Грядет еще одна буря

Сейед Мехди Шоджаи

Жизнь – вещь непредсказуемая. Успешный предприниматель и уважаемый благотворитель Хадж Амин и представить себе не мог, что развернутая им в родном городке кампания по скупке старых домов, на месте которых он планировал построить новую школу, обернется неожиданной и шокирующей встречей с его собственным прошлым, прольет свет на судьбу сына, пропавшего много лет назад, и заставит кардинальным образом пересмотреть многие свои убеждения и отношение к людям… Для широкого круга читателей.

Глава 3. Град

До чего же ты, женщина, смелая! До чего бесстрашная! Нет, не просто бесстрашная, надо сказать, — он говорил на уличном жаргоне, — ты благородная, прям не могу! Ты мне настолько нравишься, что хочу ораву детей от тебя родить. Я мужик?! Ладно. Однако на самом деле мужик — это ты, еще побольше моего. Я в жизни не видел ни одного мужика, подобного тебе по храбрости, что уж о женщинах говорить!

Ей-богу! До чего славно ты всех этих подлых гостей провела. Я их всех знаю. Один презреннее другого, плут плутом погоняет. Выжми их — ни одной капли ума из них не потечет. У них у всех крыша дырявая.

Я так тебе благодарен, что ты их свадьбу омрачила. Теперь до утра они арак будут пить, буянить и к женам друг друга приставать.

Словно все они для того и родились, чтобы нежиться да как свиньи сладко есть да спать.

Они мне говорят, что я сумасшедший, но что от тебя греха таить, у всех у них мотор не заводится. Мозги камнями набиты. Скажешь, не так? Да хоть убей!

Доктор сказал мне: «Ты охвачен сексуальным наваждением». Я только не понял, что это такое. А они не понимают?

Заперли меня в одной комнате, чтобы я ни с кем не общался. Мы раньше бедные были. Ванной у нас дома не было. Я до шести-семи лет с мамашей ходил в женскую баню. Ну, то есть со своей мамой.

Отец мой своими делами занят был, и маме было поручено водить меня в баню. Она других женщин из себя выводила. Я в бане ничего такого особенного и не делал. Я что, сумасшедший, что ли, был, чтобы что-то такое затевать? Только предупреждения делал тем дамочкам, у кого слетало банное полотенце, или тем, что небрежно прикрывались. Ну, или на худой конец сам старался им помочь! Однако помощь эта впустую была. Если ты, скажем, медом и маслом руку себе намажешь до самого запястья и положишь на кусок хлеба, знаешь, как вкусно будет? Но только кто оценит?

Внезапно отец мой разбогател. До того самого момента мы все спали в одной комнате: и я, и отец с мамой, и сестра моя. До чего плохо было!

Доктор сказал: «Вот женится он, поправится». Но они вместо того, чтобы меня женить, заперли меня! Как будто некому было им сказать: «Ну и сумасшедшие вы! Женить и в карцер посадить — это разные вещи. Если бы не было никакой разницы, то все бы говорили: «Мы в тюрьму сели», а не «Мы поженились»!

Говорили, что отец мой со двором снюхался. Я не понял ничего. Но дом наш большим стал. Настолько большим, что мой карцер в нем даже целую комнату занимал. Я стал прямо как зверь в клетке. Мне наливали воду, еду оставляли и отправлялись по своим делам. Каким делам? Непонятно. Но я, по собственному же признанию, был намного умнее их всех.

Вот спроси меня, и я тебе скажу, что все люди безумны. Не дай Бог, если и ты тоже. Не сочти за дерзость, ты сама как луна на небе, и не место тебе в этом притоне. Ты — арендатор, с которого плату не берут.

Об этой свадьбе заговорили месяц назад. Я же не глухой, слышал, что все начали готовиться к ней. И не слепой я, видел сам. Говорил им: «Я тоже хочу свадьбу устроить!» Они мне отвечали: «Заткнись ты, сумасшедший!»

Отец и то меня коварным хитрецом назвал. Даже в сторону мою не глядел. Но только я не был коварным хитрецом. Что бы я ни делал, не становился таким. Я простаком был. Поэтому-то никто меня не понимал.

Мамаша моя не самая плохая. То есть мама. Только несчастная она, ничего у нее не получается. Парочка никчемных мы с ней. Да вроде бы и не совсем она такая. Зря она так о себе думает. Руль ведь в руках отца, который постоянно в бордюр врезается.

Если бы жизнь была такой, как машина, то стало бы ясно, насколько сложно жить без коробки передач. Стало бы ясно, что отец мой уже несколько раз перевернул свою жизнь, и мотор с капотом развалились.

Ну а ты останешься новенькой моделью без номерного знака. Машина целая и гладкая, словно невеста. Этот мир для тебя — словно временная переправа.

Все они готовы наряжаться и на свадьбе гулять. С них лоск капает. Больше всего женщины марафет наводят, но и некоторые мужчины тоже прихорашиваются. Я про отца своего говорю. Мужчины красотой не обладают, чтобы перед другими прихорашиваться! Красить волосы и брови выщипывать — женское дело, не мужское. Если отец мой мужчина, тогда зачем ему это делать? Даже мамаша моя, то есть мама, не красится как он! Вот сестра моя, Камелия, это другое дело! Она-то еще как суетится да штукатурку накладывает!

С самого утра берет шпатель, лопаточку, кисточку и давай накладывать, конопатить и очищать. То и дело смотрит на себя в зеркало и приговаривает: «Не, не хорошо».

Я раз сто уже отцу говорил: «Камелию ко двору не приглашай!» Ее рвет! Он никогда ни к чему не прислушивался. Но в глазах у него всегда была просьба. Однажды, когда у нее была уж очень сильная рвота, отправили ее за границу — операцию сделали. Поправилась потом, а толку-то? Через день опять та же история! Если разбилась чаша, то уж не склеишь! Но Камелия все кипела-кипела, да так, что через край полилась.

Это меня они заперли, а Камелию оставили. Это как привязать камень, а собаку выпустить. Так не только в школьных учебниках пишут. Прямо-таки распоряжение издали. Так везде было. Школьные учебники научили людей делу.

Камелия — это не настоящее ее имя. Коукаб ее звали. Помнишь, до чего замечательной женщиной была Коукаб^[4] в учебнике по персидскому языку! Вот и наша Коукаб до того, как мы разбогатели, прежде чем стать Камелией, отличной была девушкой. А как Камелией стала, испортилась.

Как и я сам, — когда еще Камалем звался, насколько лучше я был, чем потом, когда стал зваться Ками!

Каждому следует знать ценность того имени, которым нарекли его, и нельзя его менять. Если я не прав, скажи, что лгу! Я уж привык. Стоит мне правду сказать, говорят, что лгу.

Скажу честно — этим людям не стоит говорить правду. Они же правды боятся, а когда им врешь — им это по душе. Скажи какому-нибудь уроду: «Дорогой мой, луноликий мой!» Разве сердце его не растает от этих слов?

Когда я правду сказал, что свадьбу сыграть хочу, мне сказали: «Заткнись ты, сумасшедший!»

Но я через стену перелез и пришел сюда. Вообще-то одной ногой я угодил в фонарный столб. А как еще можно было перелезть через эту высокую, как крепость, стену?

Сначала я подумал, что когда я буду здесь, все уже окончится. Но когда я на стену залез и обе ноги перекинул, то понял, что это только начало беды. Я спрыгнул вниз с высоты. Такое дело мастеру по плечу, не новичку! Мастеру-акробату, что гимнастикой занимался и тело гибкое имеет! Я тоже когда-то очень хотел обучаться гимнастике, не нравилось мне быть таким вот коротышкой. Однако отец запретил мне даже нос наружу высовывать из своего карцера. Они считали, что я опозорю их имя. Да какое там имя?! Не было у них ничего, что я мог бы опозорить!

С занятиями по гимнастике их постигла неудача. Не позволили мне и пойти учиться в ремонтную мастерскую. Когда же я утомил их своими просьбами, привели мне учителя на дом.

Тогда я сказал: «Ну, а теперь и учителя гимнастики для меня приведите. Какую-нибудь даму, что сможет раскрыть мои способности». Но они этого не сделали. Их школьные учителя мне не годились. Один другого безграмотнее. Все они были еще более безграмотными, чем я сам. Все они приходили только за тем, чтобы ободрать моего отца как липку. Я, разумеется, договаривался с ними. Они мне отсыпали долю своей почасовой оплаты. Учебники мне тоже приносили. Я садился и сам читал их, а они посвистывали себе и за урок денежки забирали.

Я одному из них сказал: «Хочу пригласительный билет на свадьбу». Сафдари… не обучал меня математике. Он сначала повел себя нахально и сказал: «Это что, свадьба моей мамаши, что ли, чтобы я тебе пригласительный достал?»

Я ему ответил: «Ты столько денег себе забрал, что теперь должен расплатиться». А он: «Ну я же не одному себе забрал их, мы вместе забрали».

Я сказал: «Я всю свою жизнь расплачиваюсь. А сейчас твоя очередь. Во-вторых, мне стыдиться нечего, а вот тебе надо позаботиться о своей репутации».

Он ответил: «А, то есть ты хочешь меня опозорить?!» Я ему: «Другого выбора нет. Разве что в крайнем случае». Он мне: «Тебе для чего нужен пригласительный на свадьбу к таким важным персонам?»

Я ему не сказал. Если бы сказал, он пошел и выдал бы, и все бы пошло насмарку.

Говорю ему: «Мне для коллекции надо». А он: «У тебя разве есть коллекция пригласительных билетов на свадьбу?»

Я отвечаю: «Да, и пребольшая. Но это только начало ее, остальное еще не собрал». Он спросил: «А когда у тебя их много будет, что хочешь делать?» Я сказал: «Ну, ясно же. Выброшу их».

Он и говорит: «Да, недаром тебя сумасшедшим зовут».

Я ему так вежливо: «Учитель! Прошу, вы тут не городите почем зря. Все вы одним заняты. А когда до меня дело дойдет, говорите “сумасшедший”».

Он сказал: «Мы? Это мы-то собираем коллекцию, а потом выбрасываем? Каким надо быть ослом, чтобы так поступать!»

Я ответил: «Если бы это не было дерзостью, я бы вам сказал, что все вы то же самое делаете, и поэтому вы сами ослы. Всю жизнь копите деньги, а под конец ее все спускаете, с собой-то ведь ничего не унесете!»

Он не смог принести мне пригласительный, но адрес достал. Потому-то я и полез на стену. Если бы у меня был билет, ну тогда как все прошел бы через дверь. Я же не сумасшедший, чтоб так себя мучить! Все напасти на меня! Так вот, полез я на стену. И там-то, на высоте, озадачило меня, а как вниз спускаться буду?

Так я и сидел на стене, приунывший, не зная, что теперь делать. И тут вижу — из дверей гаража во дворе показался пикап с брезентовым чехлом…

Ты разве не слыхала? Бог однажды всем невеждам даст столько, что и сто мудрецов растеряются! Это в учебнике написано было, что Он хотел, чтобы все невеждами остались.

Пикап поехал по стенке, а потом подал вперед. И когда он был уже совсем рядом, я зажмурился и прыгнул прямо на его брезентовую крышу. Я ведь готовил себя к тому, чтобы в котел с едой запрыгивать! К счастью, еды там не было. Если бы там еда была, то у меня бы все тело сейчас в ожогах было. Потом только по шуму сообразил: там была большая и очень красивая корзина цветов. Пока я на нее не свалился.

Прежде чем водитель спустился и понял, что к чему, я спрятался в уборной в конце сада и страх свой опорожнил. Ну и струсил же я! Не, ты не думай, что это я струсил перед теми слугами в форме, что перед дверью стояли! Нет! Только отца я боялся! Я подумал, если он разнюхает, что я тут, в лепешку расшибется, чтобы найти меня!

Кроме отца, больше никто не способен так меня мучить! Он словно этому на курсах обучался!

Не дай Бог, отец мой и тут нас выследит! А где это мы? Мы выехали из Тегерана?

Думаю, что это как раз и зовут путешествием. Ох, как же я истомился по путешествиям! Эти бесстыжие всегда сами ездили, а меня ни разу с собой не брали! Ого! Какие дома да деревья! Умру ради тебя за то, что меня повезла путешествовать!

Примечания

4

Коукаб-ханум — нарицательный персонаж, пример отличной хозяйки в учебнике по персидскому языку для второго класса начальной школы в Иране.