей, охотники принялись за гулянье. Челядь резво бегала возле пылающих костров. Кипели котлы, жарилась добытая птица и прочая лесная живность, попавшаяся на дороге княжеской свите.

За выпитым медом разговоры шли веселее. Тимофей подлил княжичу в резной серебряный кубок темного, как квас, меда сам. Разговор повел издалека:

— Кой день с тобой, княже, гуляем, а ты все не весел. Может, баньку еще раз протопить — и отпустит?

— Полно, Тимофей. Да и не кручина то вовсе.

Княжич замолчал на время. Кряж не торопил, помня о своем.

Владимир разом осушил поднесенный кубок. Очи его осовели. Тимофей тут же моргнул девице, обносившей гостей медом. Опустевший кубок вновь наполнился хмельным зельем.

— Душа у меня не на месте, Тимофей. Хоть и недолго я на Москве, а княжение московское опостылело. Одна отрада — с Москвы вон.

Захмелевший Кряж удивленно поднял брови. Такого услышать он не ждал.

— Да худо ли, княже, на Москве? Град не мал, да и не беден.

— Верно все говоришь, Тимофей, а мне не по сердцу.

В туманной голове боярина крепла его давняя догадка. Тяготится княжением Владимир. Нет в нем задора.

Владимир опрокинул кубок и бессильно опустился на скамью. Замолчал. Смотрел вокруг невидящим взором.

Тимофей понял: перебрал медов новый московский князь. Видать, и вправду тяготится княжьей долей. Больше говорить было не о чем.

Гуляли все же не шибко. По-простому сидели за одним столом, не чинились. Княжич Владимир больших свит не любил. Особенно на соколином лове. Приехало с ним меньше дюжины, но шума за столом от этого не стало меньше. Много раз кричали здравицу и за нового князя московского, и за хлебосольного хозяина.

Сам хозяин пил меньше других. Больше подливал да посматривал, что к чему. Может, кто каким словом обмолвится. Иной раз краем уха такого услышишь от простого выжлятника, что не услыхал бы никогда по трезвому делу. Потому Кряж и держал ухо востро. Мало ли у кого язык развяжется.

Но гости гуляли как положено. Горланили песни вслед за дударями. Разом осушали кубки. Только подливай.

Под вечер, однако, и ему опостылела гулянка. Больше, чем на мед, стал заглядываться Тимофей на девок. Особенно ему приглянулась одна, обносившая гостей медами. Тут ему вспомнилось утро и девка-беглянка, улепетывающая через луг. Горячая кровь забурлила в нем, и он подозвал тиуна^[39] Власа:

— Смышленый-то смерд Онуфрий в закупах еще ходит али выкупился?

— Да где в закупах, боярин. Почитай, с Петрова поста все семейство его обельные холопы.

Кряж одобрительно ухмыльнулся:

— Ладно, дело делаешь.

Отстранившись от тиуна, начинающий хмелеть боярин подозвал меченошу:

— Пойдешь до веси. Приведешь холопа Онуфрия дочь. Мол, честь ему великая. Князю за столом прислуживать будет. Понял ли?

Кряж толкнул меченошу в грудь. Тот тоже успел поднабраться боярских медов.

— Исполню все, боярин.

— Сщас же ступай. А Влас тебе дорогу обскажет.

Тимофея тоже стало клонить ко сну. Княжич Владимир давно дремал, оперевшись рукой на стол. Да и прочие поутихли. Лишь кое-кто пытался еще побалагурить да попользоваться боярским медом.

Меченоша вернулся ни с чем. На его протрезвевшем лице отпечаталась кровоточащая ссадина. Кряж долго смотрел на него.

— Ну?

— Не прогневайся, боярин. Не смог привезть. Горяча больно девка. Коромыслом отбилась. И…

Меченоша замолчал, но Тимофей все так же не сводил с него взгляда.

— Ну?..

— И убегла огородами. К лесу. Не прогневайся.

Кряж отыскал очами Власа, услужливо стоявшего неподалеку:

— Больно холопы у тебя вольные.

Влас побледнел:

— Уймем, боярин-батюшка. Уймем. Уж я и проучу ужо.

Влас еще долго причитал. Несмотря на то, что Тимофей отвернулся и потянулся к налитому до краев кубку.

— Выучим, батюшка. Всех выучим.