Икигай. Записки «вчерашнего» журналиста

Сергей Авдеев

Воспоминания российского журналиста Сергея Авдеева, работавшего в трёх главных газетах страны – «Комсомольская правда», «Известия» и «Российская газета». Книга о журналистике, которую мы потеряли…

Как первый день оставшейся жизни

Москва 1986—87 гг. Высшая комсомольская школа при ЦК ВЛКСМ

В Москве уже было всё по-другому — так я хотел написать эту первую строчку. Только не было всё как раз по-другому.

1986-й год. На дворе перестройка, Горбачёв и юная демократия. А нам в ВКШ заново читают почти ту же политэкономию и разные материализмы. Зачем?! Мы им говорили: вот же наши дипломы, мы это всё сдавали, вот зачёты и оценки за экзамены.

К тому же уровень преподавания журналистики был довольно низкий. Например, преподаватель на семинаре задаёт такую ситуацию: вы сидите в своём рабочем кабинете, глядите в окно и видите там дерево. Опишите, на что оно похоже.

И всё отделение журналистики факультета комсомольской работы бодренько начинает придумывать:

— На краба! На облако! На динозавра!..

А я был тогда уже одним из двух на всю школу членом Союза журналистов СССР. Вторым был мой друг — пермяк Юра Беликов. Встаю и говорю:

— Товарищи!!! Вы что — с ума посходили?! Вы собираетесь сидеть в редакциях серьёзных комсомольских и партийных газет — и тупо смотреть в окно, придумывая нелепые образы про какое-то дерево?!..

31

В итоге я опубликовал дерзкий текст в вузовской многотиражке — и уже к обеду в партком вызвали сначала редактора газеты, а потом, почти ночью, подняли меня и пригласили на «беседу».

Предложено было, не дожидаясь диплома, выбрать любой город Союза, куда бы я хотел «смотать удочки». Билет на самолёт — хоть завтра. Так прямо и было сказано — 24 часа на размышление.

Мне терять было нечего, а вот редактору газеты, матери двоих детей, — было. Поэтому она взяла меня за руку, и мы назавтра поехали в Московский городской комитет партии, которым тогда руководил Борис Николаевич Ельцин. Сам он нас, естественно, не принял, но в отделе пропаганды внимательно выслушали, велели ничего не бояться, и обещали поддержку.

Не обманули. В назначенный день в партком ВКШ приехал замзавотделом пропаганды МГК КПСС. А потом в его присутствии в ходе бурного общего партсобрания нас с редактором почти полностью реабилитировали и даже похвалили за гражданскую смелость.

В учебный план курса обучения было обещано внести некие коррективы, а меня, буйного революционера-одиночку, велено было больше не трогать.

Я стал среди слушателей ВКШ легендарным борцом за права борющихся, и моё имя, говорят, сейчас выбито на Доске Почёта лучших выпускников школы.

Зачёты я теперь сдавал автоматом, а экзамены — на «отлично». Впрочем, оценки здесь не имели значения. В итоге мы все получали красные дипломы: синих в политическом вузе просто не существовало.

Но меня запомнили, и однажды вызвали в КМО при ЦК ВЛКСМ. Это Комитет молодёжных организаций. Он занимался международными связями, и мне как раз там решили доверить сопровождать в Карелию группу наших друзей-коллег — четверых журналистов из Танзании.

Почему бы и нет!? Матёрому слушателю ВКШ — только бы не учиться.:) Тем более, в Карелии я сам ещё никогда не был.

Как только мы вечером сели в поезд Москва — Петрозаводск, старший группы танзанийцев через переводчика задал мне вопрос: ужин будет?

А я уже узнал у начальника поезда: на таких коротких перегонах (меньше суток) к поездам вагон-ресторан не цепляют. То есть, никакого ужина ждать не надо.

Зато проводница поезда принесла нам чай и какие-то свои ватрушки из дома. А я решил утром сделать своим подопечным приятное: поприветствовать их на родном языке суахили.

Надо сказать, на суахили в мире вообще говорят лишь несколько тысяч человек, и нам было очень сложно найти переводчика в Москве.

Я попросил его написать мне на бумажке русскими буквами традиционное для Танганьики и Занзибара приветствие. Ну, в смысле: доброе утро! Как вы ночевали?

Он написал — я выучил.

Утром открываю дверь в купе моих чернокожих братьев — и ничего не вижу. То есть они слились с темнотой. А жители Танзании, надо опять же отметить, самые чёрные жители Африки. Они такие чёрные, что прямо синие. И лежат спросонья молча.

Но, чувствую, они здесь.

— Хамджамбо! — говорю. — Хабари аза а субуи!

И тут я их увидел и услышал. То есть увидел только восемь рядов белых зубов и услышал их дикий хохот.

Я слегка поворачиваю голову к переводчику у меня за спиной и спрашиваю:

— Что не так? Я что-то неправильно сказал?

Он, сволочь, сам хохочет и говорит:

— Всё правильно, Сергей Владимирович. Буквально — правильно. Но у них очень сложный язык. И получилось, что Вы это произнесли в той транскрипции и с такой интонацией, как у них спрашивает жену муж, вернувшийся из командировки: ну, здравствуй. Как ты, сука, тут без меня!?..

Ладно. Поехали мы в Кижи, посмотрели храм, поговорили с комсомольским руководством Карелии, побывали на Кондопожском бумажном комбинате. Африканцы получали оттуда бумагу для своих молодёжных изданий.

И вот пора ехать в гостиницу. По дороге нам попадается магазин, который и без вывески узнает любой мужик, даже коренной житель Танзании. Винный.

Мои друзья следуют прямо к прилавку, а там — и вино, и водка, и шампанское. Подчёркиваю: 1987 год. В стране «сухой» закон. Спиртное отпускается строго по талонам. Но мои негры-то этого не знают. Достают рубли: водки!

Продавщица молча смотрит на них, на меня…

— Талоны…

Полное недоумение на чёрно-синих лицах наших собратьев. Они достают доллары. Теперь вытягивается лицо продавщицы. Она чует подвох.

— Талоны!!!

Те поворачиваются ко мне:

— Сергей, какие талоны?! Вот рубли, доллары… Мало?

Пытаюсь объяснить им про «сухой» закон, про строгую регламентацию. Не понимают. Какие талоны, когда вот же она, водка, вот деньги… Какой ты начальник, если у тебя нет талонов?!..

Короче говоря, больше они со мной не разговаривали.

Поселились в гостиницу раздельно. Мы с переводчиком лежим в своём номере, отдыхаем. Вдруг слышим в коридоре визги. Выскакиваем — точно: наши чернокожие братья, в хлам пьяные, тискают непорочных карельских горничных и тащат их к себе в номер.

Вот где они взяли водку?!..

Нас, комсомольскую элиту, регулярно возили на важные культурные события в Москве. Например, на премьеру театра Ленинского комсомола «Юнона и Авось» с ещё молодым Караченцовым. На концерт только зарождавшихся тогда рок-и поп-групп «Чёрный кофе», «Крематорий», «Вежливый отказ» и прочих. Перед входом туда, кстати, мы все снимали комсомольские значки с лацканов своих пиджаков, чтобы нас, не дай бог, не забросали камнями сторонники Кости Кинчева с ирокезами на головах.:)

В Мавзолей Ленина организованно ходили, на ВДНХ, на демонстрацию трудящихся 1 мая на Красной площади. Каждый день проживали, как первый день своей оставшейся жизни. Празднично.