Крепостная герцогиня (главы 28—63). Квазиисторическая юмористическая эпопея

Семён Юрьевич Ешурин

После смерти старшего брата Уолтер автоматически становится маркизом. Он попадает в семью спасённого им купца и называет себя Роджером Смитом. Пациент Роджер влюбляется в юную сиделку – крепостную девку Малашку. Через 4 года Малашка вступает в брачный возраст, но на пути влюблённых вроде бы непреодолимое препятствие – Роджера любит хозяйка Малашки Наташа.

31. Беседы больного с сиделкой

На другой день с утра пораньше явилась одна из снившихся и провела процедуры ведёрные. И молвил Роджер, во грёзах по сестре ея пребывавший:

— Есть дЕвицы в Курских именьях!

Я мыслю: сестрица твоя

Коня на скаку остановит!

— Аль конь остановит ея!

— срифмовала сиделка юная.

— Своеобразный у тебя юмор, Малашка!

— Ибо чернее нощи кромешной, — добавила юмористка чёрная, — и страшнее… меня при любом освещении! Не потому хочу Вам сообщить данные компрометирующие на Глафиру, что завистлива я и болтлива, а затем, дабы Вы беду от сей дуры отвели, ибо советы мои она (аки все остальные!) во грош не ставит! Издевается вовсю Глашка над конём своим беззащитным. Поражаюсь я долготерпению животины сей, но не бесконечно оное! Уж скокмо предупреждала я наездницу самоуверенную, что может она беду накликать, но уверена та, что

лишь взбрыкнётся гордый конь,

как вмиг протянет он копыта!

Сослалась как-то я на мудрость расейскую народную, не рекомендующую обходить коня сзади (ну, и начальство спереди, однако сие к нам не относится). Так сестра (явно не милосердия!) избила коня своего с особой жестокостью и умышленно прошла сзади. Я от страха чуть ни…

И Малашка кивнула на ведро вынесенное и тряпкой прикрытое.

Воскликнул Роджер:

— Со смертью играет!

Смел, но мерзок сей трюк!

— Вот Вы ей сие и сообщите. Не ныне, разумеется, а когда случай удобный представится.

Вскоре время завтрака наступило. Принесла «официантка» юная на подносе расписном яства вкуснейшие и молвила:

— Барыня Наталья Васильевна, видать за долготерпение Ваше вчерашнее при выслушивании мудростей ея расщедрилась на деликатес французский, именуемый «зефир»!

Глаголя речь сию, взирала служанка на дефицит сей нежнее, нежели Ромео на Джульетту! Граф Уолтер Гриффит, переевший (до превращения своего в Роджера Смита, точнее — в Фому Златого) немереное количество дефицитов сих, откусил лишь кусочек малый и предложил:

— Прими, Малашка, сей зефир от меня в дар аки компенсацию частичную за избиение твоё вчерашнее, из-за меня произошедшее!

Загорелись очи девичьи, аки сердце Данко горящее! (Не того Данко имеет в виду автор, коий издал изумительное пособие «Высшая математика в упражнениях и задачах», озаряющее светом знаний путь тысячам студентов, а того, коего описала некая пенсионерка Изергиль и коий заместо того, дабы переночевать в лесу, а наутро продолжить поиски дороги, вырвал изо груди своей угль, пылающий огнём, коий ему пред сим засунул туда серафим, но не уроженец того же Курска Саровский, а шестикрылый!). Но проявила дева отважная силу воли редкую и главой отрицательно покачала (видать, произнести слова лживые о нежелательности для нея продукта сего не позволила совесть ея!).

Сделал вид граф, что обиделся:

— Видать, справедливо брезгуешь ты принять предложение моё негигиеничное.

— Да готова я принять от Вас любую пищу, хоть другой продукт французский, глаголящий про ква-ква… лификацию! (Слушатель аж фыркнул от сего намёка лягушачьего!). Ну и обижать Вас отказом не желаю. Посему предлагаю вариант компроматный,… то бишь компромиссный — оттяпайте мне половину продукта.

Отрезал Роджер половину (бОльшую!) зефира и вручил служанке. Та аж зажмурилась от предстоящего наслаждения неземного и уста приотверзла.

Но тут распахнулась дверь, и возникла во проёме наездница прекрасная (правда, на сей раз без коня). Кивнув на сестру, вопросила больного гласом развязным и высокомерным:

— Ну чо? ДОКАНАЛА?!

И помыслил граф с досадой: «Красавица, а с первой фразы разочаровала!»

— Что могу глаголить я про путь ДО КАНАЛА Ивановского? — ответствовала оскорблённая, но не оскорбившаяся. — Вопрос сей следует адресовать батюшке твоему, в очередной поездке торговой пребывающего!

Улыбнулся Роджер и сразу две вещи понял: во-первых, что купец Самохвалов — родитель гордой Глафиры, являющейся сестрой Малашке токмо по матери, а во-вторых, стала ясна причина, по коей Василий Никитич так ни разу и не навестил спасителя своего от бандитов лютых.

Тем временем вопила Глашка на Малашку не аки львица светская, а аки баба базарная:

— Опять, уродина придурочная, изрыгаешь словеса непонятные! Мало тебя Наташка дубасила! Сама мало дубасит и мне не даёт!

Совсем разочаровался Роджер в недавнем идеале своём. Но будучи джентльменом аглицким, пригласил он, хоть уже и без трепета душевного деву сию разделить трапезу его:

— Заходи смелей, Глафира

И попей со мною чай.

— На, возьми кусок зефира,

Но права здесь не качай!

— неожиданно мгновенно срифмовала Малашка и протянула сестре предмет мечтаний своих.

(Впоследствии создана была чудесная песнь про иную Глафиру с очаровательным припевом из трёх мыслей глубоких. Вот токмо последняя из оных автора опуса сего не вдохновила. В итоге вышла дискуссия его с исполнителем песни:

« — Лучше быть сытым, чем голодным,

Лучше жить в мире, чем в злобЕ.

Лучше быть нужным, чем свободным…

— Это ты, знаю, не в себе!»)

…Глашка, не обременённая комплексами интеллигентскими, схватила зефир и… чашку больного. Засим хлюпая и чавкая, быстро «умяла» еду и питьё.

«Видать, лопухнулся я вчера! — помыслил граф. — „Фея сия“ явно не из общества светского!»

Но Глафиру насытившуюся потянуло именно на беседу светскую (в понимании ея!). Уселась она на диван, точнее разлеглась на оном и вопросила:

— Ведомы ли тебе, барон аглицкий, герцогини аглицкие?

— Начнём с того, что сын барона суть баронет, коий в отличие от папаши своего не принадлежит к обществу светскому. Но сие относится лишь к законным отпрыскам баронов. Я же не принадлежу не токмо к обществу светскому, но даже к баронетам, ибо мать моя расейская Евгения так и не сочеталась браком законным с родителем моим бароном Джорджем Смитом.

Пока глаголил мнимый Роджер легенду сию, взглянула Малашка выразительно на чашку опустевшую, засим на сестру свою и на дверь. Кивнул больной в ответ. Таким образом, договорились собеседники (молча!) возобновить чаепитие лишь опосля ухода гостьи незваной.

Поняла Глашка из речи больного, что не благородных он кровей (уже достижение, ибо Наташа и сие не поняла бы!), а посему нЕчего с ним церемониться! И молвила гласом того более развязным:

— Неча мне тут пургу гнать, ибо лето на дворе! Глаголь про герцогинь!

— Ведома мне Сара Черчилль, герцогиня Мальборо.

— На фига мне твоя Сара?! Давай лишь про герцогиню!

— И рад бы разделить их, да не могу, ибо Сара Черчилль и суть герцогиня Мальборо, супруга главнокомандующего аглицкого. (Малашка при сем с трудом смех сдержала, Глашка же лишь поморщилась недовольно.) Дама сия огромное влияние на ея величество королеву Анну имеет, ибо ранее пребывала фрейлиной ея.

— Что ещё за пелерина?!

— Пелерина суть одежда бабья верхняя, а фрейлина — знатная барышня изо свиты королевы. Бывала в доме нашем ещё одна бывшая фрейлина ея величества — Джейн… Гриффит, одна из красивейших баб, мне ведомых и умнейшая из оных.

— Тоже герцогиня аглицкая?

— Сперва герцогиня Англии, засим — Шотландии, а ныне — Великой Британии.

Малашка не упустила возможности скаламбурить и молвила с видом серьёзным:

— Шутландия, видать, потому названа так, что население ея кривляться любит!

— Сие неточность перевода расейского, — пояснил, улыбнувшись, Роджер. — На их языке страна сия именуется «Скотландия», ибо произошёл народ сей от древних скОттов…. А нынешний супруг леди Гриффит шотландский граф Макдауэлл суть одновременно и шут, и скот!… Желание же узнать про герцогинь аглицких похвально зело! Молодец, Глашка!

— Для кого «Глашка», а для кого «Глафира Васильевна»! — ответствовала красотка, подтвердив тем самым гипотезу (коюю с гипотенузой геометрической путать нежелательно) о том, что она суть внебрачная дщерь хозяина. — Потому я к дурам сим интерес имею, что сама стану герцогиней аглицкой, аки предсказала цыганка, кояя не ошибается, ибо крута зело!

— Круче кручи! — «подтвердила» Малашка.

Больной помыслил, что ещё одна неошибающаяся (аки она сама о сем глаголила) выносит за ним вёдра!

— А какие пОйла хлебают герцогини аглицкие? — поинтересовалась коллега их будущая.

— Хоть и пребывает Англия в состоянии войны со Францией, но герцогини аглицкие по-прежнему предпочитают вИна благородные, во французской провинции Шампань произведённые. И пьют оне сии вина шампанские из сосудов столь же французских. Сосуд сей, именуемый «фужЕр» — на длинной тонкой ножке…

— На фига мне сей «жер», коли он на «фу!» начинается?! Буду хлебать пОйла сии шампуньские из простого стакана!

Покоробила графа утончённого перспектива сия. Однако во средине века двадцатого в газете лживой под названием «Правда» был задан вопрос похожий: «Можно ли пить шампанское из гранёного стакана?». Следует уточнить, что стакан сей был спроектирован гениальным скульптором Верой Игнатьевной Мухиной, изваявшей рабочего и колхозницу, и предназначался для героев скульптуры сей (а заодно и для работниц и колхозников!). Середь моря откликов один выделялся своим высоким пафосом. Известный (благодаря виршам о любви и дружбе…, то бишь благодаря виршам о любви и благодаря дружбе со змием зелёным) пиит дал достойную отповедь сомневающемуся автору вопроса:

«Как можешь в этом сомневаться ты,

Жуя под звуки вальса и канкана?!

Ведь знают даже пьяные скоты,

Что в мире нет прекрасней красоты,

Чем красота гранёного стакана!».

…Уж коли зашла речь о шампанском, не горазд автор, любящий отступлениями истязать читателя (аки император римский Юлиан Отступник) удержаться от ещё одного. В неком из ресторанов тогдашнего града его Тель-Авива столь же некий посетитель молвил официанту: «Шампанское!», на что сей работник общепитовский ивритоговорящий вопросил резонно: «Эйфо „шам“?», то бишь «Где „там“?». Но не будем размышлять о том, что пили паны, а вернёмся в август 1711 года во град Курск.

Хоть и не дорожила Глафира мнением «какого-то безродного» англичанина, но не смогла не похвастаться:

— А конь мой не токмо герцогини — царицы аглицкой достоин, ибо на скачках последних пришёл первым, за что был удостоен всяческих похвал градоначальника курского и премий: овсяной для коня и денежной для его владельца, то бишь батюшки моего!

Не стал уточнять иностранец, что «царица аглицкая» «королевой Великой Британии» именуется. Задал он Глафире вопрос риторический, ибо ответ почти наверняка ведал:

— Ду ю спик инглиш?

— Ты чо, охальник, при герцогине материшься?!

— Я всего лишь убедился, что будущая герцогиня аглицкая не разумеет языка аглицкого.

— А сие ни к чему! — «встала на защиту» сестры Малашка.

— Не нужен ей аглицкий берег,

и азбука ей не нужна!

Ибо герцог аглицкий приедет в Расею, жЕнится на… Глафире Васильевне и останется жить здесь же. Во крайнем случае, сбежит от нея, не разведясь али руки на себя от счастия семейного наложит, оставив ея тем самым герцогиней аглицкой, аки и предсказывала цыганка.

Поражён был граф Гриффит логичностью слов служанки юной и нестандартностью мышления ея! Но тут пронзила его мысль ужасная — а вдруг герцог сей суть он сам?! Вариант не столь уж утопичен, ибо коли преставятся Джордж и Роберт Гриффиты, герцогом автоматически станет он, Уолтер Гриффит, временно пребывающий Роджером Смитом. Ещё ночью прошедшей грезил он во сне о союзе с сей девой прекрасной, но ныне одна мысль о возможности брака с дурой сей вызывала дрожь!

Вскоре ушла Глашка. И молвил Роджер Малашке:

— Сколь бы ни был богат герцог аглицкий, разорит его Глафира.

Уточнила Малашка мысль сию:

— Она токмо глянет —

и сразу рубля нет!

Улыбнулся граф аглицкий и молвил:

— Аки глаголил некий джентльмен аглицкий красоткам, его разорившим,

«накладны ваши совершенства!».

— Красота сосёт мир!

— подытожила Малашка тему сию.

К сожалению превеликому, не пыталась дева сия увековечить приоритет свой на фразу сию. Да коли бы и пыталась, не преуспела бы в сем ввиду выдуманости своей! В итоге у фразы сей сосущей, аки вездесосущий,… то бишь вездесущий ГУГЛ сообщил полно авторов! Посему автору повествования сего не оставалось ничего иного, аки переделать фразу философскую в полукриминальную:

Конец ознакомительного фрагмента.