Крепостная герцогиня (главы 28—63). Квазиисторическая юмористическая эпопея

Семён Юрьевич Ешурин

После смерти старшего брата Уолтер автоматически становится маркизом. Он попадает в семью спасённого им купца и называет себя Роджером Смитом. Пациент Роджер влюбляется в юную сиделку – крепостную девку Малашку. Через 4 года Малашка вступает в брачный возраст, но на пути влюблённых вроде бы непреодолимое препятствие – Роджера любит хозяйка Малашки Наташа.

30. Любезная барыня Наталья Васильевна

Вскоре подтвердилось пророчество грустное малашкино. Пошла дева сия ведро опосля пациента выносить. Засим некий шум раздался. И ворвалась в комнату девица разъярённая лика стандартного расейского народного с формами развитыми и содержанием (аки тут же выяснилось) убогим. Держала она за власы несчастную Малашку, под оком коей синяк начал наливаться.

— Что за дела?! — возмутился аки бы Роджер Смит. — Негоже обижать Малашку, ибо обидела ея природа, не наделив красою, аки тебя, незнакомка прекрасная.

— А?! — токмо и молвила гостья незваная.

Пояснила служанка истязательнице своей:

— Хвалит он наружность Вашу, любезная барыня Наталья Васильевна!

— А-а…! — молвила «любезная» (особливо судя по синяку малашкиному!) барыня.

— Не в обиде я, — пояснила побитая Роджеру, — ибо виновата зело. Велено было мне, аки токмо Вы, барин, очухаетесь, сообщить немедля о событии сем радостном. Я же самовольно парила мозг Ваш болтовнёй своей пустой (особливо по сравнению с речами разумными барыни Натальи Васильевны!), дожидаясь опорожнения кишечника Вашего, дабы мысли о низменном не отвлекали Вас от последующего лицезрения прелестей барыни вышеупомянутой.

— Опять умничаешь?! — воскликнула крепостница юная и замахнулась на крепостную свою.

— Стоп! — воскликнул Роджер, и замерла длань хулиганки юной в воздухе. — Обращалась Малашка не к Вам, уважаемая барыня Наталья Васильевна,…

— Называйте меня просто «Наташа»!

— Хорошо, Наташа! Обращалась Малашка ко мнЕ, а мне речи ея, непонятные для людей нормальных, понятны, ибо обучался я в Англии у великого учёного сэра Айзека Ньютона, а все ученики его слегка ненормальные, аки Малашка малохольная.

Задумалась, было, собеседница бестолковая над смыслом сказанного, но пришла ей на помощь служанка:

— Мистер Смит глаголит, что он, аки я, слегка… того!

— Он-то лишь слегка, а ты, дура, на всю главу свою бестолковую!… Пошла вон отсюда!

— Слушаюсь, барыня «просто Наташа»!

— Чего??!

— Глаголили Вы, барыня: «Называйте меня «просто Наташа»! Из чего заключила я (видать, ошибочно!), что указание сие и на меня распространяется. Прошу простить меня покорно,… то бишь прошу покорно простить меня, достопочтенная барыня Наталья Васильевна!

Переглянулись служанка с пациентом и чуть заметно улыбнулись друг другу. Понял Роджер, что Малашка побитая, смирением прикрываясь, издевается над хозяйкой своей спесивой!

Удалилась служанка, и обрушился на несчастного больного водопад речи бессвязной и бессмысленной. Но выловил он из потока сего бурлящего крупицы информации полезной. Оказалось, что купец, от бандитов спасённый и впрямь Василий (в чём Роджер особо и не сомневался, ибо знал про «барыню Наталью Васильевну»), но не Петров. Василий Никитич Самохвалов был одним из первых купцов града своего, коий и не Орлом вовсе оказался, а Курском. Понял Роджер, что потому назвался купец чужой фамилией, что известного в торговом мире Самосвалова,… то бишь Самохвалова ограбили бы наверняка, а у безвестного Петрова, к тому же аки бы не купца, а простого помещика был шанс реальный проскользнуть невредимым опосля заключения выгодной сделки торговой. Вот токмо сглупил он с переводом бумаг своих.

В начале трепотни Наташиной явилась Малашка с одноимённой кашкой и прочими яствами, вопросила у барыни разрешения и оставила всё сие больному голодному. Посему в конце трепотни барской возвышенной потянуло больного вновь на низменное (но вовсе не на совращение малолетки сей созревшей!). Кликнула барыня, скривившаяся брезгливо, служанку свою и удалилась на отдых заслуженный, ибо никогда ранее столь долго не трепалась без перерыва.

Опосля выноса ведра достала Малашка вязание своё и замелькали спицы во дланях ея. И в дальнейшем заполняла она ими паузы в беседах занимательных.

Во время одной из пауз таковых попытался представить Роджер в постели барыню младую созревшую (хоть и была та лишь на год старше служанки своей невзрачной). Провалилась затея сия — не возбудили графа прелести сей дуры аж соком брызжущей. Засим ради смеха представил на месте ея пододеяльном худосочную Малашку смышлёную. И неожиданно для себя самогО возбудился преизрядно, аж облизнулся от вожделения.

Виновница облизывания сего наблюдательность проявила и, мысля, что причиной облизывания жажда является, стакан воды принесла.

(Кстати, в комедии Эжена Скриба с тем же названием «Стакан воды» глаголится хоть и про другой стакан, но про то же время, и героиней шедевра сего является крёстная Уолтера Гриффита аглицкая королева Анна.)

Вскоре задумался Роджер и вопросил сиделку свою:

— Откуда прознала хозяйка твоя распоясавшаяся про беседу нашу? Ведь мог я алкать ведро сразу опосля очухиванья моего.

— Вопросила она меня, трепалась ли я о чём-либо с барином, в себя пришедшим. Пересказала я беседу нашу, мистер Смит, занимательную. Поняла барыня Наталья Васильевна из сказанного токмо ущербность свою моральную, выражающуюся в непонимании сказанного. И аки ожидать следовало, взъярилась не на шутку и продемонстрировала наглядно превосходство своё физическое над превосходством моим моральным.

— Но коли ожидать следовало причинение ущерба физического, почему не молвила ты что-нибудь не раздражающее психопатку сию?

— Хоть и глаголят мне со всех сторон о ничтожестве моём, но не задевают меня речи сии, ибо не уважаю глаголящих. Но коли совру, то перестану уважать себя, а сие недопустимо, ибо мнение своё (не сочтите, что хвалю сама себя подобно Самохваловым!) уважаю!

— А коли была бы угроза животу твоему, ты тоже глаголила бы правду?

— Увы! Любой принцип имеет границы применения своего. Посему солгала бы я не токмо при угрозе животу своему, но даже при серьёзной угрозе здоровью. Синяки же от барыни Натальи Васильевны дело привычное для нас обеих!

— А не кажется ли тебе, Малашка, что твой приоритет собственного мнения надо мнением общественным суть эгоизм?

— Не кажется, ибо так оно и суть! Но токмо не считаю я эгоизм предосудительным! Уж коли выбирать, кто лучше: аль эгоисты, аль труисты, то я бы первых выбрала, ибо эгоисты пьют в одиночку умеренно, а труисты — на троих без меры!

Улыбнулся Роджер, ибо ведал, что «три» на языке французском будет «труА», а посему «труисты», Малашкой «скаламбуренные» — и впрямь те, кто пьют на троих! Правда, сами пьющие считают, что не «пьют» они, а «соображают», однако в конце сего мероприятия термин их редко истине соответствует, разве что латинской истине «ин вИно вЕритас»! Тем паче, что носители истины латинской древние римляне имели обычай протрезвляющий кишечник рвотой опорожнять, аки поступил упомянутый ранее трактирщик криминальный из Михайловки.

Коли зашла речь об алкогольном «тройственном союзе», то автор хочет осветить его с неожиданной стороны — ближневосточной! Репатриант в Израиле именуется «олЕ», что в переводе с иврита означает «поднимающийся» (видимо — на холм «Голгофа»). Кстати, слово «репатриант» означает «возвратившийся на родину». Посему «возвратившийся на историческую родину» суть «исторический репатриант»… Но вернёмся к выпивохам.

Хоть сие не повсеместно,

иногда имеет место.

Коли ТРИ ОЛЕ решили выпить в компании друг друга, то автор советует им первый тост поднять за сестру Лили Брик французскую писательницу Эльзу ТРИОЛЕ, ибо фамилия ея их сборище рекламирует!

…Наконец, наступило время отхода ко сну. Простилась девица с красавцем рыжим и удалилась с неохотой. Уолтер подумал с грустью, что будущего у него с отроковицей сей быть не может ввиду разного статуса социального. А совращать невинность ея до достижения возраста брачного совесть не позволит. Засим опосля мук творческих создал граф опус поэтический, коий и пропел негромко:

— Я гляжу ей вслед,

Слишком мало лет.

Так чего ж гляжу

И губу лижу?!

Ночью снились больному обе сестры столь непохожие. То Глафира прекрасная на коне вороном, то Маланья невзрачная со спицами и с синяком.