Грядет еще одна буря

Сейед Мехди Шоджаи

Жизнь – вещь непредсказуемая. Успешный предприниматель и уважаемый благотворитель Хадж Амин и представить себе не мог, что развернутая им в родном городке кампания по скупке старых домов, на месте которых он планировал построить новую школу, обернется неожиданной и шокирующей встречей с его собственным прошлым, прольет свет на судьбу сына, пропавшего много лет назад, и заставит кардинальным образом пересмотреть многие свои убеждения и отношение к людям… Для широкого круга читателей.

Глава 5. Дождь

Насколько помнит Хадж Амин, он сказал лишь одно: «Не сводите меня с этой развратницей!» А когда инженер Сайф заметил: «Это все уже в прошлом», — то Хадж Амин спросил: «А откуда это известно?» Хадж Амин твердо помнит только до этих слов, но вот того, что он сидел и что-то сочинял за спиной у Зейнат-ханум, — этого не помнит.

Но его разочарование, разумеется, проистекало не только из этих слов, которые стали причиной того, что он постоянно звал Зейнат-ханум: всегда, когда в обморок падал и потом в себя приходил, звал ее и снова в обморок падал.

Нет, все то, что сказала Зейнат-ханум до того, как у Хадж Амина случился обморок, не было причиной того, чтобы он, лежа на больничной койке, никого больше не узнавал: ни врача, ни Сайфа, ни своих близких, ни других уважаемых посетителей и, не обращая на них внимания, повторял ее имя.

Хадж Амин видел Зейнат-ханум даже в той смутной, болезненной атмосфере: под мышкой у нее было досье Хушанга Амини, в одной руке она держала его краткое резюме — табель с оценками, а в другой — длинную линейку, которой то и дело лупила его по голове и зачитывала по одной оценки всей его жизни.

И он, Хадж Амин, стоит перед учительницей — Зейнат-ханум, несмотря на его теперешний возраст, как неряшливый школьник: в рубашке, что вылезла из брюк, с растрепанными волосами, стоящими торчком, с грязными руками, с застывшими на лице слезами и двойственным чувством.

То был страх услышать историю дальше, опозориться и получить по заслугам. И этот страх призывал его к бегству. Но любопытство узнать и понять ту историю подкашивало его ноги.

Эх, если бы можно было получить те досье и табель, и самому прочитать их в спокойном месте, вдали от посторонних глаз, и узнать о скрытых, тайных моментах своей жизни! Но это было невозможно. Ясно, что единственным человеком, кто владел этим досье и был посвящен в его тайны, была Зейнат, и пока она не сделает больно Хадж Амину и не отлупит его своей линейкой за каждую плохую отметку, ничего ему не сообщит.

Но и эти удары линейкой можно вытерпеть, если Зейнат-ханум полностью поведает ему историю с Ками, а особенно — если предоставит Хадж Амину его теперешний адрес и данные.

Тон, каким Хадж Амин звал Зейнат, приобрел оттенок упрашивания, мольбы и любопытства. Этот тон вынуждает доктора Гияси, лечащего врача Хадж Амина, позвать Зейнат-ханум в больницу, к изголовью больного.

Несмотря на все сопротивление, оказываемое инженером Сайфом, и его объяснения о том, что, мол, нынешнее состояние Хадж Амина — прямое следствие его встречи и разговора с Зейнат-ханум и повторение этой встречи неразумно, доктор по просьбе или повелению больного проявляет настойчивость и выпроваживает инженера Сайфа, посылая его в дом Зейнат.

А Зейнат словно ожидала такого приглашения; без малейшего сопротивления она накидывает на себя чадру и в сопровождении инженера Сайфа отправляется в больницу.

Сайф же, на грани помешательства из-за любопытства, всеми путями пытается выудить из Зейнат хоть словечко и узнать, что же такое произошло. Но Зейнат, сохраняя полное спокойствие и выдержку, из окна автомобиля смотрит на улицу и молчит, будто воды в рот набрала. На все вопросы Сайфа она никак не реагирует, так что он в конце концов взрывается от гнева и смятения:

«Уважаемая ханум! Почему вы не понимаете? Я правая рука Хадж Амина: и его поверенный, и управляющий, и сын его, и советник, все для него. Нет ничего в его жизни, что было бы мне не известно. Разве я не должен знать, какую беду вы принесли этому старику, что его в больницу положили?»

Вместо ответа Зейнат невозмутимо спрашивает: «Вы и правда его сын? То есть Хадж Амин — ваш отец?»

От этого вопроса Сайф злится еще больше: «Из всего, что я сказал, вы только это услышали?! Нет! Хадж Амин не мой родной отец. Он мой духовный отец. Я не его настоящий сын, но его правая рука. И поверенный, и приказчик, и хранитель его тайн».

«То есть Хадж Амин очень вам обязан по духовным соображениям?»

Сайф срежещет зубами, но пытается подавить свой гнев. Сворачивает к обочине, жмет на ручной тормоз, поворачивается и с деланным спокойствием говорит: «До сих пор вы не удостаивали ответом мои вопросы, и теперь, вместо того чтобы ответить мне, вы задаете свои вопросы! Но так нельзя!»

«Ответ на ваш вопрос ясен, господин Сайф! Раз уж Хадж Амин вам настолько доверяет и поверяет вам свои секреты, то если бы он сам счел нужным, то обязательно поведал бы вам эту тайну».

«Но у него не было такой возможности. Начиная с позавчера, когда из-за вас он угодил в больницу, и до настоящего времени, то есть до утра сегодняшнего дня, он без сознания был».

Зейнат хладнокровно отвечает:

«Ну, при первой же возможности он вам расскажет. И во-вторых: если меня осуждают или обвиняют, что я виновата в ухудшении состояния Хадж Амина, зачем вам понадобилось снова приезжать ко мне?! Вы не думаете, что когда Хадж Амин меня увидит, ему станет хуже?»

В голосе Сайфа появляется тревожный, просительный оттенок: «Ну почему же? Клянусь Богом, это только мое мнение. Мне не удалось поговорить ни с ним, ни с его врачом! С того момента, как к нему вернулось сознание, он постоянно твердит ваше имя. Я сказал доктору Гияси: “Эта самая Зейнат-ханум его в такое состояние повергла. Отравленного ядом ведь не лечат снова тем же ядом”. Он надо мной посмеялся и сказал: “Ну, я должен посмотреть на этот яд, определить, какого он рода и из чего состоит, чтобы вылечить больного”».

Зейнат смеется.

«Значит, вы сейчас везете смертельный яд?! Тогда зачем остановились? Больничная лаборатория ждет. Поезжайте».

«То есть вы и слова не скажете?»

«Господин Сайф, вы уже исчерпали все свои попытки! Двадцатиминутный путь мы ехали сорок минут, и вместо того, чтобы ехать прямо, вы все время петляли, и вопросы свои и так и эдак мне задавали, и в конце концов перешли на грубость и крик. И когда у вас ничего не вышло, понятно, что и не выйдет больше! Не утомляйте себя, стисните зубы и потерпите, пока время не придет».

Потеряв надежду, обманутый в своих ожиданиях, Сайф покорно пускается в путь, ворча про себя: «Ладно… пока не придет время».

И продолжает, уже чуть громче, чтобы его слышала Зейнат: «Но если с Хадж Амином случится несчастье, вы не сможете отрицать, что непричастны к этому».

Зейнат тоже говорит сквозь зубы, но так, чтобы Сайфу было слышно: «Вы не хотите, чтобы с Хадж Амином случилось несчастье, но если оно, не дай Бог, и случится, не сможете отказаться от своей доли в наследстве».

От этих слов Сайф прямо-таки подскакивает и начинает рыться в мозгах в поисках подходящего ответа, но не находит и замолкает на какой-то миг. Поневоле ограничивается первым, что пришло в голову: «То есть вы хотите сказать, что я буду рад, если Хадж Амин умрет?!»

«Не дай Бог, чтобы вы оказались настолько безнравственным! Иногда, на пике недовольства, тревоги и стресса, шайтан навещает человека и говорит ему: “Не нервничай, не раздражайся так! Если Хадж Амин умрет, то для тебя-то это плохо не обернется!” Вот как сегодня утром — шайтан свой камушек кинул и пошел себе, а из головы человека это нейдет. Он начинает задумываться о том о сем. Ни с того ни с сего замечаешь, что ты сам уже сидишь за дверью комнаты больного и подсчитываешь свою долю, что тебе причитается из его наследства. Никого, конечно, не стоит упрекать или осуждать из-за соблазнов разума, а также нельзя никого обвинять из-за каких-то представлений, что витают в голове».

Когда Сайф ставит машину в больничном дворе и выходит из нее, он говорит сам себе: «По-моему, мне тоже нужна койка рядом с Хадж Амином».

Сайф ведет Зейнат прямиком в кабинет доктора Гияси, представляет ее, а потом некоторое время переминается с ноги на ногу, чтобы его тоже пригласили остаться и присесть. Но тяжелая атмосфера, повисшая пауза и молчание Зейнат и врача приводят к тому, что Сайф задает вопрос доктору: «От меня вам еще что-нибудь угодно?»

Доктор Гияси, будто ожидая этого вопроса, немедленно отвечает: «Нет, это все. Если понадобится, я дам вам знать».

Сайф с отвращением выходит из кабинета и намеренно оставляет дверь открытой.

Доктор обращается к Зейнат и сразу же переходит к делу: «Могу я спросить, что такое вы сказали этому Хадж Амину, что ни с того ни с сего вышли из строя его органы и изменились все показатели здоровья?»

Зейнат поднимается со своего места, закрывает дверь, снова садится напротив врача и говорит: «Господин доктор, не сочтите за дерзость, можно вам задать один вопрос, исключительно для собственного сведения?» Доктор радушно отвечает: «Спрашивайте, ханум. Я к вашим услугам».

«А вопрос мой таков: имеет ли право обычный врач вмешиваться в частные дела людей?»

Доктор Гияси, который совершенно не ожидал подобного вопроса, сначала подскакивает от удивления, а затем старается взять себя в руки и, храня твердость и самообладание, отвечает: «Если это частное дело каким-либо образом подвергает опасности здоровье пациента, естественно, врач должен быть в курсе».

«Отлично. У вас ведь нет сомнений в рассудке Хадж Амина? Или есть?»

«Нет! Кто это сказал такое?»

«А то, что сказала я и что слышал он, неважно…»

«Это почему же неважно? После той беседы он…»

«Позвольте, господин доктор! Я хочу сказать, что содержание той беседы неважно. Результат ее важен. То есть ее результатом стало возбуждение, волнение и неестественное состояние Хадж Амина. Важнее то, что, несмотря на такое состояние, он заинтересован в продолжении и повторении этой беседы. Теперь суть проблемы ясна. И вы либо скажете: “Нужно на его просьбу дать положительный ответ, ибо он разумный взрослый человек”, либо: “Нет, как его лечащий врач я считаю продолжение или повторение подобной беседы неприемлемым”. И я поступлю так, как вы сочтёте нужным».

Доктор некоторое время пристально глядит в тишине на Зейнат и роется в голове в поисках подходящего ответа. Ответа, что будет посерьезнее доводов Зейнат и убедит ее разъяснить невысказанное. Пауза затягивается, а доктор так и не находит приемлемого возражения.

В сложившейся ситуации, возможно, был бы уместнее тон просьбы или мольбы.

«Ваши доводы с точки зрения логики правильны и разумны, но в чем проблема, если я как врач, пользующийся доверием пациента, буду знать о теме ваших бесед?»

«А вы согласны, что это уже личное любопытство, и оно никак не связано с профессией врача и исцелением пациента?»

Доктор чувствует, что для достижения цели у него нет другого выхода, как сдаться и признать себя побежденным.

«Признаю, что иногда чувство любопытства и желание узнать что-то настолько овладевают твоим умом, что пока этого не добьешься, не успокоишься».

«Я понимаю это чувство и согласна с вами. Но тут есть одна проблема, которая…»

«Какая проблема?»

«Да такая, что тема нашей беседы — не моя тайна, чтобы я была вольна ее рассказывать. Она связана с жизнью Хадж Амина. И я не имею понятия, будет ли он доволен разглашением своих секретов».

«Суть проблемы не так уж сложна, как вы…»

«Да, но ваше любопытство усложняет ее, а так — проблема ясна. С врачебной точки зрения мои встречи с Хадж Амином или приемлемы, или неприемлемы. Если скажете — приемлемы, то мы встретимся, если же скажете, что нет, — то нет».

«Если бы я считал это нецелесообразным, не приглашал бы вас. Полагаю, что тревога и смятение Хадж Амина в вашем присутствии пойдет на убыль».

Зейнат серьезно и решительно встает с места.

«Тогда почему вы мешкаете?»

Хадж Амин, видя Зейнат, сияет и привстает на своей койке. Не мешай ему воспаленные раны, он бы вышел поприветствовать ее у самых дверей, не обращая внимания на окружающих.

На лицах у всех присутствующих любопытство и изумление.

Зейнат же, равнодушная и с абсолютной невозмутимостью реагирующая на удивленные взгляды окружающих, здоровается, кивает им головой и идет прямо к постели Хадж Амина.

Инженер Сайф, усевшийся на стул рядом с койкой, то ли вынужденно, то ли из уважения, то ли чтобы уступить место Зейнат, встает, и Зейнат, не тратя зря времени и не церемонясь, сразу же садится.

В палате воцаряется тяжелая тишина. Будто бы чужая и незваная гостья внезапно навязала себя этой дружеской компании.

Зейнат обращается к Хадж Амину и произносит громко, так, чтобы все слышали: «Я вас побеспокоила, Хадж-ага».

Тоном, полным благодарности и признательности, Хадж Амин говорит: «Ну что вы, Хадж-ханум! Вы милость мне оказываете!»

«Как ваше самочувствие? Получше, иншалла?»

«Слава Богу, вашими молитвами да молитвами этих господ намного лучше!»

Говоря «господ», он указывает на всех тех, кто стоит или сидит в палате. Этот жест дает возможность Зейнат снова бросить взгляд на всех присутствующих, каждый из которых сквозь зубы отвечает Хадж Амину — кто любезничает, кто молитву за него читает, кто благодарит.

Короткие волосы и длинные бороды трех-четырех гостей, а также их манера носить одежду говорит о том, что это, скорее всего, ахунды^[8], которые под тем или иным предлогом пришли на встречу в обычной одежде.

У других же пяти-шести человек, что стоят рядом друг с другом, лица, возраст и одеяние выдают лавочников или базарных торговцев — компаньонов Хадж Амина.

Трое других, помоложе и понаряднее, стоящих у двери рядом с доктором Гияси, наверняка друзья инженера Сайфа, партнеры в строительных делах Хадж Амина.

Доктор Гияси, переминаясь с ноги на ногу, немного поколебавшись и подумав, обращается со словами к присутствующим: «Так как я не только лечащий врач Хадж Амина, но и, подобно вам всем, предан ему, для меня трудно это сказать, но я прошу сократить время посещения, так как в настоящее время отдых для Хадж-аги действеннее любого лекарства. Вы, конечно, простите мне мою смелость, но профессия врача требует от меня отдать предпочтение заботе о его состоянии перед заботой обо всех иных делах и перед данью вежливости».

Все присутствующие словно ждали этой возможности или позволения удалиться и быстро при готовились уходить. Один из них, наиболее пожилой и лицом больше остальных напоминающий муллу, заверяет: «Да, в хадисах тоже сказано, что визит к больному должен быть кратким и недолгим».

Он же и начинает первым обмениваться с Хадж Амином рукопожатиями, дружескими поцелуями и прощаниями.

Зейнат в знак почтения встает со своего места и отходит немного в сторону от койки больного, чтобы каждый мог подойти к нему по очереди и, пожав ему руку, поцеловав и пожелав на прощание всех благ, уступить место следующему.

Она так и продолжает стоять, пока все, кто уже попрощался, но не ушел, еще раз все вместе прощаются и выходят.

Теперь в палате остаются, помимо Зейнат и Хадж Амина, доктор Гияси и Сайф.

Инженер Сайф, с одной стороны, желает остаться в палате из любопытства, но, с другой стороны, он обязан проводить гостей.

Хадж Амин громко, так, чтобы гости за дверью его слышали, говорит:

«Господин инженер, проводите гостей вы вместо меня. Мне неловко, не могу я с постели сойти».

Инженер Сайф говорит: «Слушаюсь», — и нехотя уходит.

Доктор Гияси говорит Зейнат, которая по-прежнему стоит: «А вы, пожалуйста, выйдите на минутку».

И когда Зейнат выходит из палаты, сам садится на стул рядом с койкой и спрашивает: «Хадж-ага! Вам лучше, иншалла?»

Хадж Амин кивком благодарит его и отвечает: «Лучше, слава Богу, намного лучше!»

Доктор слегка крутится на стуле и пережевывает во рту слова, что должен произнести. Хадж Амин, чтобы зря не тратить время, которое и так уже упущено, говорит: «Скажи, доктор. Если хочешь что-то сказать, то скажи!»

Доктор все так же мямлит.

«Я говорю… Хадж Амин… вы только не подумайте… я только из милосердия к вам дал разрешение на эти встречи… во-первых, вы всегда пеклись о нас, а во-вторых, сто тысяч — это ничего, я ваше здоровье и на миллион не променяю. Диагноз мой как врача… — такие встречи для вас полезны… и потом ваше состояние улучшится».

Хадж Амин, при всей своей слабости и недомогании, деланно смеется, на миг замолкает, затем снова смеется и заставляет теряться в догадках доктора, который в нетерпении ждет ответа. Доктор удивленным и обиженным тоном спрашивает: «Значит, мои слова были настолько смешными?»

Хадж Амин, продолжая смеяться, отвечает: «Ты мне нравишься, доктор! Ты это говоришь для очистки совести?! Мне нравится, что у тебя пока еще сохранилось что-то, называющееся совестью. Если правду говоришь, почему тогда ты так сопротивлялся, пока чек не получил?»

И прежде чем доктор подготовит ответ, он продолжает:

«Не нужно отвечать. Я и так знаю. И к тебе пристаю только за тем, чтобы ты понял — мне лучше стало. Все верно, я больной, но не такой уж простак, чтобы искать совесть у врачебной братии».

И оба деланно смеются.

Свободной рукой Хадж Амин трогает доктора за плечо и говорит: «Да на здоровье! Я тебе эти деньги дал от всего сердца! И, тем не менее, не беспокойся за меня. В медицине ты никем так и не стал, а вот если бы изучал сельское хозяйство, понял бы, что плохой баклажан и черви не едят!»

Доктор со смехом отвечает: «Я сам виноват. Не нужно было ваше состояние так улучшать, чтобы вы смогли понять мое состояние».

Хадж Амин так же весело и дружески говорит: «Встань да забирай это! Думаешь, душу мою спас? Тогда чем там в небе Бог занят?»

Доктор встает и перед тем как уйти, говорит: «Господь в надежном месте, а вы вот в данный момент под моим контролем, и я могу на вашу голову навлечь любую беду, какую захочу».

Хадж Амин хватает доктора за белый халат и говорит: «Это все шутка была! Мы искренни, словно червонное золото».

Переведя дух, он продолжает: «Тебе нет равных как с профессиональной точки зрения, так и по совести, знаниям».

Доктор смиренно говорит: «Мы всего лишь преданные ваши ученики, Хадж-ага!»

Хадж Амин глубоко вздыхает и говорит: «Ох, сколько же вранья я сегодня наговорил!»

Ноющим, притворно-жалобным тоном доктор говорит: «Хаджи! Не позволишь ли ты хоть на несколько минут надеяться на себя?»

Хадж Амин любезно отвечает: «Вранье враньем, а мой собачий нрав правдивый. Ты и сам видел, как я поступаю с другими. Я тебя, доктор, люблю, раз так издеваюсь над тобой!»

«Я знаю, Хаджи! Наша привязанность к вам не связана с этими словами».

«Если жив останусь, отплачу тебе за твои хлопоты».

«А, так значит, я еще и ради себя должен о вас заботиться?»

«Ну да. Все, иди уже по своим делам! И пришли сюда Зейнат-ханум. Да скажи, чтобы нас никто не беспокоил».

«Слушаюсь, Хаджи. Но только однажды вы мне должны поведать историю этой Зейнат-ханум».

Хадж Амин делает вид, что не слышал этих слов. Он опускает голову на подушку и переводит взгляд на дверь. Доктор, не дожидаясь ответа, выходит из палаты, подходит к Зейнат, которая сидит на единственном стуле в проходе: «Уж извините, что так вас задержали. Вам, наверное, надоело».

Зейнат закрывает карманный томик Корана, целует его и кладет в сумку. Затем встает с места: «Нет, все в порядке, мне не в тягость».

Доктор, указывая на палату, говорит: «Пожалуйста, прикройте дверь. А я передам, чтобы вас никто не беспокоил. Сейчас ему легче. Но если, не дай Бог, что случится, то звонок у его койки, сбоку».

Зейнат отвечает: «Хорошо, благодарю».

И направляется в палату.

«Кажется, вам лучше стало».

«Именно. Я для того и остался в живых, чтобы услышать остальную вашу историю. Только прошу переходить сразу к основному повествованию, без вступления».

«Вы так рассуждаете, будто все вершится, как нам того хочется».

«Зейнат-ханум, вы не цепляйтесь так к указанию. И так ясно, что все в руках Божьих. Я просто хотел выразить всю остроту своей жажды услышать продолжение. Ладно, я весь внимание».

Зейнат придвигает свой стул поближе к Хадж Амину, садится поудобнее и невозмутимо говорит: «Это не так, Хадж Амин!»

Хадж Амин приподнимается на койке и спрашивает: «Что не так?»

«Много чего! Во-первых, я не магнитофон, чтобы в любое время, когда только пожелаете, вы нажали бы кнопку и слушали то, что вам угодно. И чтобы вы могли услышать остальное, вы должны прежде ответить на мои вопросы. А во-вторых, еще неизвестно, станет ли вам лучше от того, что вы будете меня слушать. Может даже хуже станет, как в прошлый раз. Но я дала слово, что не пропущу ни одной темы. При условии, что сначала получу ответы на свои вопросы».

«Что же это такое я знаю, а вы не знаете?»

«Ваши глаза открыты истине. Не должно быть ничего сокрытого от вас».

«Вот где ваша ошибка. Не все то, что мне бы хотелось, я узнаю. На это, как и на все другое, воля Божья, а я вижу только то, что Господь мне показывает. Есть много таких вещей, что неясны мне и которые вы тоже не можете объяснить».

«Но только вот условие ваше несправедливо. Если я вам передам какие-то сведения, это никак не отразится на вашей жизни, а вот ваши сведения для меня имеют решающее значение. Словно сообщение о тех моментах моей жизни, которые для меня неизвестны. У вас есть информация о моем единственном, потерянном сыне, о моей кровинке, и вы скупитесь предоставить мне ее».

«Я не скупилась и не скуплюсь. Если бы я решила не говорить, то ничего бы и не сказала. Вы же не будете отрицать того, что я сама затеяла этот разговор?»

«Нет, отрицать не стану. И верю, что вы дали слово рассказать обо всем остальном. Но только почему я должен сначала отвечать на ваши вопросы? Что есть такого важного, что вам непременно нужно знать?»

«Причина того, что сначала вы должны дать ответ, — отнюдь не в моем любопытстве: в этом для вас самого польза и благо».

«Польза и благо для меня самого?»

«Да, ваша чаша переполнена. И поэтому позавчерашний разговор был для вас последней каплей. И если сейчас я продолжу рассказывать, ваше состояние снова расстроится. Сначала вам нужно опорожнить эту чашу, вылить из нее все то, с чем вы сражались годами. Вы должны выговориться, чтобы распустились те нити, что сплелись вместе, и развязались туго затянутые узлы. Сказать те слова, что никому до сих пор не говорили. И если вы расскажете это мне, то и ваши проблемы решатся, и я найду ответы на свои вопросы».

«Ладно, я расскажу все, что вы хотите. Но только вы должны спрашивать — что мне говорить и откуда начинать. Уверен, у вас настолько крепкая вера, что вы хранительница чужих тайн».

«Я ничего не буду спрашивать, только помолчу и послушаю. То, что я от вас хотела, было в тот момент, когда я сама говорила. Думаю, что любой вопрос или пауза только сбивают с толку и перегружают память».

«Хорошо. А откуда я знаю, с чего начать?»

«Вы знаете. Однако я напомню, чтобы навести порядок у вас в голове. Что случилось после той свадебной вечеринки? Что сделали с Хушангом Амини придворные и все остальные? Что такого произошло, что Хушанг Амини забыл о своем сыне и даже искал для него оправдание? Каким образом Хушанг Амини стал после революции Хадж Амином? Как так случилось, что все ваши товарищи и компаньоны либо казнены были, либо сбежали, а вы один остались и даже стали весьма уважаемы и почитаемы?! Как это так вам удалось стереть свое прошлое? Как вы смогли забыть Ками? После революции у вас ведь не было проблем. Так почему тогда вы не отыскали его адрес? И вообще — какое отношение имеют эти двое: Хушанг Амини и Хадж Амин — друг к другу? Каким образом…»

«Достаточно! Больше не продолжайте. Я понял, что должен рассказать. Первый и последний раз и первому и последнему слушателю».

Примечания

8

Ахунд — мусульманское (преимущественно в среде шиитов) духовное лицо, мулла.