Дети Грауэрмана. Роман-рассказка

Серафим Финкель

«Детей Грауэрмана» поболе, чем детей лейтенанта Шмидта. И со всеми случались разные истории. Похожие и непохожие на наши. Книга содержит нецензурную брань.

Палец

Есть такое кино. «Это было в разведке». Не смотрели? А мы с дедом Гришей смотрели два раза. Это про мальчика. Ну, он партизаном был и сыном полка. Знаете, какое место там самое лучшее? Когда над ним в столовке солдаты смеются, а он снимает шубу — и под ней ордена с медалями. Очень хорошее кино. В эту субботу опять по первой программе показывают.

Меня зовут Женя. Мне шесть лет. Я живу с бабушкой и дедушкой. Недавно я был слепой, а теперь нет. И смотрю телевизор. Бабушка с дедушкой меня очень любят. Хотя со мной трудно. Потому что я непослушный.

Но сегодня я всех слушаюсь. Сегодня суббота. По первой программе кино «Это было в разведке». Бабаня варит на кухне компот. Если я буду себя хорошо вести, она мне разрешит выловить абрикоски. А потом дед Гриша будет колоть косточки и отдавать мне. Я поделюсь, честное слово.

Звонит телефон. Дедушка складывает газету, снимает очки и идет к телефону. У нас телефон отдельный от соседей. Его дедушке дали, потому что он — эксперт. 202—49—81.

Телефон звонит долго. Я катаю машинки. Дедушка не спешит. Он снимает трубку: «Слушаю». Я тоже начинаю слушать. Дед как-то странно сопит. Потом кричит: «Аня!» Бабушка не слышит, она на кухне варит компот. Дед говорит: «Женя, позови бабушку». И продолжает слушать.

Я бегу на кухню. Кричу: «Бабаня! Деда зовёт!» «Сам подойти не может?» «Там к телефону!» Она, не спеша, вытирает руки чистой тряпкой, поправляет причёску и идёт по коридору к нашей комнате.

Дед уже сидит на стуле, подперев голову рукой, и продолжает слушать. Знаком просит её сесть рядом. Потом говорит что-то странное. Вроде «эдикумер». Она охает и начинает плакать. Они ещё долго, по очереди, говорят с кем-то по телефону.

Потом оба встают. Дед говорит: «Ну, поехали». А Бабаня: «Женя, иди сюда, надо одеваться».

Зачем одеваться? Куда одеваться? Вы что, с ума сошли?! Я играю! Сейчас доварится компот. Через два часа остынет. И мы сядем смотреть кино. Дед Гриша будет колоть косточки…

Кажется, я всё это кричу. Но дед подходит ко мне и строго говорит: «Женя, так надо». Он никогда так строго со мной не говорил.

— Нет! Нет! Нет! Нет!!!

Это я кричу. Я очень страшно умею кричать. Очень страшно.

Бабушка опять плачет. Дедушка кричит на неё и на меня. Мы все плачем.

И тогда он хватает с тумбочки зелёную обувную ложку. И как вдарит ею по спинке стула! Стул хрясть, и сломался.

Все сразу замолчали.

А он подошёл ко мне, протянул погнутую обувную ложку и говорит: «Надень куртку и ботинки».

И тут я понимаю: всё, сейчас мы уйдём, и я не увижу, как мальчик снимает шубу — а под ней ордена с медалями. Какие же они жестокие! А ведь я так любил их!

— Нет! Нет! Нет! Нет!!!

Бабушка снова начинает всхлипывать. Кап слезинка, кап. Кап — последняя.

Дед хватается за обувную ложку, чтобы натянуть на меня ботинки. Я не успеваю выдернуть из дырки в ложке большой палец левой руки. Дед тянет… слышен хруст… я дико ору…

Я дико ору!

— Боже мой! Гриша! Что ты наделал?!

Я всё ещё ору. Но уже не так дико.

Я ору: «Палец! Палец! Палец!»

Бабаня орёт: «Гриша! Гриша! Женя!»

Дед Гриша не орёт. Ему опять плохо.

Она ему: «Ну, что ты стоишь как истукан?! Вызови скорую!»

Он ей: «Нет-нет, Анечка, на такси быстрее».

Меня, орущего уже совсем тихо, хватают и усаживают в такси.

Она ему: «Аккуратней. Гриша. Палец. Аккуратней».

В Филатовской больнице мне делают снимок. Потом — повязку, даже не гипс. Я руку ломал, когда был маленький, я знаю, как это бывает. Врачи утешают Бабаню и деда Гришу: «До свадьбы заживёт».

Я сижу в кресле. Передо мной белая чашка с холодным компотом. Правой рукой я очищаю колотые косточки варёных абрикосок.

Мальчик-разведчик снимает шубу — и под ней ордена с медалями. Очень хорошее кино.

А дядю Эдика похоронили без нас. Мы потом на поминки ездили.

Большой палец левой руки сослужил мне добрую службу. После увечья образовалась в нём дополнительная степень свободы. Что позволяло мне без особого труда завоевывать авторитет в детских коллективах. Бабаня строго сказала бы: «Дешёвый авторитет».

«Жека, покажи ещё раз…» И восхищённое: «Ох-нифига-себе!»

А погнутая зелёная обувная ложка ещё долго у нас жила. И дедушку пережила. И бабушку.