Термидор Андрея Кузнецова

Сергей Моронов, 2019

Мистик Андрей Кузнецов в результате ДТП попадает в иную реальность. В разгаре 1937 год. В Советском Союзе страной управляет коммунистическая партия во главе со Львом Троцким. Андрей пробуждается в личности ревизора комиссии партийного контроля Матвея Синцова. Синцов ведёт расследование заговора перерожденцев-бюрократов из высшей партийной элиты. Но не всё так просто. Неожиданно Синцов сталкивается с пришельцами из глубин космоса…Содержит нецензурную брань.

Кто я?

…Сначала было слово. А точнее слова. Точнее слова и музыка. Да, точно, в темноте звучала песня:

— Пусть помнит враг, укрывшийся в засаде

Мы начеку, мы за врагом следим.

Чужой земли мы не хотим ни пяди,

Но и своей вершка не отдадим…

«Марш советских танкистов из фильма «Трактористы», — автоматически отметил для себя Андрей Кузнецов.

— Гремя огнём, сверкая блеском стали

Пойдут машины в яростный поход,

Когда нас в бой пошлёт товарищ Троцкий

И Тухачевский в бой нас поведёт…

«Что? Какой на хрен Троцкий?», — эта явная несуразица вернула Андрея к жизни, и он увидел свет.

Начиная приходить в себя, Андрей пытался определить, где он. Серо-белые однообразные стены и потолки, кровати с лежащими на них людьми и стойкий запах человеческой жизнедеятельности, вперемешку с запахом лекарств, крови и ещё чего-то неуловимого. Эти признаки, собранные вместе, давали только один-единственный возможный ответ — он находился в больнице.

Придя к однозначному выводу, Андрей продолжил осмотр помещения, и его взгляд натолкнулся на портрет, висевший на боковой стене. С портрета на него смотрел мужчина лет шестидесяти с седой шевелюрой, такими же усами и бородкой клинышком. Сквозь очки на Андрея смотрели умные, пронзительные глаза. Что-то до боли знакомое было в этом лице.

«Да это же Троцкий!», — ошеломило Андрея неожиданное открытие. Тут же в голове заиграла приведшая его в чувство песня: «Когда нас в бой пошлёт товарищ Троцкий…».

«Что это? Я схожу с ума или попал в программу «Розыгрыш»?» — мысли скакали, пытаясь найти адекватное объяснение явному несоответствию, которое выбивало Андрея из колеи и вселяло всё нарастающую тревогу.

В итоге, не в силах сопротивляться, Андрей громко застонал. Кто-то тут же начал звать сестру. Через пару минут в глаза Андрею заглядывала молодая девушка в белом старомодном халате и белой косынке, повязанной на голове.

«Что за форма? Так ведь только в старых фильмах медсёстры одеваются», — продолжал недоумевать Андрей.

Через минут двадцать к койке подошёл доктор, по крайней мере, именно так обозначила его та самая старомодная сестра. Доктор также был одет в аналогичную форму середины прошлого века.

— Ну-с, молодой человек, как себя чувствуете? — спросил доктор.

— Ну…м-м-м… не знаю, — честно ответил Андрей.

— Так-так, что-то же чувствуете? Где-то болит?

— М-м-м.. да вроде нигде, так голова немного кружится, — промямлил Андрей.

— Хорошо-хорошо, отлично даже, а как Вас звать-величать, — продолжил доктор, — меня вот Аркадий Фёдорович, а Вас?

— М-м-м… — начал было Андрей, но повинуясь какому-то внезапно возникшему импульсу, остановился и красноречиво замотал головой, давая понять, что не помнит.

— Так-так, а какое сегодня число, месяц, год?

— Не знаю, — чуть слышно прошептал Андрей.

— Так-так, а где Вы молодой человек сейчас находитесь?

— Ну, я так понял, что в больнице, — решился ответить Андрей.

— Отлично, здесь Вы понимаете! А что с Вами произошло?

— Под машину попал? — скорее спросил, чем ответил Андрей.

— Под машину? Очень, очень интересно. А почему именно под машину?

— М-м-м.. не знаю…

— Понятно-понятно, ну что ж, в себя Вы пришли, это уже прогресс, будем лечить, — оптимистично проворковал доктор.

— Доктор, скажите, а какое сегодня число? — чувствуя, как телом овладевает страх, решился спросить Андрей.

— Конечно-конечно, сегодня мил человек, девятое июня тысяча девятьсот тридцать седьмого года.

— Что!?!? — Андрей подскочил на кровати, но тут же упал назад, вновь погрузившись в спасительную темноту.

***

Из спасительной темноты Андрея вывел хорошо поставленный голос диктора, вещавшего, как он понял, по радио. Андрей прислушался, сосредоточившись на доносившихся словах:

«…О действительной победе социализма можно будет говорить именно и только с того исторического момента, когда государство превратится в полу-государство, а деньги начнут утрачивать свою магическую силу. Такие характерные для анархизма требования, как отмена денег, отмена заработной платы или упразднение государства и семьи, могут представлять интерес, лишь как образец механического мышления. Денег нельзя по произволу отменить, а государство или старую семью упразднить, — они должны исчерпать свою историческую миссию, выдохнуться и отпасть. Смертельный удар денежному фетишизму будет нанесен лишь на той ступени, когда непрерывный рост общественного богатства отучит двуногих от скаредного отношения к каждой лишней минуте работы и от унизительного страха за размеры пайка. Утрачивая способность приносить счастье или повергать в прах, деньги превратятся в простые расчетные квитанции, для удобства статистики и планирования. В дальнейшем не потребуется, вероятно, и квитанций. Но заботу об этом мы можем полностью предоставить потомкам, которые будут умнее нас…»

«Я опять здесь, опять этот бред…», — с невыносимой тоской подумал Андрей, оглядываясь по сторонам. Всё та же больничная палата, те же койки, тот же непередаваемый «аромат» больницы, всё говорило о том, что изменений в его восприятии реальности не произошло. Как и до потери сознания, Андрей Кузнецов находился в той же самой больничной палате.

На всякий случай, ущипнув себя пару раз за руку и за ногу, он в очередной раз убедился в незыблемости окружающего мира. Решив приподняться на кровати, Андрей заворочался, поднимая непослушное от долгого лежания тело, чем привлёк внимание соседа по койке, который сосредоточенно слушал радио, но заметив потуги соседа, повернулся и уставился на Андрея вопросительным взглядом.

— Может, чем помочь?

— Да, нет, спасибо, я сам, — ответил Андрей.

— Меня Семёном кличут, — решил завязать беседу сосед.

— А я, признаться, ни хрена не помню, — Андрей решил прикинуться больным на голову, чтобы извлечь максимум пользы и расспросить соседа о том, где он находится. Пока ещё он не терял надежду, что возможно это какой-то розыгрыш или ещё что-нибудь, что сможет объяснить его пребывание в этом странном месте.

— Слушай, Семён, а есть, что попить?

— Этого добра сколько угодно, на вот, хлебни, — сосед протянул Андрею кружку с водой, — Вот курева нет, это прям беда, не разрешают курить-то, доктора эти.

— Семён, а что это по радио передают, никак сообразить не могу, — начал разведку Андрей.

— Ты чё брат, совсем плох, однако, думай что говоришь. Это же работу товарища Троцкого читают, сейчас же по радио время политпросвещения, — с недоумением ответил сосед и подозрительно уставился на Андрея.

— Да не смотри ты так, самому тошно, ничего сообразить не могу, ни кто я, ни где я, пустота какая-то в голове. Вот даже ни число какое, ни какой год, ничего не помню.

— Да-а-а, эка тебя шибануло, — с сочувствием отозвался, успокоившийся сосед, — А число сегодня десятое июня 1937 года.

«Опять тридцать седьмой, да что же это творится-то со мной», — поддался подступающему страху Андрей, а вслух лишь нечленораздельно промычал, разведя рукам в стороны и, вновь упал на кровать, уставившись невидящим взглядом в потолок.

Сосед что-то ещё продолжал говорить, но Андрей уже не слушал его. Захватившая мозг устрашающая мысль оглушила его и лишила последних сил: «А что если всё это реальность, из которой уже не выбраться?». Опять погрузившись в спасительную темноту, Андрей был выдернут оттуда каким-то шумом.

Очнувшись, он увидел, что в палате появился какой-то человек в сапогах, полувоенной форме и накинутом поверх неё белом халате. Тут же выяснилось, что к ним в палату зашёл инструктор районного комитета ВКП(б), чтобы провести обязательное, как понял Андрей, политзанятие.

— Товарищи, все вы прекрасно знаете, что в этом году двенадцатого декабря мы отмечаем десятую годовщину Четвёртой Пролетарской Революции, которая озаряет своим священным светом нашу борьбу до полной победы Мировой Революции и построению счастливого коммунистического общества.

— В связи с приближающейся годовщиной, наша партийная организация взяла на себя проведение политзанятий в вашей больнице, чтобы мы, так сказать, воочию увидели, как готовятся к встрече этого знаменательного события представители разных профессий и возрастов, собранные вместе волею судьбы, — продолжал инструктор.

— Сегодня, мне хотелось бы послушать вас, что знаете вы о Четвёртой Пролетарской Революции. Вот, например, Вы, товарищ, — инструктор указал пальцем на одного из больных, сидевшего на кровати.

— Четвёртая Пролетарская Революция свершилась 12 декабря 1927 года, через месяц после десятой годовщины Октябрьской революции, которая была узурпирована и предана бандой эпигонов, под руководством Сталина, — ответил больной.

— Отлично, а вот Вы, товарищ, — инструктор указал на другого человека, — расскажите, каковы были предпосылки этой революции?

— В 1923 году, ещё при жизни нашего вождя товарища Ленина, власть в стране была захвачена шайкой эпигонов, которыми руководил Сталин. С помощью лжи и предательства, они заняли ключевые посты в Партии, отстранив от руководства верных ленинцев и товарища Троцкого. Они подтасовывали факты и клеветали на верных Революции большевиков.

— Хорошо, а сейчас продолжите Вы, — инструктор указал на Андрея, который в этот момент приподнялся на кровати, чем и привлёк внимание последнего.

Андрей беспомощно оглянулся, не зная, что предпринять, но выручил сосед по койке. Семён объяснил инструктору, что у больного проблемы с памятью.

— Что ж, тогда продолжу я сам, — согласился инструктор.

— К 1927 году в нашей стране свирепствовала контрреволюция. Подлой шайкой Сталина был возрождён прогнивший бюрократический аппарат, полностью оторвавшийся от народа и действующий только ради своей выгоды. Бюрократы наживались на рабочем классе и крестьянстве в то тяжёлое послевоенное время. В деревне активизировался свой мироед — кулак, выжимающий всё до последней капли из деревенской бедноты.

— Все завоевания Октябрьской Революции были поставлены под удар, — продолжал инструктор, — о перманентности Мировой Революции уже никто не думал, правящая клика была озабочена лишь одним — упрочнением своей власти, которую ей обеспечивала эта самая раздувшаяся до гигантских размеров бюрократия, безжалостно подавляющая любой протест, любое недовольство снизу.

— Родившая из своего змеиного чрева орган беспощадного подавления под именем ОГПУ, бюрократия убивала молодую рабоче-крестьянскую республику, превращая в её в национал-реакционную бюрократическую мерзость. Свободы слова больше не существовало, любой несогласный с правящим курсом эпигонов был обречён на исключение из Партии и арест.

— Против товарища Троцкого была организована неслыханная по своей подлости и низости травля. Эпигоны делали всё, чтобы опорочить имя верного соратника Ленина, организатора и вождя Октябрьского переворота. Жизнь и борьба товарища Троцкого преподносилась как борьба с Лениным, с его идеями, с его курсом развития Партии и Революции. Всё это делалось вражеской кликой сталинистов с одной целью — ввести в заблуждение массы и представить свою бюрократическую контрреволюцию как продолжение курса Ленина.

— Так называемая новая советская бюрократия становилась всё сильнее и увереннее в себе. Этому подъёму способствовали тяжёлые поражения, которые понёс мировой рабочий класс. Руководство бюрократии откровенно содействовало этим поражениям. Разгром болгарского восстания и бесславное отступление немецких рабочих партий в 1923 году. Крушение эстонской попытки восстания в 1924 году. Везде оставила свой змеиный след шайка Сталина. Заигрывание с трейд-юнионами и, как следствие, вероломная ликвидация всеобщей стачки в Англии. Недостойное поведение польских рабочих партий при воцарении Пилсудского в 1926 году. Страшный кровавый разгром китайской революции в 1927 году. Руководство Коминтерна, этого органа Мировой Революции, увы, пляшущего под дудку Сталина, буквально передало рабочих и крестьян Китая в руки палача и контрреволюционера Чан-Кайши.

— Вот такое положение складывалось в стране в конце 1927 года. Демонстрации в десятую годовщину Октябрьской Революции были отмечены разгоном и избиениями представителей левой оппозиции, оставшейся верной делу Ленина-Троцкого. Казалось, что всё, термидор Сталина победил, Революция разгромлена, но нет, не вышло! Сначала пролетариат Ленинграда, а затем и рабочие Москвы поднялись и, сплотившись под знаменем Мировой Революции и товарища Троцкого, свергли ненавистную власть эпигонов Сталина и её верного пса — советской бюрократии.

— Вот краткая история Четвёртой Пролетарской Революции, а Вам, товарищ, потерявший память, эта история должна быть крайне полезной и нужной вдвойне. Уж если восстанавливать память, то лучше всего с самого значимого события, так ведь? — инструктор уставился на Андрея, своим горящим взором.

— Конечно, так и есть, полностью согласен, — только и успел вставить Андрей.

— А банда эпигонов получила по заслугам, — продолжил инструктор, — Сталин и его ближайшие подручные были исключены из Партии, осуждены, как враги народа, враги Революции, лишены гражданства и высланы за пределы территории Советского союза. Сама же советская бюрократия была полностью разоблачена и разгромлена, и сейчас, кто избежал пули в затылок, выкорчёвывают из себя контрреволюцию в исправительно-трудовых лагерях.

— Но не стоит расслабляться. До сих пор наркомвнудельцы и их передовой отряд — чекисты из Управления революционной безопасности, чистят наши ряды, в которые затесалась недобитая бюрократическая мразь и не разоружившиеся сталинисты. И каждое такое разоблачение отзывается в наших революционных сердцах огромной благодарностью и удовлетворением. Врага нужно находить и беспощадно уничтожать, в этом залог развития и победы Мировой Революции.

— Ну вот, пожалуй, на сегодня будет достаточно, а теперь все фотографироваться! — с каким-то особым удовольствием закончил свою речь инструктор райкома партии.

Андрей осмотрелся и остался крайне поражён тем, как изменилось поведение его соседей по палате, коих насчитывалось двенадцать человек. Только что одухотворённые выражения, присутствующие на лицах во время политзанятия, сменились, превратившись в радостные и довольные. В сладостном предвкушении больные начали суетливо перешёптываться, шутить, смеяться, словом вели себя, словно дети в ожидании праздника и подарков.

Сосед по койке опять подозрительно покосился на Андрея.

— А ты чего такой смурной? Фотографироваться не желаешь? Боишься чего? — с угрозой в голосе спросил Семён.

— Да, брось, чего мне бояться, просто как-то непривычно в больничном халате позировать, — отозвался, вмиг напрягшийся, Андрей.

— Ну, ты прям точно на голову ушибленный, — не переставал удивляться сосед, — Это же фотография, это же память, как же без этого?

— Слушай, Семён, правда, ничего не помню, а зачем эти фотографии-то?

— Да ты что?! Эх, как же так-то?! Совсем всё забыл?! Куда же без фото? Это ведь вся наша жизнь, весь наш путь, запечатлённый на века. Когда победит Мировая Революция, мы, нынешние её верные бойцы, станем символом, вся наша священная борьба будет служить потомкам как напоминание о наших геройских буднях. А как потомки узнают о нас, если не будет фотографий? Вот я, например, совершу свой бессмертный подвиг, и память обо мне будет вечно храниться в Музее Коммунизма, запечатлённая на многочисленных фотографиях, вся моя жизнь будет доступна потомкам, это же…это же…-, так и не смог подобрать нужного слова Семён, выражая всем своим видом неописуемый восторг и гордость.

— Да, действительно, совсем всё забыл, — оправдался, как мог, Андрей и постарался перевести разговор в другое русло — Ты вот лучше, Семён, скажи мне, что это инструктор всё про каких-то эпигонов говорил?

— Ну, с тобой не соскучишься, никак привыкнуть не могу, что на память ты совсем больной. Эпигонами товарищ Троцкий называл Сталина и его прихлебателей. Меткое название я тебе скажу, не в бровь, а в глаз. Это значит, что всё время они пытались Ленину подражать, а в ленинизме ничего не смыслили и, значит, этим своим неумелым подражанием, они только опорочили все священные идеи ленинизма.

***

Процесс фотографирования занял примерно двадцать минут, после чего инструктор райкома, фотограф и сопровождающая их медсестра покинули палату.

Оставшись наедине со своими мыслями, Андрей вновь погрузился в свои мрачные, тревожные переживания. Всё выходило так, что происходящее с ним не было никаким розыгрышем или ещё чем-то имеющим рациональное объяснение. Получалось, что каким-то неведомым образом Андрей попал в прошлое, да не просто в прошлое, а в какой-то другой вариант этого прошлого, где в 1927 году власть в СССР перешла в руки Троцкого. Что со всем этим делать, Андрей просто не представлял.

Да, конечно, в его жизни были разные моменты, взять хотя бы историю с рептилоидами, что произошла два года назад, но тогда выбитый из привычного образа жизни, он не выдержал и в итоге оказался в психушке. Но там, по крайней мере, была его реальность, его привычный мир, хоть и подпорченный пришельцами.

Был ещё тот странный сон, где он попадал в тела чекистов, но это ведь был просто сон. Сейчас же происходило то, что объяснить было невозможно. Это ведь не фантастический роман, где оказался в другом мире, и давай подвиги совершать. Здесь ведь всё по-другому, и как жить в этом мире абсолютно не понятно.

Больше всего пугала перспектива того, что этот мир останется его реальностью навсегда, что он будет вынужден умереть здесь, никогда не увидев свою уютную и такую предсказуемую реальность. Неужели это навсегда?

Тревога и отчаяние, острая жалость к себе заполнили всё существо Андрея. Не в состоянии выдержать этого натиска, он зарыдал, вгрызаясь зубами в подушку. Постепенно рыдания переросли в настоящую истерику, его трясло, тело скрючивало и корёжило. Прибежавшие медсестра и дежурный врач, укротили Андрея, вкатив ему изрядную дозу каких-то успокоительных. После чего он опять провалился в спасительную темноту.

***

Но на этот раз темнота довольно быстро расступилась. Андрею снился сон, который был похож на покинутую им реальность. Он на берегу реки, в гостях у тёти Клавы, маминой сестры. Вместе с ним там были ещё две его двоюродных сестры. Дело было летом, и пришли они все искупнуться. Но купание пришлось отменить из-за неожиданного приключения.

Девчонки, Катя и Лена, были чем-то напуганы и просили Андрея посмотреть на «это». На небольшом мостике, с которого смелые ныряльщики любили показать свою залихватскую удаль, прыгая с разбегу в речку, вдруг обнаружились огромные пауки, размером с целую ладонь. Они походили на тарантулов. Андрей никогда не видел тарантулов живьём, но что-то внутри него подсказало, что эти пауки самые настоящие тарантулы и они чрезвычайно опасны. Андрей подошел поближе, чтобы разглядеть, но один из членистоногих угрожающе направился в его сторону, чем заставил отступить незадачливого парня.

Потом он много раз жалел, что не взял с собой ни сачка, ни банки — вот бы поймать и засушить в лаке это красивое создание. Но сколько он ни рассказывал об этом приключении, никто ему не верил. Сёстры тоже внезапно отказались об этом говорить, как будто ничего и не было. Вообще ничего не случалось. Но воспоминание так и осталось при нём, никогда не выветриваясь. Это было так необычно, что позже Андрей уверовал, что он переместился в другую реальность. А ведь девчонки просто были из той, старой реальности, а те их копии, что он видел — не были его двоюродными сёстрами… и никогда, разумеется, никаких пауков не видели. Эта мысль про другую реальность, ещё долго «грела» Андрея, он таким образом сам для себя становился каким-то особенным, не таким как все…

***

Следующее пробуждение Андрея уже не было таким болезненным. Видимо, после случившейся с ним истерики и дозы успокоительного что-то перегорело внутри, и он стал воспринимать происходящее с ним не столь трагично.

Сосед по койке, как мог, развлекал его какими-то идиотскими рассказами, в которые Андрей особо и не вникал, а лежал и пытался обдумать своё положение и наметить хоть какой-то план действий на ближайшее будущее.

Впрочем, все попытки ни к чему толком не привели, хотя, пожалуй, одно решение Андрей всё же принял. Он твёрдо решил никому ничего не говорить о том, кто он есть на самом деле. Лучше лечиться от потери памяти, чем быть навсегда запертым в психбольницу. То, что такой исход ему грозит в случае рассказанной докторам правды о себе, Андрей не сомневался.

Вот так он и лежал, глядя в потолок и слушая убаюкивающие звуки, издаваемые Семёном, что-то увлечённо рассказывающим о своей жизни. Лежал и оказался совершенно не готов к очередному потрясению, не заставившему себя долго ждать.

Проходило очередное политзанятие, во время которого теперь уже доктор рассказывал больным о скорой победе Мировой Революции и грядущей счастливой эре Коммунизма. После его окончания, пришла радостная весть: фотограф принёс готовые фотографии и раздал больным. Свои экземпляры достались и Андрею, глянув на которые он чуть не потерял сознание. На фотографиях, где должен был быть запечатлён он, было увековечено совершенно чужое, незнакомое лицо.

Теперь Андрей окончательно понял, что всё пропало. Оказывается, он не просто оказался в чужом мире, но и в теле человека, жившего в этом самом мире. И об этом человеке он не знал вообще ничего, ни имени, ни чего бы то ни было другого. Что делать дальше, Андрей не представлял и опять скатился в истерику. Проживать чью-то чужую жизнь, это было уже совершенно невозможно. Прибежавшие на крики соседа врачи в очередной раз погрузили Андрея в темноту.

***

Когда темнота рассеялась, он снова оказался в своей прошлой жизни. На этот раз его унесло в раннюю юность. Тогда к ним в гости приезжала троюродная сестра Лиля. Андрей в то время девушек сторонился, ибо в школе ему доставалось от них достаточно издёвок и насмешек, но тут почему-то проявил интерес к дальней родственнице. Надо сказать, что сестра его была самая обычная девушка, довольно-таки неказистой внешности, только чуть младше самого Андрея.

Лиля, кажется, тоже питала интерес к Андрею или, по крайней мере, это так выглядело. Она довольно мягко общалась с ним, что повышало его неожиданно возникший интерес к противоположному полу. Случилось так, что за каких-то пару-тройку дней Андрей влюбился. Причем влюбился довольно странным образом, он буквально заставил себя её полюбить. Решил поставить над самим собой эксперимент, можно ему намеренно вызвать любовь или это не получится. Получилось…

Но Андрей так и не осмелился рассказать ей о своих чувствах, боясь, что она отвергнет его и будет громко смеяться или расскажет своей матери, двоюродной сестре его мамы. А когда пришла пора расставаться, парень неожиданно для себя стал страдать в её отсутствие. Он толком не ел, лежал целый день на кровати. Спал по четырнадцать часов в сутки. Казалось, конца-края этой пытки влюблённого не будет. Но потом началась школа… выпускной класс. Любовь растаяла как дым, через какие-то три-четыре дня. Андрей же усвоил, что с любовью шутить вредно и больше в жизни никогда не влюблялся уже ни в кого.

Проявилась и еще одна особенность — благодаря эксперименту и пребыванию во сне большую часть суток, он начал видеть будущее. Будущее он сначала видел во сне, а потом реальность словно «повторяла» его сны. К сожалению, эту новую особенность толком нельзя было применить, сны он совершенно не помнил, а вспоминал лишь когда память фиксировала сам факт — да, он это видел ранее, во сне… Тем не менее, эти события заставили Андрея еще больше увериться в собственной исключительности и непохожести на других людей…

***

Так прошла неделя. Лекарства и время делали своё дело, постепенно выводя Андрея из глубокой депрессии. Ежедневные политзанятия и радио обрисовывали политическую и экономическую ситуацию в СССР. Ничего особо нового по сравнению с тридцатыми годами своей реальности он не нашёл. Да, у власти были другие люди, да основной курс партии был взят на Мировую Революцию. Да, теория перманентной, то есть непрерывной революции была основополагающей. Да, в стране существовали так называемые Военно-производственные коммуны, формирующиеся вокруг государственных и колхозных структур.

Но в остальном всё было, как и в реальности Андрея. Индустриализация и колхозы. Кровавая война с кулаком. Некоторое присутствие частного сектора. Воровство и бандитизм. Беспощадная борьба с вредителями и врагами народа. СССР находился в состоянии мира с другими государствами, но постоянно готовился к войне. В Германии пришёл к власти Гитлер и идеями фашизма постепенно заражались европейские государства.

Медленно, но верно Андрей приходил в себя, общался с соседями в палате, медсёстрами, постигая быт своих новых соотечественников. Пару раз фотографировался для истории. Были и положительные моменты. Андрей стал чувствовать своё новое тело и был приятно удивлён, что в отличие от его родного, оно было несравненно более развито физически. В новом теле чувствовалась мощь и сила, готовая сокрушить любого врага, вставшего на пути.

Неожиданно для себя Андрей открыл, что стал привлекателен для женского пола, молодые сестрички постоянно заигрывали с ним, делая порой совершенно неоднозначные намёки, чем вводили Андрея в крайнее смущение.

Ещё одну странность заметил Андрей во время лежания на больничной койке. То, чем он жил последние годы: самосовершенствование, духовные изыскания, просветление и, наконец, собственный эзотерический бизнес — всё это стало каким-то далёким, ненастоящим. Как будто, кто-то нажал на таинственную кнопку и выключил то, во что был так сильно вовлечён Андрей, чему он безоговорочно верил. Сейчас же всё это казалось глупым, мелким и неудобным.

Получалось так, что просветление и эзотерические прозрения Андрея не имели никакой практической ценности, иначе, почему глобальная перемена жизни вот так сразу передвинула все его духовные интересы на какой-то далёкий задний план. Порой даже приходила совсем уж предательская мысль, что никакого просветления и не было, а всё он наглючил себе сам, отбывая срок в психиатрической лечебнице. В это уж никак не хотелось верить, и Андрей, как мог, обосновывал для себя эти происходившие с ним странности, находя различные оправдания и причины, по которым он временно отошёл от эзотерических истин.

Спал всё это время Андрей уже фактически без сновидений, проваливаясь в тёмную яму и появляясь на свет всё в том же новом мире. Только однажды ему приснился очередной «сон», больше напоминающий погружение в прошлую жизнь, а точнее в её странные, необъяснимые периоды.

***

В детстве Андрей собирал монеты. Старинные рубли и новые, с какими-то определёнными знаками, изображением городов, героев и т.п.

Однажды он, просматривая свою коллекцию монет, обнаружил, что что-то изменилось. У него было десять монет достоинством по 1 рублю и семь монет по 10 рублей, а теперь неожиданно оказалось, что монет по 1 рублю стало семь, а монет по 10 рублей — десять штук. Монеты были реальными на ощупь, и Андрею было интересно, кто бы мог так над ним подшутить. Мать? Но она не могла. Друзья? Но друзей с момента последней ревизии «богатства» тоже не было. Кто и зачем, вот вопрос. Мать полностью отрицала свою причастность к исчезновению монет одного достоинства и добавлению монет другого достоинства. Однако, ещё больше удивился Андрей, когда спустя два дня, порядок в коллекции снова изменился и стал как прежде. Это было очень непонятно, настолько, что врезалось в память практически на всю жизнь.

В конце концов Андрей придумал объяснение, что наша жизнь всего лишь один из вариантов, а параллельным мирам нет счёта и легко можно перейти из одного в другой, даже не заметив разницы. Только некоторые детали будут выпадать из списка…

***

Наконец дело дошло до первого посетителя, знавшего лично того человека, которым стал Андрей. Посетителя звали Сергей Анатольевич, он был начальником особого отдела Военно-Производственной Коммуны (ВоенПроизКом) имени товарища Преображенского.

Это произошло в один из обычных больничных дней, как раз после обеда. В палату вошёл доктор Аркадий Фёдорович и какой-то мужчина на вид 35 — 40 лет, физически крепкий, подтянутый, явно военный, хотя и был одет в гражданский костюм. Аркадий Фёдорович представил посетителя, как Сергея Анатольевича Устюгова.

Из обстоятельного рассказа этого самого Сергея Анатольевича, Андрей узнал о себе следующее. Его, оказывается, зовут Матвей Фадеевич Синцов, ему тридцать лет, родился и вырос он в Иркутске, где в 1929 году пришёл работать в органы НКВД, в Управление Революционной Безопасности или УРБ. Именно так, начиная с 1928 года, стало называться возрождённое и очищенное от врагов ОГПУ. Работал Андрей, а точнее Матвей Фадеевич, в УРБ оперуполномоченным в экономическом отделе, как раз вместе с Сергеем Анатольевичем. В 1934 году судьба развела их. Матвей Фадеевич был переведён в Москву, в Центральный аппарат, а Сергей Анатольевич перешёл работать в особый отдел УРБ, который курировал военно-производственные коммуны, и в итоге стал начальником ОО (особого отдела) ВоенПроизКома имени тов. Преображенского.

Матвея он из виду потерял, только слышал, что Синцов был уволен из НКВД и перешёл на работу то ли в Коминтерн, то ли ещё куда. Встретились они вновь месяц назад, когда Матвей приехал из Москвы с проверкой в тот самый ВоенПроизКом, где служил Устюгов. Синцов прибыл в Иркутск, как представитель наркомата обороны по линии боевой подготовки. Три недели они довольно часто общались в перерывах между занятиями, которые Матвей проводил с коммунарами. В одно из таких занятий и произошёл тот несчастный случай, когда при преодолении полосы препятствий Матвей, не удержавшись, упал с трёхметровой высоты, в результате чего и получил травму, потеряв память.

Выслушав всю информацию о себе, Андрей, не зная, что дальше с ней делать и как вести себя с этим старым знакомым, прикинулся сильно уставшим и попросил оставить его одного. Аркадий Фёдорович немедленно поддержал его, отправив товарища Устюгова восвояси, так как больному в данной ситуации был просто необходим покой.

Андрей, или теперь скорее Матвей, лежал на кровати и пытался представить себя этим самым инструктором наркомата обороны, который настолько хорошо знает боевую подготовку, что может даже обучать других. Всё было настолько странно и непонятно, что Андрею казалось, что этот самый Сергей Анатольевич просто ошибся, приняв его за другого человека. Это сколько же должен знать Матвей Фадеевич, который за свои тридцать лет уже поработал и в органах, и у военных. Всё это казалось чем-то нереальным, не связанным с ним, с Андреем, лежащим сейчас на кровати в чужом теле.

После той знаменательной беседы, интерес Аркадия Фёдоровича к Андрею, точнее Матвею, значительно возрос. По нескольку раз на дню доктор всматривался в его лицо, каждый раз уточняя, а не вспомнил ли чего из своей жизни Матвей Фадеевич. Андрей каждый раз лишь мотал в ответ головой и печально вздыхал.

***

Как это случилось, Андрей так и не понял, ни сразу, ни потом. Все попытки восстановить картину произошедшего успеха не имели. В один из дней он как обычно лежал на своей больничной койке, когда в голове что-то щёлкнуло, и перед глазами Андрея, на огромной скорости стали проноситься какие-то картинки, с какими-то людьми, сюжетами, сценами. Ничего из этой «пулемётной очереди» он не запомнил. Длилось это представление минут пять-шесть, после чего он провалился в уже знакомую, без сновидений чёрную бездну. А когда проснулся…

Проснулся Андрей или Матвей уже совершенно другим человеком. Точно так же, как свою собственную жизнь, теперь он знал и жизнь Матвея Синцова, и это знание не вызывало у него никакого отторжения, неприятия или конфликта. Просто память увеличилась ещё на одну личность, представляя собой, не связанный друг с другом симбиоз.

Как показали дальнейшие события, симбиоз двух совершенно разных личностей привёл к довольно интересным результатам. По сути, всегда действовала личность Матвея, но теперь она трансформировалась, приобретя новые качества и знания. По началу удивлённо, а затем с возрастающим интересом наблюдал Андрей, как, точно на автомате, включаются совершенно не свойственные ему, Андрею, модели поведения. Например, это проявилось с теми же медсёстрами. С детства непривычный к общению с противоположным полом Андрей вдруг становился просто каким-то ловеласом, раскидывающим комплименты направо и налево, заставляя сестричек хихикать и потакать его сиюминутным желаниям.

Постепенно Андрей привык к этим постоянным и очень действенным включениям другой личности, и всё само собой уравновесилось. Получалось так, что Андрей как будто уступал место навыкам и умениям другой личности, оставаясь при этом именно Андреем Кузнецовым. Его желаний или усилий на это не требовалось, всё происходило автоматически, без каких — либо манипуляций. Впоследствии это стало настолько удобно, что Андрей полностью уступал место Матвею, который функционировал в этой реальности как рыба в воде, причём сильная и уверенная в себе «рыба»…

***

В общем, Андрею ничего не оставалось, как полностью погрузиться в память Матвея Фадеевича.