Лихие люди

Святослав Атаманов, 2022

Разбойник, душегуб, лихой человек – так на Руси называли того, кто не захотел жить честной жизнью труженика – и пошёл по кривой дорожке. По воле судьбы или же по своей воле – но все они оказались в лесу, в разбойничьей шайке. Под покровом ночи выходили они на большую дорогу и творили свои злые дела, грабили и убивали. Эта книга – именно о них. О лесных разбойниках. О лихих людях.

II

Родион был сыном купца средней руки. Отец его держал в деревне лавку, часто ездил по торговым делам в Новгород, считался среди односельчан человеком учёным, и был по деревенским меркам — зажиточным. На столе всегда был хлеб, не перемешанный с лебедой (а такую роскошь позволить себе в деревне почти никто не мог), мясо, сыр, репа, пиво и квас. Жили ладно, ели всегда досыта. По той же причине, отец Родиона мог позволить себе кой-чему сына научить. А потому, когда сыну исполнилось пять — отдал его отец в учение к сельскому дьяку. Там Родион научился читать, писать, считать.

После этого — отец Родиона сам взялся обучать сына торговому делу. С малых лет Родион помогал ему в лавке, а после, когда отец постарел — и сам стал в ней за хозяина. Тогда же, отец женил сына на дочери другого торгового человека. Звали её Наталья. Отец ко дню свадьбы решил сделать сыну и ещё один подарок — построить молодым новый дом. Потому свадьбу решили отложить на мясоед, а весь Великий Пост в деревне кипела работа — полным ходом шло строительство.

Дом, правда, пришлось ставить в самом конце улицы, на отшибе — больше было просто негде. Зато уж вышел он на славу — крепкий, тёплый, любые морозы выдержит. Пол сделали в доме не земляной, а деревянный, сложили большую русскую печь, сколотили дубовый стол, лавки и большую кровать, на окна повесили ставни и резные наличники.

Свадьба, как водится, гуляла три дня. Много там было съедено пирогов, гусей с кашей да жареных поросят, много выпито хмельного. Но свадьба промелькнула, как миг, и вот уже наступила будничная семейная жизнь.

Стали жить молодые в новом доме. Родион в лавке торгует, Наталья хозяйство ведёт. И всё бы хорошо — да что-то не хорошо. Не заладилась у них семейная жизнь, не такой её Родион себе представлял. Вроде и дом тёплый, и сыты, и одеты-обуты — да всё не так Наталье. Всё недовольна она, всё чего-то хочет, а чего хочет — сама не знает.

Ссоры начались да крики. Пошёл Родион к отцу совета просить, а тот ему и посоветовал «бабу свою поучить». Пошёл Родион домой — и решил Наталью побить. Пришёл — та опять в крик. И хочет ударить Родион — а рука не поднимается, любил он её. Пошёл тогда Родион в кабак, напился, да пришёл домой пьяный. И пьяным уж Наталью и побил. Да только ничему это не помогло — такой уж был норов у жены его — хоть бей её, хоть убивай — не замолчит она, и от своего не отступится.

С тех пор начал Родион понемногу бражничать, да поколачивать Наталью. Не со зла он делал это, а потому что хотел — чтобы на месте его крикливой и взбалмашной жены — снова оказалась та кроткая Наталья, которой он помнил её до свадьбы. Да только опять ничего не помогало — жили как кошка с собакой.

И вот однажды уехал Родион в Новгород по торговым делам. Вернуться он планировал на следующий день, но закончил дела так быстро, что приехал домой в тот же день почти к ночи. Войдя в дом, Родион обнаружил Наталью в кровати со своим полюбовником, которые были так увлечены друг другом, что даже не заметили его прихода. Увидев это, Родион тут же вылетел в сени, схватил там топор и вбежал обратно, хлопнув дверью. Полюбовник его жены только и успел, что голову повернуть — одним ударом Родион раскроил ему череп. Наталья пронзительно завизжала, но через секунду затихла — следующим ударом топора Родион убил и её.

Родион швырнул топор на пол, но злость от измены жены — всё ещё кипела в нём. Потому он стащил трупы с кровати, и стал яростно избивать мёртвые тела руками и пинать ногами.

«Ну что, хорошо вам теперь? Хорошо вам теперь? Хорошо вам теперь?» — раз за разом повторял Родион одну и ту же фразу и продолжал мутузить мёртвых.

Вдруг сзади себя он услышал крик, оглянулся и увидел — что в дверях стояла их соседка — немолодая уже вдова Прасковья. Увидев представшую ей картину, она громко закричала — но вместо того, чтобы бежать — стояла на месте. Смертельный ужас сковал её.

Решение было мгновенным — Родион опять схватил топор, и одним ударом убил и Прасковью. Это, третье убийство тут же отрезвило его. Вся злость и ярость ушла, и он только теперь понял, что наделал.

Перво-наперво, Родион задул лучину, чтобы в доме было темно, затем сел на лавку и стал думать. Положим, убийство жены и её полюбовника — ещё можно было как-то замять. Убив свою неверную жену — он выглядел бы в глазах людей не злобным душегубом, а оскорблённым до глубины души человеком, обманутым мужем. Положим, можно было бы дать кому надо денег, да свести всё на нет, да и отец бы помог — у него в Новгороде имелось много знакомцев.

Но убийство вдовы всё перевернуло с ног на голову. Теперь Родион из оскорблённого супруга стал именно убийцей, душегубом. Прасковью в деревне все любили, она всегда старалась помочь людям, а люди помогали ей. И Родион понял, что убийство доброй Прасковьи — односельчане ему не простят.

«Дурень ты! Ты зачем Прасковью убил? — корил самого себя Родион. — Зачем было её убивать? Почему было не объяснить просто ей, что к чему?».

Однако — сделанного не воротишь, и надо было думать, что делать дальше и как дальше жить.

«В лес бежать надо. В лес. — тут же пришла Родиону в голову шальная мысль. — В лесу всё лучше, чем в петле. Пока ночь на дворе — бежать надо».

Родион встал и начал шарить по дому, в темноте собирая всё, что могло ему понадобиться в лесу. Взял он тёплую одежду, шапку, валенки, кремень и кресало, положил в мешок всю еду, какая была дома, слазил в погреб и достал заготовленную с лета репу, соленья, солонину. Взял небольшой мешок с мукой и мешок с солью.

Потом вышел из избы, пошёл к сараю, и там взял заступ, серп (какое ни на есть — а всё оружие), верёвки, капканы, лук со стрелами. Родион любил охотиться в лесу, а потому был неплохим стрелком.

Когда Родион закончил собирать всё, что ему было нужно — перед ним стояли четыре тяжёлых мешка. Он связал мешки верёвкой по два, надел зимний тулуп поверх кафтана, чтобы верёвки не давили на плечи, поставил мешки на стол и стал перебрасывать их через плечо.

Но тут вдруг, когда он уже собирался уходить, новая, неожиданная мысль пришла в голову Родиону. Ведь никто не знает, что тут произошло. На дворе ночь, дом стоит на отшибе, никто ничего не видел и не слышал. Прасковья жила одна, поэтому её тоже никто не хватится раньше утра следующего дня.

«Положим, — размышлял Родион — могут и решить, что тать в дом забрался. Всё добро я с собой унесу, поэтому может и за разбой сойти. А кто ограбил — ищи его свищи. Но тогда, откуда же взялся тут этот мужик, полюбовник моей неверной жёнушки? И кто он такой вообще? Что-то я его раньше никогда не видел. Не наш он, стало быть, не деревенский. А что если…»

И тут Родиона осенило — а что если все решат, что убитый им полюбовник жены — это и есть он сам, Родион? Мужик был одного с ним роста, одного телосложения и примерно одного возраста. А обнажённым Родиона — кроме жены никто и не видел, а потому сказать ничего не смогут.

«Только лицо у него другое. Если бы не лицо — мог бы и за меня сойти» — подумалось Родиону.

Решение пришло мгновенно. Он снова схватил топор, и отрубил полюбовнику Натальи голову. Отрубив, он бросил голову на пол, чтобы стекла кровь, и стал искать, во что её можно положить. Мешков в доме не было, и он снова вышел и направился к сараю. В сарае он обнаружил два крепких холщовых мешка. Это было очень кстати — он не хотел, чтобы с головы капала кровь.

Вернувшись в дом, Родион положил один мешок в другой, взял ковш, зачерпнул воды, попил, зачерпнул ещё воды — и обмыл всё ещё лежавшую на полу голову. Потом он запихнул один мешок в другой — а внутрь положил голову.

После этого, Родион снова взгромоздил на стол четыре мешка, которые собрал — и перекинул себе по два через плечо, заткнул за пояс топор, взял мешок с головой, надел мурмолку — и вышел из дома. Во дворе он взял прислонённый к стене заступ — и под покровом ночи двинулся к лесу.

Идя к лесу, Родион мысленно благодарил своего отца за то, что тот построил дом для сына на краю деревни, и что ему не пришлось идти мимо других домов. Однако как бы там ни было — поле он всё равно постарался миновать как можно быстрее, и наконец — подошёл к лесной опушке.

Углубившись в лес, Родион не останавливался, и всё шёл и шёл, стараясь до рассвета уйти как можно дальше. Идти было тяжёло, нагружен он был — мама не горюй! Но Родион всё шёл и шёл вперёд, всё тащил и тащил свои мешки, заступ, топор, лук и стрелы.

Когда стало рассветать — он наконец остановился. Во-первых — передохнуть, потому что очень устал, а во-вторых — избавиться от головы. Родион скинул мешки, вынул топор из-за пояса, взял в руки заступ — и принялся копать. Копал он немало — ему хотелось зарыть голову как можно глубже в землю. Наконец перед ним была небольшая, но довольно глубокая яма. Родион положил в яму голову, засыпал землёй, и закидал сверху ветками. Потом он расстелил на земле мешок, сел на него, развязал другой мешок, достал хлеб и мясо — и стал есть. Поев — Родион лёг и лежал, отдыхая. Спать он запрещал сам себе. Надо было уйти как можно дальше от деревни. Придётся побыть без сна, пока не стемнеет. Поэтому он лежал с открытыми глазами, и слушал, готовый в любой момент схватиться за лук или топор.

Полежав, Родион снова кое-как взгромоздил на себя свои мешки, взял лук, заступ, топор — и отправился дальше, вглубь леса. Шёл он весь день, ещё два раза сделав остановки на отдых. Когда солнце стало садиться, и понемногу начало вечереть — Родион понял, что долгожданный отдых уже близко. Хоть и был он молодым крепким мужиком — но уже тащился через силу, спать хотелось ужасно.

Когда стало темнеть, Родион постелил на землю два мешка, улёгся на них и тут же уснул глубоким сном без сновидений. Когда он проснулся — было уже светло. Он наскоро поел, снова взял свой скарб и пошёл дальше.

Так шёл Родион несколько дней, всё больше и больше углубляясь в лесную чащу. Наконец он забрался в такую глушь, что неизвестно — ступала ли тут когда-нибудь нога человека. Деревья здесь стояли друг к другу так близко — что и днём тут не было светло. Неподалёку тёк ручей с чистой, ключевой водой.

«Тут можно и обосноваться» — подумал он, взял заступ и принялся рыть землянку. Он рыл её день за днём, питаясь припасами из мешков, а когда землянка была готова — перетащил туда мешки, и как следует, замаскировал вход в землянку, соорудил себе постель из мха и валежника, и пару дней лежал, отдыхая.

Но надо было думать о том, как жить дальше. Следуя русской поговорке — «готовь сани летом», надо было готовиться к зиме. Утеплять землянку и делать запасы.

И он принялся бродить по лесу с луком и бить дичь. Соли у него было мало, а потому мясо приходилось коптить и вялить. Он ставил силки и капканы, пробовал ловить рыбу в ручье. Рыба ловилась, но её было мало. Однако он всё равно сплёл сеть, и стал её ставить в ручье. В сеть попадалась рыба, в силки и капканы — звери и птицы.

За всеми этими заботами незаметно прошли несколько месяцев. Человеческое жильё Родион обходил за версту. Он боялся, что его ищут, что теперь он для всех превратился из честного человека — в изгоя и душегуба.

Не знал Родион, и не мог знать — что никто его не искал, так как для всех он давно считался мёртвым. Хитрость его удалась как нельзя лучше. Так как полюбовник жены был не из их деревни — никому и в голову не пришло подумать, что человек с отрубленной головой — на самом деле не Родион. Убитых обнаружили только через два дня, когда в дом Родиона зачем-то зашёл один деревенский мужик. Зашёл — и через несколько мгновений уже нёсся по улице и орал что есть мочи. Все собрались у дома Родиона — и обнаружили там убитых. Сказали обо всём его отцу — тот, хотя и не был ещё стар — в одно мгновение поседел.

Хоронили всех, как и водится — на третий день. На 9 и 40 дней справили поминки. Все решили, что на дом напали лихие люди, все жалели несчастных молодых супругов и их соседку. Никто и подумать не мог о том, что Родион жив, и в одиночестве блуждает по лесам.

Пришла зима. Как Родион не старался добыть побольше дичи на зиму, но до весны её всё равно не хватило. К землянке Родиона потихоньку подкрадывался голод. Разумеется, зимой на охоту он тоже ходил, но много добыть всё равно не получалось. И тогда Родион решил для себя — «зачем охотиться только на диких животных, если можно ещё и на домашних»?

Теперь он только и ждал, когда на пастбища начнут выгонять скот. Близко подходить к человеческому жилью он опасался, да и снег всё ещё не растаял — могли найти по следам.

Наконец снег всё-таки растаял, и однажды, Родион увидел пасущуюся на лугу отару баранов, которых пас деревенский мальчишка. Родион долго ждал, пока какой-нибудь баран отобьётся от остальных, и наконец, подкараулил — близко к лесу подошёл молодой баран. Родион достал из-за пояса топор.

Сделать всё надо было максимально быстро, и так, чтобы не было крови. По кровавому следу могли найти не хуже, чем по следам на снегу. А значит — стрелять из лука было нельзя.

Поэтому, как только баран подошёл к самой лесной опушке, Родион внезапно выскочил из-за куста, и огрел барана между рогов обухом топора. Баран упал оглушённый, не издав ни звука. Родион тут же схватил его, и потащил в лес. Пастушок в это время заигрался со своей собакой, а потому ничего даже не заметил.

Родион тащил оглушённого барана до ручья, а на берегу, пока тот не пришёл в себя — свернул барану шею. После чего скинул барана в ручей, и почти версту волок его по течению для того, чтобы если какие-то следы крови могли остаться — прервались бы у ручья. Родион вообще был очень осторожным человеком. Где-то может быть — даже излишне осторожным.

Притащив тушу барана в своё логово, он разделал её, зажарил и с аппетитом поел. С тех пор Родион стал убивать не только диких животных, но ещё и домашних. Домашних, однако, он старался убивать редко, чтобы не вызвать у окружающих людей излишнего беспокойства. Если люди поймут, что скот регулярно пропадает — в лесу могут открыть настоящую охоту. А если убивать их редко — никто и не забеспокоится. Ну, пропал баран, бывает — наверно заблудился, или волк его утащил.

Так прожил Родион и второй год в лесу, и перезимовал уже более сытно и спокойно. А потом однажды в лесной чаще — возле своего силка, поставленного на дичь — Родион увидел Ваньку.

***

Об этом доме можно было сказать то, что обычно говорят о человеке — «неладно скроен, да крепко сшит». Выглядела избушка неказисто, на первый взгляд была слишком маленькой и тесной, но даже невооружённым взглядом было видно, что сделана она добротно и крепко, так, чтобы в ней можно было жить и зимой. Все щели были тщательно замазаны глиной, крыша была покрыта толстым слоем мха и дёрна. Из крыши торчала труба, а из трубы шёл дым.

Родион первым пошёл в избу. Внутри избы всё тоже выглядело добротно, чисто, домовито. Была большая русская печь с лежанкой, крепкий дубовый стол, лавки, два топчана, сундук. Возле печки стояла баба, и ухватом вытаскивала из печки горшок. Баба была брюхата, судя по животу — месяце на восьмом.

Она обернулась на скрип двери, тут же бросила ухват подбежала к вошедшему и обняла его:

— Родионушка!

— Здравствуй, Маруся!

–Каждый раз как уходите, страшно мне становится, ух страшно! — быстро заговорила Маруся. — Ты сам знаешь, я не из пужливых, но каждый раз хожу по избе, места себе найти не могу, сердце так и колотится, боюсь я за тебя!

— Ничего, дорогая Маруся! Бог не выдаст — свинья не съест. — поговоркой ответил ей Родион.

Вслед за ним в избу уже входили и остальные, а потому Маруся снова взяла ухват, и принялась вытаскивать из печи чугунки один за другим.

— А Ванька где? — спросил Родион — Что-то мы его не видели. Приходил он?

— Приходил. — ответила Маруся

— Муку тебе отдал?

— Муку отдал. Да что мука — он целую кобылу притащил.

— Так и где он?

— Да на улице где-то, не дам же я ему в избе её разделывать. Ещё не хватало, чтобы весь пол кровью залил!

Родион усмехнулся, представив себе Ваньку, разделывающего лошадь прямо на полу избы. Картина эта показалась ему довольно забавной.

— Ну ладно, мы пойдём Ваньке подсобим, а потом есть придём. Ты стряпай. — сказал он Марусе, и вышел из избы.

Обогнув избу, все действительно увидели Ваньку, сидевшего на чурбаке и снимающего ножом шкуру с лошади.

— Давай подсоблю! — тут же сказал всегда готовый помочь Сысой. — Чего делать надо?

–Ногу вот держи на весу. — сказал Ванька.

Сысой взялся за копыто, и поднял лошадиную ногу, с которой Ванька тут же ловко снял шкуру.

Всего через несколько минут шкура была снята, и Ванька, вспоров лошади брюхо, принялся вытаскивать внутренности.

«И куда их теперь девать?» — думал Родион, смотря на вывалившиеся кишки — «В лесу свежевать надо было, а теперь такая вонь стоять будет, что из избы не выйдешь. Эх, жалко собаки нет!».

— Ванька! Ну и куда ты теперь всю эту требуху девать собираешься? — сердито сказал Родион.

— Девать-то? Ээээ… — задумался Ванька.

–Короче, возьмёшь все эти кишки да потроха — и в лес оттащишь, подальше от избы. Там волки их сожрут. Понял?

— Понял, атаман. — просто сказал Ванька.

Надо сказать, что свежевать дичь им во время своей разбойничьей жизни приходилось уже не раз, но всегда это происходило не рядом с избой, а в лесу.

Главным охотником в шайке считался Егор. И хотя он не умел стрелять из лука, и шёл на охоту с одним шестопёром, периодически он убивал в лесу кабана, оленя или лося. Убив дичь, он, как правило — шёл к остальным, потом шёл с ними назад, показывал место, прямо на месте дичь свежевали, мясо клали в мешки и оттаскивали к своему разбойничьему логову, где за дело уже бралась Маруся. Сейчас же Родион просто-напросто забыл сказать Ваньке, чтобы разделал лошадь в лесу, а Ванька сам и не сообразил.

Когда внутренности были вынуты, за дело взялся Родион. Он сказал Сысою и Егору — держать труп лошади за копыта, чтобы не перекатывался по траве, достал топор — и принялся разрубать тушу на куски. Ванька тем временем — по локоть в крови потащил потроха в лес.

— Ванька! Как назад будешь из лесу идти — прихвати хвороста на растопку! — крикнул Ваньке Селиван. Он собирался разводить костёр — а потому направился к дровнику.

Мясо можно было приготовить и в печи — но на это ушло бы слишком много времени — потому что зажарить в печи всю тушу — не получилось бы, а потому — лошадь пришлось бы готовить по частям.

Поэтому — оптимальным решением был костёр. И жечь его надо было прямо сейчас, пока ещё хоть и светло — но всё-таки очень рано, и нигде рядом — точно нет ни одного человека, ибо все ещё крепко спят. Вообще это было общим правилом — даже избу топили почти исключительно ночью. Днём топили в редчайших, исключительных случаях — и потому Маруся, вела преимущественно ночной образ жизни, и стряпала всегда по ночам. Да и всех остальных тоже их «ремесло» так или иначе, обязывало не спать в тёмную ночь.

Итак, Селиван принёс дров, из дровника же принёс мох, который всегда заготавливали заранее на растопку, достал кремень, кресало, и принялся высекать искру. Тут как раз подоспел из лесу Ванька, тащивший большую охапку хвороста. Это было как нельзя кстати, и вот уже через минуту во дворе запылал костёр.

Родион и Сысой сидели на чурбаках, и обрезали ножами мясо с костей. Мясо кидали в большую деревянную бадью. Когда бадья наполнилась — Ванька оттащил её Селивану — и притащил другую бадью — наполнять её.

Селиван, между тем, подвешивал куски мяса над огнём и жарил. Конина стала обугливаться, в костёр закапал жир. Все остальные, закончив работу подошли к костру.

— А где Егор? — оглядевшись, вдруг спросил Селиван.

Все огляделись. Егора и впрямь не было.

— Мы думали, что он тебе помогал дрова таскать. — сказал Селивану Родион.

— А я думал, что он вам помогал лошадь разделывать. — ответил Селиван.

–Опять как в воду канул! — злобно прорычал Родион. — Ну и чёрт с ним. Мы дело сделали — теперь пусть шляется по лесу сколько влезет, нам мяса больше достанется.

Он принюхался, и спросил у Селивана:

— Готово, что ли?

— Это уже готово. — сказал Селиван, указывая на ту же деревянную бадью, полную теперь уже жареного мяса. Можете тащить в избу.

— Ладно. Как закончишь — приходи. — ответил ему Родион, и повернулся к Ваньке — Эй Ванька! Хватай бадью, да пошли в избу! Жрать охота!

Ванька, подхватил трёхпудовую бадью как пушинку, и первым пошёл в избу. За ним двинулись Родион и Сысой.

Егор так и не появился. Маруся, хлопотавшая в избе, оглядев вошедших, первым делом как раз про него и спросила:

— А где Егор?

— Кто его знает, по лесу наверно где-то бродит. — пробурчал Родион — Ничего, есть захочет — придёт. Дай нам поесть, Маруся!

Ванька, между тем — водрузил бадью на стол, и сразу же взял себе здоровенный кусок конины. Остальные уселись за стол, и тоже взяли по куску. Немного погодя — зашёл и Селиван. Маруся, между тем, вытаскивала из печи чугунки. По числу едоков она поставила на стол четыре чугунка. В чугунках была пшённая каша.

Едоки тут же схватили деревянные ложки, и стали черпать кашу из своих чугунков, заедая мясом. Маруся, между тем, поставила на стол каравай недавно испечённого хлеба, а потом поставила ещё один чугунок. В пятом чугунке была вода, которая от жара печи превращалась в кипяток. Кипяток черпали из чугунка деревянными ковшами, ждали, пока чуть остынет, и запивали свою нехитрую трапезу. Так как и хмельное, и мёд, и даже квас — появлялись у разбойников крайне редко, и были, по большому счёту — на вес золота, то обычно с утра до вечера пили они либо студёную ключевую воду из ручья, либо ту же воду, доведённую до кипения.

В избе стояла почти полная тишина. Ели молча и жадно, откусывая большие куски мяса и хлеба, заедая их пшённой кашей, и запивая кипятком.

Наконец все наелись, животы были набиты до отказа. Пора было спать. Родион полез на печь, и повалился на лежанку, Сысой лёг на лавку, Селиван — на топчан, а Ванька — на другой огромный топчан, который сам же для себя и сделал — ибо ни на лавке, ни на сундуке он не помещался.

Маруся, между тем поела сама, убрала со стола, помыла чугунки, подбросила дров в печку. После чего, она полезла на лежанку к Родиону, и легла рядом с ним. Через несколько минут — в избе уже все крепко спали.

А Егор так и не появился.