Лихие люди

Святослав Атаманов, 2022

Разбойник, душегуб, лихой человек – так на Руси называли того, кто не захотел жить честной жизнью труженика – и пошёл по кривой дорожке. По воле судьбы или же по своей воле – но все они оказались в лесу, в разбойничьей шайке. Под покровом ночи выходили они на большую дорогу и творили свои злые дела, грабили и убивали. Эта книга – именно о них. О лесных разбойниках. О лихих людях.

III

Ванька с самых малых лет, выделялся среди прочих детей в своей деревне. Уже тогда было видно, что Ванька был на порядок выше, шире в плечах и сильнее своих сверстников.

— Ишь, какой богатырь растёт! — говорили его односельчане. — Вот вырастет — будет защитник и крепкая опора родителям!

Но всё получилось ровно наоборот. Впрочем, поначалу — у Ваньки всё выходило довольно неплохо, и уже в десять лет он мог пахать поле и косить траву — наравне со взрослыми мужиками.

Но время шло — сила его прибывала, и как ни странно, вместо того, чтобы становиться лучше — дела становились всё хуже. Пришёл такой момент, когда силы стало чересчур много.

Именно тогда-то всё и началось — все быстро заметили, что Ваньке нельзя поручить никакую работу. Пошлёшь его копать — плуг в землю на два аршина вгонит, косу дашь — сразу черенок сломает, топор дашь дрова колоть — тоже сломает. Делал это Ванька не нарочно, а случайно. Просто для него деревянный черенок — был всё равно, что для других людей тонкий прутик, который можно играючи сломать двумя пальцами. Рассчитывать свою силу, Ванька, конечно, мог — но он об этом попросту забывал.

Постепенно недовольство односельчан росло — от Ваньки было больше вреда, чем пользы. В деревне его называли «детина в три аршина» (хотя на самом деле Ванька был ростом выше, чем три аршина), а позже, дали обидное прозвище — «непутёвый».

Разумеется, что долго это продолжаться не могло. И однажды на деревенском сходе, Ваньку было решено спровадить из деревни.

«Пусть в Новгород идёт, его чай в дружину с его силой возьмут. — говорили ванькиному отцу односельчане. С его силёнками — он в войске больше пользы принесёт, а для деревни его сила — слишком велика. А у тебя ещё сыновья есть, они тебе в старости и помогут».

Некоторые даже успокаивали его отца, суля Ваньке большое будущее — «В Новгород Ваньку, отправляй, не думай. С его силищей — он в дружине многого добьётся. Авось — у князя на хорошем счету будет, почестей княжеских силой своей заслужит. Глядишь — про Ваньку твово, как нового богатыря — по всей Руси-матушке слава пойдёт, будут былины про него, как про Илью Муромца слагать!».

Отец Ваньки, не осмелился идти поперёк деревенского схода. Да и что говорить — слава нового богатыря, которую сулили Ваньке односельчане — запала ему в голову. Поэтому на следующий день, он подошёл к Ваньке и сказал:

— Ну, Ванюша — будет тебе, хлеб наш задарма есть. А потому — уходи из деревни. Вот тебе сухари, пшена на дорогу — и ступай. Иди прямиком в Новгород, да князю в ноги упади — авось в дружину возьмёт тебя. Ступай с Богом!

Если бы Ванька упёрся, и захотел остаться — то, разумеется, никакая сила не смогла бы заставить его покинуть этот дом, ибо не было такой силы в деревне. Впрочем, очень может быть, что останься Ванька — его бы попросту зарезали ночью односельчане.

Однако, услышав это, Ванька настолько растерялся, что и не знал, что сказать. Он долго смотрел на отца, а потом выдавил из себя:

— Да как же это так, тятя?

— Ступай-ступай, Ванюша. — мягко увещевал его отец — Не будет тебе счастья в нашей деревне. Ступай, авось на чужой сторонушке счастье своё найдёшь.

Ну что тут поделаешь — взял Ванька котомку, да пошёл.

Куда идти он не очень-то себе представлял, так как из деревни — по сути, никогда никуда не уходил. Шёл себе и шёл, куда глаза глядят. Ванька хотел было и в самом деле податься в Новгород, но в какой стороне Новгород находится — он не знал. Хотел было спросить у встречных, куда идти, но навстречу ему никто не шёл. Поэтому неудивительно, что пошёл Ванька, конечно же — в другую сторону, и идя по дороге не приближался к Новгороду — а удалялся от него, всё дальше углубляясь в лесную чащу.

Дорога, по которой Ванька шагал — становилась всё уже и уже, постепенно превращаясь в тропку. А потом как-то внезапно Ванька обнаружил — что и тропка тоже исчезла, и он стоит посреди лесной чащи, совершенно не зная, в какую сторону ему идти. И по закону подлости — именно в этот момент в животе заурчало. Ванька понял, что хочет есть.

Первые несколько дней, Ванька питался сухарями, потому что сразу обнаружил — что положив в котомку еду, его отец не положил туда огниво, а потому костёр было развести нечем, и кашу сварить было нельзя. Почему отец не положил его — так и осталось непонятным. Возможно, он думал, что Ванька уйдя из их деревни, сразу попадёт в другую деревню или город, где полно людей и недостатка в огне нет, а потому не посчитал нужным положить в котомку огниво. А возможно и другое — что его отец об огниве просто не подумал или забыл.

Ванька аж зубами заскрежетал от злости и досады — но делать было нечего. Сжевав сухари — Ванька стал думать, что делать дальше. Надо было добывать себе пищу, но Ванька никогда далеко не уходил в лес, и мало что знал. Грибы и ягоды он сразу же отмёл — так как слышал про бледные поганки и волчьи ягоды, но какие они из себя — не знал. Потому ни то, ни другое — он решил не собирать ни в коем случае.

Надо было охотиться. Но как? Голыми руками? Оружия у Ваньки никакого не было. Да и потом, даже убей он дичь — как готовить-то её? Огня ведь всё равно нет. А потому — Ванька несколько дней подряд жевал пшённую крупу, запивая её водой из найденного им в лесу родника.

Однако, голод — не тётка. Пришёл день, когда закончилась и крупа. Тогда Ванька понял, что ещё немного — и можно будет ложиться помирать. Голод медленно и постепенно делал его слабее.

А посему, пока ещё сохранялись силы — Ванька своротил дерево, обломал у него ветки, и сделал из его ствола себе дубину. С этой дубиной Ванька теперь и шлялся по лесу, подстерегая дичь. Но никого подстеречь и убить — Ванька, естественно, не смог. Огромный, со своим не менее огромным бревном в руках — он был виден зверям за три версты, и все убегали, едва завидев Ваньку вдалеке.

Ванька злился, ругался на убегающих животных последними словами, и продолжал блуждать по лесу.

И вот как-то раз, Ванька, блуждая по лесу — наткнулся на попавшего в силок зайца. Откуда взялся этот силок, и чей он был — Ванька не задумывался, настолько одурел он от голода. Поэтому он тут же свернул зайцу голову, вынул его из силка, и принялся сдирать с него шкуру, и есть ещё тёплую сырую зайчатину.

Съев зайца, Ванька выбросил шкуру и ушёл. С той поры, Ванька ежедневно наведывался к этому силку. Три дня в силке ничего не было, а на четвёртый — в силке снова был заяц. Ванька, как и в первый раз — своротил зайцу шею, и сожрал его в один присест.

На следующий день, Ванька снова пришёл к силку — в силке было пусто. И только он собирался уходить, как вдруг услышал за спиной голос:

— Так вот значит, кто дичь мою из силка таскает!

Ванька вздрогнул от неожиданности, и обернулся. Он увидел, что шагах в двадцати от него стоит какой-то мужик, с луком в руке. Мужик был гораздо ниже Ваньки по росту и явно уступал по силе, а потому Ванька ничуть не испугался. Наоборот, увидев мужика, он поднял свою дубину, заорал — «Да я тебя щас!» и сделал два шага к мужику.

Мужик, с быстротой молнии выхватил стрелу из колчана, висевшего за спиной (колчан Ванька поначалу даже не заметил), направил лук на Ваньку и сказал:

— Ещё шаг, и эта стрела будет торчать из твоей глупой башки.

Ванька остановился, посмотрел на мужика, и аж ногами затопал от злости. Огромный рост и поистине богатырская сила его — здесь ничего не стоили. Сделай Ванька ещё шаг — и пиши пропало, сразу было видно, что мужик не расположен шутки шутить.

Ванька стоял и гневно смотрел на мужика, а мужик — казалось, наоборот был чрезвычайно спокоен. И хотя лук он опускать не торопился, но, тем не менее, решил осведомиться у Ваньки:

— Сколько раз дичь из моего силка таскал?

— Два. — честно ответил Ванька.

— И какая дичь была?

— Зайцы.

— Оба раза зайцы?

— Да.

Мужик немного помолчал, потом спросил снова:

— И зачем ты из чужого силка дичь таскал?

— Есть хотел. — снова честно признался Ванька.

— А сам, почему дичи себе не наловил?

— А как? — в голосе Ваньки слышались обида и отчаяние.

Мужик внимательно оглядел Ваньку с его огромной дубиной, и спросил:

— Из лука стрелять умеешь?

— Нет.

— Вообще что ли охотиться не умеешь?

— Не умею. — Ванька почему-то даже почувствовал себя виноватым в том, что не умеет охотиться.

Мужик снова внимательно оглядел Ваньку и спросил:

— А почему вокруг силка валялись кости и клочья шерсти? Ты что, этого зайца на части разорвал что ли?

— Нет, шкуру снял да сожрал. — ответил Ванька.

— Сырого?

— Сырого.

— А почему не зажарил?

— Костёр развести нечем, огнива нет.

— А что у тебя вообще есть, кроме этой дубины?

— Ничего.

— И еды никакой?

— Никакой. Были сухари, да пшённая крупа — но я всё съел.

На это раз мужик задумался надолго. Всё ещё направляя на Ваньку лук, он стоял и о чём-то думал, что-то прикидывал в уме. Время тянулось для Ваньки невыразимо медленно, страшно хотелось есть.

Наконец, мужик, казалось, что-то надумал. Он без страха опустил лук, повернулся к Ваньке спиной и зашагал куда-то, бросив через плечо:

— Пошли, накормлю.

Ванька, конечно, мог бы огреть мужика сзади дубиной, но от такой неожиданной помощи, откуда не ждали — вся ванькина злость сразу куда-то испарилась. К тому же Ванька понимал — ударь он сейчас мужика — не видать ему еды, как своих ушей. Конечно, наверняка у этого мужика есть своё лесное убежище — но поди найди его в лесу. Нет, этот мужик сейчас был для Ваньки — прежде всего тем, кто может спасти от голода — а потому, трогать его нельзя было ни в коем случае.

Так они и шагали по лесу — впереди мужик (это был, конечно же, никто иной как Родион), а позади Ванька. Примерно через полчаса они подошли к землянке, и Ваньке пришлось согнуться в три погибели, чтобы забраться внутрь.

Родион, между тем — достал кремень с кресалом, разжёг костёр, взял большой котёл, и стал готовить в нём похлёбку.

Так вот и вышло, что стал Ванька жить в лесной землянке. Однако, уже с первых дней Родион понял, что, не смотря на огромный рост и чудовищную силу — проку от Ваньки довольно мало. Охотиться он не умел, пищу готовить тоже. Красть скот, конечно, стало попроще, так как Ванька мог дотащить до землянки не то, что барана, но и целого здоровенного быка, и дерево на дрова мог свалить одними руками — но и только. Зато жрал Ванька за четверых.

Постепенно, запасы Родиона подошли к концу. И хотя расходовать он их старался со всей экономностью — настал момент, когда в землянке не осталось ни соли, ни муки, ни крупы. Теперь Родион и Ванька питались только мясом, грибами и ягодами.

Кое-чему, Родион конечно Ваньку за это время обучил. Научил варить самую простую похлёбку, научил ориентироваться в лесу, научил ставить силки и капканы, научил различать съедобные и несъедобные грибы и ягоды. Ванька, было, попросил как-то научить стрелять его из лука — но Родион отказался наотрез. Видимо, он всё ещё хорошо помнил их первую встречу, и помнил, что если бы не лук — размозжил бы тогда Ванька ему голову как пить дать.

Что удивительно — мысль заняться не просто угоном скота, а уже откровенным разбоем — первой пришла именно в ванькину голову. В его голову вообще не часто приходили какие-либо мысли.

Однажды Ванька подошёл к Родиону и сказал без всяких обиняков:

— Может, ночью на большую дорогу пойдём?

— Зачем это? — прищурился Родион.

— Ну как зачем, вдруг кто в Новгород поедет, али наоборот — из Новгорода. Будут ехать по дороге ночью, а мы их… — и Ванька сделал характерное движение, будто выжимал бельё, как бы подразумевая под этим — «в бараний рог скручу».

Родион крепко задумался, и думал над ванькиной «идеей» целых три дня. Идея стать душегубом — его прельщала не слишком, Откровенно говоря, три убийства, совершённые им — внушили ему к этому даже некоторое отвращение. Однако идея грабить идущие по дороге возы — была довольно заманчивой. Каждый раз, взвешивая все «за» и «против», Родион, так или иначе, всё равно склонялся в пользу «за», потому что слишком уж сильно было его воображение.

А воображение то и дело рисовало ему картины едущих по дороге телег, доверху набитых мешками с мукой, крупами, овощами, бочками с хмельным. Хмельное, кстати — играло, отнюдь, не последнюю роль, потому что одним из самых сильных желаний Родиона после убийства жены — было желание напиться. Напиться он, однако не мог — нечем напиваться было.

И вот на третью ночь, лёжа в землянке, и снова взвешивая все «за» и «против» — Родион вдруг внезапно осознал для себя, что он уже всё решил. Как только наступило утро, и Ванька проснулся, Родион первым делом сказал ему:

— Ночью на дорогу пойдём.

Так началась их тёмная кривая разбойная дорога, так Родион с Ванькой стали лихими людьми. Родион сразу понял, что без смертоубийства обойтись никак не получится — потому что сильнее жалости в нём был страх. Страх того, что поймают, страх того, что будут знать в лицо, страх того — что вообще кто-нибудь узнает о том, что в лесу под Новгородом появились разбойники, и что на них начнётся охота. Поэтому приходилось убивать.

Первой жертвой Родиона и Ваньки стал купчина, который вёз товары в Новгород, и по какой-то непонятной причине ехал в одиночку. Очевидно, не захотел никому платить за охрану. То, что купец был до ужаса жаден — выяснилось и во время нападения. Как только он понял, что его добро хотят отобрать — так тут же выхватил из-за пояса нож и кинулся на Родиона. Родион же в свою очередь, сделал то, что грозился сделать Ваньке, а именно — всадил купчине стрелу прямо в глазницу. Тот заорал диким криком, а потом рухнул замертво.

У купца было много товаров — и Родион с Ванькой в ту ночь потратили неимоверные усилия, чтобы до рассвета оттащить всё это подальше от дороги. Тогда-то Родиону и пришла мысль вырыть возле дороги погреб, чтобы складывать туда награбленное. А Ванька, после их первого разбойного нападения — стал называть Родиона не иначе, как «атаман».

За первым убийством последовало второе, за вторым — третье, за третьим — четвёртое. Люди продолжали пропадать в лесу. Сначала убитых хоронили в лесу где попало, но однажды Родион наткнулся на большую поляну далеко от дороги, и они начали хоронить убитых там.

Убивая людей, Родион выработал в своей психике защитный механизм, и убедил себя — что он поступает по справедливости, ибо люди эти, везущие в Новгород товары на продажу — разбогатели за счёт бедных крестьян, которых обирали налогами и оброками. Постепенно, в своих собственных глазах он даже стал своего рода «вершителем правосудия», хотя естественно, не являлся таковым.

Но не всегда это защитный механизм срабатывал. До сих пор Родион помнил одного крестьянина, который стоял на коленях, целовал свой нательный крест, и молил не убивать его, ради шестерых его малых детишек, у которых он — единственный кормилец. Но ничего не поделаешь — крестьянин уже видел лицо Родиона. Крестьянина убили. Долгие месяцы потом Родиону во сне являлся это крестьянин, с одним и тем же вопросом — «За что же ты со мной так?». Родион хоть и не совсем понимал, почему ему так сильно запомнился именно это крестьянин — однако решил для себя, что если бы у него была возможность вернуть всё назад — на того крестьянина он нападать бы не стал. Однако — сделанного не воротишь.

Время шло, за летом пришла осень, потом начались холода. Родион и Ванька смогли заготовить к зиме достаточно припасов, и успели вырыть погреб для награбленного — однако зимовать пришлось в землянке. Но Родион для себя решил твёрдо — как снег растает, надо сразу приниматься за строительство избы, чтобы на следующий год зимовать уже в тёплом доме.

И вот пришла зима, а вместе с ней — пришла и Маруся.

***

Когда в избе проснулись — день уже подходил к концу. Однако, хотя и на дворе была уже практически осень — но темнело всё ещё достаточно поздно, а потому — пока что было светло.

Первой встала, как водится — Маруся, и начала стряпать. Ну а что поделаешь — мужики проснутся голодные.

Днём топить печь было нельзя — а потому завтракали, обычно тем, что осталось с вечера. Но печь, с утренней протопки была ещё тёплая — а в печи стояли чугунки с чуть тёплой же пшённой кашей, которую Маруся поставила в печь перед сном.

Но и без печи дел было по горло — Маруся достала муку, смешала её с водой, и начала месить тесто, чтобы ночью испечь простой пресный хлеб.

Пока Маруся месила тесто — в избе стали просыпаться. Первым проснулся Сысой. Пока он умывался — Маруся попросила его слазить в погреб, принести солонины. Сысой полез, и так грохнул крышкой погреба — что перебудил и остальных. Все начали нехотя подниматься.

Родион поднялся первым — и вышел из избы. Двор при свете дня представлял собой довольно унылое зрелище. Изба, дровник, да деревянный нужник — больше во дворе ничего не было. Да и двора-то никакого не было, не было даже забора. Вместо забора — вокруг избы, глухим частоколом стоял лес.

Зайдя за избу он увидел, что на том месте где они вчера разделывали лошадь — лежал мёртвый сохатый. Рядом с трупом лося — на чурбаке сидел Егор.

Родион неодобрительно оглядел Егора:

— Ты где был?

— Там… — Егор кивнул головой в сторону леса

— Не видел разве, что Ванька вчера лошадь укокошил? И так теперь мяса хоть отбавляй! Зачем лося убил?

— Так… — неопределённо пожал плечами Егор, глядя на Родиона своими стеклянными глазами безумца.

— А сюда его зачем притащил? Во дворе его что ли прикажешь разделывать?

При слове — «прикажешь» — в глазах Егора на секунду что-то мелькнуло. Что-то старое и давно забытое. Но глаза тут же — снова остекленели, и он снова сказал:

— Так…

Родиону не хотелось говорить с Егором — пусть делает что хочет. Он и спросил-то скорее для порядка. Поэтому, чтобы прекратить это разговор, он сказал Егору:

— Ступай в избу, пожри.

Егор снова устремил на Родиона пустой стеклянный вгляд, поднялся и пошёл в избу. На крыльце он нос к носу столкнулся с выходящим во двор Ванькой.

— А, Егор, где был-то? — спросил Ванька

Егор не ответил, пожал плечами и пошёл в избу.

Ванька вышел во двор, обошёл избу и увидел мёртвого лося. Увидев, он только и сказал:

— Ого.

— Вот тебе и «ого». — ответил сидевший на чурбаке Родион. — Егор из лесу притащил.

— И что с ним делать будем? — резонно поинтересовался Ванька — Костёр надо разводить?

— Какой костёр, дурак! — закричал Родион. Была у Ваньки такая особенность — временами он забывал о том, что ничего до наступления ночи жечь нельзя.

— А, ну да. — сказал Ванька, почесав затылок. Потом снова посмотрел на труп лося и сказал. — Разделывать его что ли, атаман?

— Не надо, сам разделаю. — буркнул Родион — Ты собирался идти телегу на дрова рубить — вот иди и руби. А мясо это жарить не будем — и так лошадь твою несколько дней будем жрать. Поэтому — солонину сделаем. Когда телегу порубаешь — дрова перенеси к погребу, залезь в него, да вытащи бочонок, и прикати сюда. Да дров сколько сможешь — принеси. Только смотри, чтобы никто тебя не увидел!

— Мне ещё и дубину мою забрать надо. — сказал Ванька, почесав затылок.

— Ну и дубину значит заберёшь.

— Так как же я за один раз всё это перетащу, атаман? Дрова, дубина, ещё и бочку катить!

— Ну значит не за один раз перетащишь! — заорал Родион. Ванькины обстоятельные рассуждения его явно раздражали.

Ванька снова почесал затылок, и сказал:

— А может я Сысоя с собой возьму?

— Бери! — коротко бросил Родион, только чтобы наконец отвязаться от Ваньки — И Селивана кликни!

Ванька пошёл в избу.

— Сысой! Селиван! — крикнул Ванька открыв дверь

Через пару минут во двор вышел Селиван, а за ним шёл Сысой. Они обогнули избу и подошли к Родиону. Тот сказал:

— Сысой — пойдёшь с Ванькой в лес, телегу на дрова рубить. Как порубите — дров притащите сколько унесёте, и бочку прикатите. Всё понял?

Родион обращался не к Ваньке, а именно к Сысою, так как видимо мало полагался на Ванькину короткую память. Было даже такое ощущение, что из этих двоих — он оставлял Сысоя, что называется — «за главного». Хотя на фоне великана Ваньки — тщедушный Сысой выглядел примерно как заяц по сравнению с медведем. Сразу было понятно, случись что — Ванька мог бы прибить Сысоя одним ударом, причём даже не очень сильным.

И Сысой понял, что Родион «за главного» — оставляет именно его, и коротко ответил:

— Я всё понял, атаман. — как и Ванька, Сысой называл Родиона атаманом.

— Ступайте. — сказал Родион.

Ванька с Сысоем развернулись и пошли в лес, в том направлении — где примерно в часе ходьбы от них располагалась дорога на Новгород.

Родион посмотрел на оставшегося Селивана, и коротко сказал:

— Селиван, поможешь мне разделать. — он кивнул на лося и добавил — Егор убил. — Селиван молча кивнул.

В избе Маруся замешивала в квашне тесто, а за столом сидел Егор и ел кашу. Ел он примерно так же, как и говорил — отрешённо, думая о чём-то своём. В тарелку он не глядел вообще, стеклянный взгляд его был устремлён куда-то вдаль. Он просто зачерпывал деревянной ложкой пшённую кашу, подносил ложку ко рту, и жевал, глядя при этом всё время перед собой. Но что было самое удивительное — ни одной крупинки каши, ни одной крошки хлеба не пронёс Егор мимо рта — после него никогда не оставалось ни грязи, ни крошек.

Маруся не любила Егора, и боялась до дрожи в коленках. Пугало её буквально всё — его внешний вид, его стеклянные глаза, его молчаливость, а более всего, пугало её именно то — что Егор всегда так аккуратно ел, что после него не оставалось ни соринки. Почему так пугало Марусю именно это — она и сама не знала, но всё равно, каждый раз, когда она видела Егора — шарахалась от него, как от зачумлённого.

Вот и сейчас — Маруся месила тесто, бросая недовольные взгляды на сидевшего за столом Егора, и ждала, когда же он наконец уйдёт.

— Шёл бы уж отсюда скорее, лешак его побери! — недовольно пробурчала под нос Маруся.

Готовка с каждым днём давалась Марусе всё труднее и труднее — она была на восьмом месяце. Но ничего не поделаешь — она была тут единственной женщиной, и всё домашнее хозяйство (пусть и довольно нехитрое) — так или иначе ложилось на её плечи.

«Уж скоро рожать, а им всё каждый день жрать подавай!» — всё так же недовольно подумала Маруся, продолжая месить тесто.

Вдруг она почувствовала, что за спиной у неё кто-то стоит. Маруся обернулась. Прямо перед ней, лицом к лицу — стоял Егор.

Егор ничего не делал, ничего не говорил. Он просто стоял и в упор смотрел на Марусю своим стеклянным, ничего не выражающим взглядом.

Ужас сковал Марусю по рукам и ногам. Она стояла, и смотрела на Егора взглядом затравленного зверя, не в силах пошевелиться. Ей хотелось закричать во всё горло, позвать в избу Родиона. Но она стояла, не в силах вымолвить ни слова.

Егор ещё пару минут стоял и смотрел на Марусю, потом повернулся, и медленно вышел из избы.

Ванька и Сысой вернулись к вечеру, в сумерках. Ванька тащил огромную охапку дров и дубину, Сысой катил по земле бочонок.

К этому времени лось уже давно был разделан Родионом и Селиваном, и порублен на нужного размера куски.

Увидев Ваньку с Сысоем, Родион только коротко спросил:

— Порубали телегу?

— Ага. — осклабился Ванька.

— Никто вас не видел?

— Не-е…

— Добро. Кати бочку за избу, Сысой. А ты, Ванька — дрова в дровник положи, да притащи из дома мешок соли.

В скором времени во дворе уже полным ходом шла засолка лосятины. Из трёхпудового мешка Родион черпал горстями соль, и засыпал в бочку с мясом. Солнце, между тем, уже село окончательно наступила темнота.

Родион закрыл полную бочку и сказал:

— Ну, будет. Теперь все дневать — да выдвигаться пора.

— И впрямь. — сказал Селиван — Время обедать.

Все направились в избу, где по-прежнему хозяйничала Маруся. Так как на улице было темно — из трубы уже около часа шёл дым — в избе топилась печь. Когда разбойники открыли дверь и вошли в избу — их сразу же обдало жаром печи, в котором угадывалось тепло домашнего очага, и целым букетом запахов готовившейся пищи.

— Маруся, что на обед сегодня? — спросил Родион.

— Щи. — коротко сказала Маруся.

— Шти… — Селиван даже глаза закатил от удовольствия. — Шти — это знатно, Марья Гавриловна!

Но щи ещё готовились в печи, а есть хотелось уже сейчас. А потому, будучи не в силах бороться с голодом — все уселись за стол, и стали есть вчерашнее жареное мясо с пресными лепёшками.

Долго ли коротко ли — но щи наконец были готовы. Маруся вынула ухватом из печи чугунки и поставила на стол. Все стали черпать деревянными ложками щи из чугунков, и торопливо есть, обжигая нёба и языки. В условиях жизни в лесу, даже летом, а уж тем более зимой — щи, да и любая горячая пища — была практически манной небесной. Все чувствовали — им очень, очень повезло, что они имеют сейчас возможность, просто есть горячий суп. А ещё им очень повезло, что у них есть Маруся.

Наконец щи были съедены, животы туго набиты.

— Ну, будет. — сказал Родион — Пора идти.

Все поблагодарили Марусю за обед, и пока она убирала со стола — стали собираться. Родион надел на голову мурмолку, взял лук и стрелы, заткнул за пояс свой вечный спутник — топор. Остальные тоже взяли своё обычное оружие. Селиван — меч, Сысой — лук, а Ванька — вышел во двор и взял свою дубину.

Конец ознакомительного фрагмента.