Найтись и потеряться

Светлана Черемухина

Как быть, если тело манит, а души нет вовсе? Она влюбилась в красивую звезду, которая светила, но не могла согреть. И упорно хваталась за нее, даже сознавая, что несчастлива. Ради этой любви она пошла на предательство, перечеркнув все хорошее, что было в ее жизни до встречи с красивым манекенщиком. Но однажды наступит расплата, ведь плотская любовь еще никого не сделала счастливой. Для нее все закончилось бы плохо, если бы не добрый фей, покровитель со странным чувством юмора и неуемной тягой перевоспитания.

ГЛАВА 3

Поднявшись на свой этаж, Дана остановилась с улыбкой на усталом лице: под дверями ее ждала Инка. Дремала, прислонившись к двери квартиры, смешная. Неожиданное появление подруги очень обрадовало Дану: только та сейчас могла спасти ее от мучительных воспоминаний и страхов настоящего.

— Инка, ты что тут делаешь? — Дана копошилась в сумке в поисках ключа.

— А тебя-то почему нет? Я ее, понимаешь, предупредила, что вечером обязательно захочу узнать подробности славного восхождения на Олимп. Ну и где виновница моей радости? Где та самая победительница, моя гордость, практически моя протеже? Ее нет! Я ее жду! А ее нет!

Инка зашумела и затараторила, не изменяя своим привычкам. Ее энергичность всегда восхищала Дану, инертную и медлительную от природы. И конечно, веселая подружка не забыла захватить сладости — на полу у ее ног притулилась коробка из пекарни за углом. Ну конечно! Кто еще может трескать столько сладкого и при этом оставаться дюймовочкой, хрупкой, изящной, тонкой и почти невесомой? Только она.

— А позвонить сначала не могла? — Дана уже справилась с замком, толкнула дверь, пропуская подругу вперед, и нащупала рядом с дверью выключатель.

— И ты бы все бросила и переместилась в пространстве в один миг? — девушка прищурила карие глаза. — У меня батарейка села, — сообщила она. — И я хочу есть, — она резво сбросила сапоги, куртку, и уже неслась на кухню ставить чайник.

Девушки устроились за круглым кухонным столом, погасив верхний свет и оставив настольную лампу. Красивый чайный сервиз, хрустальное блюдо с пирожными, ароматические свечи — они любили украшать свои встречи. Грязную посуду аккуратно сложили в раковине.

— Данка, я рада за тебя. Адрес пришлю завтра. Спрошу у своей Ларисы Ивановны и эсэмэской скину. И на «корову» не обижайся, — она снова весело рассмеялась, вспомнив рассказ подруги, — это же шутка была. Кому бы понравилось, если бы с утра ему в трубку мычал какой-то незнакомый человек.

Хотела бы Дана так легко относиться к жизни. Быть такой же безупречно красивой, бесконечно доброй и так любить жизнь. И чтобы вокруг толпились поклонники и воздыхатели, готовые носить на руках за одну только улыбку.

Чтобы ее взяли на руки, ей пришлось предать себя, Романа и свою мораль. Опуститься в грязь, чтобы вознестись на вершину блаженства. И вершина ли это? И блаженство ли? Нет, тот сон, все же, был в руку. Подлая судьба пришла забрать свое — эту ее вымученную любовь. Нельзя так зависеть от человека, нельзя мужчину делать своим кумиром. Но как быть, если для нее это так и есть, и она хоть на костер за него, хоть в петлю? Хоть за него, хоть вместо него и даже ради него…

— Данка, ты уже спишь? Ты меня не слушаешь! — подружка тряхнула ее за плечо. — Говори теперь ты, что произошло с твоим… красавчиком.

— Да что говорить… Я не знаю, даже, веришь? — Дана вынырнула из своих грустных размышлений. — Может, и не произошло ничего, а может, все уже и закончилось, — она тяжело вздохнула.

— То есть как это не знаешь? Он вообще где? Где его носит нечистая сила?

— Если бы я знала… Он просто пропал. Весь день не брал трубку, а потом отключил телефон, — опять предательские слезы на глазах, и губы дрожат, и голос изменился в сдавленном горле.

— Вот гад! — Инка, как всегда, была искренна в своем возмущении, и так же бессильна в желании хоть чем-то помочь.

— Я не знаю, на что подумать, может, у него батарейка села…

— Конечно, села батарейка в единственном на весь город телефоне! И позвонить больше не откуда и не от кого, чтобы сообщить, что с ним все с порядке, чтобы за него не беспокоились и спокойно ложились спать! — Инка возмущенно откусила очередное пирожное.

— Пожалуйста, не делай так, чтобы я себя стыдилась за свою ничтожность, — тихо попросила Дана. — Мысль, что я не стОю его заботы и беспокойства как-то уничижает…

— Ты-то стОишь, и забот, и переживаний, и любви. Поверь мне, ты очень даже дорого стоишь, только сама себя задешево отдаешь, — Инка раздухарилась. — И так бездарно распоряжаешься своим богатством! Аппетит даже пропал из-за этого гада, — буркнула она, отложив недоеденное пирожное.

— Как же, из-за него. Просто седьмое пирожное не полезло, а ты на бедного парня готова еще один грех повесить, — грустно усмехнулась Дана.

— И вот что ты будешь теперь делать, а? Нет, ты мне скажи! Сколько ты будешь убиваться по нему? У тебя впереди новая жизнь на новой работе…

— Ну, это еще бабушка надвое сказала…

— Это я тебе сказал, и не надвое. Вот попомни мои слова: все у тебя будет хорошо.

— Если не будет его, то ничего уже хорошо не будет. Без него ничего не может быть, — Дана прикрыла лицо волосами, низко склонив голову.

— Ой, а вот этого не надо. Я бы вас попросила, девушка, побольше оптимизма. Ни на одном мужчине еще свет клином ни разу не сошелся! И здесь прорвемся! Мы же есть друг у друга! — Инка с участливой улыбкой подергала подругу за плечо.

— Меня Ромка опять зовет, — вспомнила вдруг Дана.

— Куда зовет? — Инка даже опешила от неожиданности.

— Ну куда он может меня звать? К себе.

— Ты его видела?

— Да прямо сегодня, до тебя.

— И что он сказал? — девушка побледнела, но Дана не могла этого заметить, она оказалась поглощена своими переживаниями.

— Сказал, что всегда готов принять меня обратно, — тихо призналась Дана.

— А ты? Согласилась?

— Нет. Ты же знаешь, я его не люблю, — как-то резко получилось. — Хотя… не знаю. Если честно, только не ругай меня за это признание, мне так плохо сейчас, что очень хочется выплакаться на чьем-то плече.

— А мое плечо для тебя не подходит?

— Не обижайся, дорогая, я про мужское.

— И ты готова позвать его, потому что тебя обидели, тебе плохо, и до тех пор, пока тебя вновь не подпустят к божественному телу, ты согласна провести это время в объятиях старинного друга?

— Зачем ты так грубо, Инка, ну ты чего?

— Это я-то грубо? Ты вспомни, что с ним сделала, когда оставила его, — Инка вскочила из-за стола и бросилась к раковине, включила воду и с остервенением принялась мыть посуду. — Ты была счастлива, а он остался один на один со своей болью. Преданный, брошенный, выкинутый из твоей жизни как балласт, как надоевшая вещь, как лишний багаж!

— Ин, ну ты что в самом деле? — Дана не ожидала такой реакции от подруги. — Он просто мой друг, и готов поддержать в трудную минуту.

— Поддержать он ее готов! Да не только поддержать, но и… сказала бы я тебе, на что он готов, — Инка снова отвернулась, бренча вилками. — А что потом? А потом услышишь хозяйский свист и попросишь бедного Ромку из своей постели, да?

— Ин, ну зачем так-то!

— Нет, ты мне скажи! Ты не понимаешь, что если к Ромке вернешься, то это навсегда? Не понимаешь? С ним не надо играть, он не игрушечный пупс!

— Инка, я понимаю, ты очень уважаешь этого человека, и я клянусь тебе, что больше не обижу и не оскорблю его, да я даже и не думала к нему возвращаться, просто…

— Просто? Что у тебя когда-либо было просто, Данка? У тебя же все через душу, через нервы, через боль и слезы. Да ты же не умеешь просто! А другим что — страдать из-за этого?

— Я не виновата, что он страдает, я этого не хотела, — тихо произнесла девушка. — Он еще летом звал меня, и сейчас. Ну что мне делать?

— Как летом? Каким летом? — Инка отложила тарелку и повернулась к подруге. — Когда это он тебя звал?

— Ну летом. Встретились случайно, попили кофе, он и сказал, что простил, и что ждет.

— Вот как… — Инка на секунду зажмурилось, и Дана в изумлении уставилась на нее, но в следующее мгновение та уже улыбалась, только стала бледнее, чем обычно. — Хороший парень, правда? Настоящий друг, — сказала она тихим голосом.

— Я не понимаю, я ничего не понимаю. Ты чего, дорогая? Ты из-за него так, да? — Дана растерялась.

— Знаешь, мне пора. Посуду сама домоешь, — Инка глянула в мойку. — Тут один салатник остался, а мне завтра рано вставать, — проговорила бесцветным голосом и направилась в прихожую. Дана последовала за ней, не понимая, что случилось с подругой.

Та быстро оделась, по традиции чмокнула хозяйку в щеку, но при этом даже не взглянув на нее, и выскочила за дверь.

«Что это было?» — Дана, обескураженная, вернулась в кухню.

А Инка бежала по улице, не замечая ничего вокруг, и слезы текли по красивому лицу. Летом, значит. Ждет и надеется? Готов принять? Ну-ну. Молодец какой! Настоящий друг! Значит, еще летом, да? И сегодня? А как же она? Она… С ней-то так за что?

* * *

— Как ты мог! Негодяй! Обманщик! — Инка набросилась на него, как только Роман приоткрыл дверь.

От его тела исходил тонкий аромат морского бриза — он только что принял душ. Высокий, широкоплечий, с красивым лицом, сейчас он выглядел обескураженным поведением Инки. Самым лучшим было схватить ее и обездвижить. Пусть придет в себя.

На мгновение девушка замерла в его руках, послушная мягкой силе, но в следующую секунду вырвалась и снова принялась колотить кулаками по литой груди, прикрытой тонкой материей темной рубашки.

— Да что с тобой, остановись! — вскричал раздосадованный Роман. — Хватит, я сказал. Успокойся!

Он прикрыл входную дверь, стянул с ее головы шапку, прижал трепещущее тело к себе, такой спокойный, монолитный, надежный… такой не ее.

— Ты обманывал меня все это время! — девушка готова была разрыдаться, и сдерживалась лишь усилием воли. Плакать перед ним? Ни за что! Ни перед кем! Хотя, он не все.

— Да с кем же я мог тебя обманывать? — Роман искренне не понимал ее и не чувствовал за собой никакой вины.

— Ты обманщик, ты лжец, ты… — в его объятиях Инка почувствовала покой и тепло, и сердце стало биться тише, и даже обида потихоньку отпускала. Главное — он ее обнимает, он рядом, а чей он — это дело десятое. Сейчас — только ее.

— У тебя что-то случилось? — уже тише спросил он, зарывшись носом в ее каштановые волосы.

Девушка согласно закивала, и слезы ручейками побежали по холодным с мороза щекам.

— Давай я тебе накормлю, ты успокоишься и все мне расскажешь, — предложил Роман.

— Нет, я не голодная, и успокоиться не могу, и рассказывать нечего. После того, что рассказали мне, — Инка всхлипнула.

— И что же тебе рассказали?

— Ром, почему ты не говорил мне, что зовешь к себе Данку, что постоянно ждешь ее и готов принять обратно? — в глазах такой упрек, такая боль. Полное море обиды плещется, бушует, ветер вздымает волны.

Молодой человек сразу убрал руки, взъерошил волосы, выдохнул громко и нервно.

— Вот дела, — проговорил он, пряча глаза.

— Я думала, что мы…

— Да что ты думала, Инка! — он сердито посмотрел на нее. — Ты умная, вот и думаешь много, — он схватил ее за плечи и наклонился к ее лицу. — Но вот только за меня думать не надо, хорошо? Неблагодарное занятие. Что ты можешь понять во мне, в моих мыслях, в моих чувствах? Это мое, понимаешь? Только мое, и никого не касается.

Он резко выпустил ее и отвернулся к стене, сцепив руки на затылке.

— А я? Я, значит, пустое место, да? — губы девушки задрожали, голос переставал подчиняться ей.

— Ну почему сразу такие крайности? Ты это ты, Дана это Дана. Вы разные, и отношусь я к вам по-разному, можешь ты это понять? Нет? Вот и не думай об этом.

— А кто я для тебя?

— Ох, ну что за вечер-то сегодня! — тихо взвыл молодой человек. — Инка, ну вот почему в одиннадцатом часу вечера мы должны с тобой разбираться в таких сложных вопросах, а?

— То есть, сказать тебе мне нечего, — прошелестела едва слышно девушка. — Знал бы, кто я тебе, отвел бы мне достойное место, так и сказал бы об этом без труда, — она шмыгнула носом. — Вот Данка тебя спросит о том же, и ничего сложного не будет, ведь правда? Хоть в час ночи разбудит — сразу скажешь, что любишь и жить без нее не можешь.

— И люблю. И не могу, — не оборачиваясь, произнес Роман.

Наверное, зря. Встречаться взглядом с расстроенной Инкой было тяжело. Такого взрыва эмоций он не ожидал. Ему казалось, что между ними с самого начала все было понятно, и сцена ревности, да еще такая неистовая, его потрясла.

— Да ясно все, о чем тут говорить, — Инка печально улыбнулась, будто насмехаясь над собственной наивностью. Нет, над непроходимой глупостью. — Ты ее любишь, а я так… Модистка — для тела, дантистка — для души.

— Послушай, — Роман резко обернулся к ней, — а я и не скрывал, что люблю ее. Я просто не говорил с тобой об этом никогда, даже не предполагал, что надо было. Но ты же знала, что это так. Ведь знала? — он подошел к ней вплотную и решился посмотреть в глаза.

От его близости, от запаха, исходящего от прокачанного тела, у Инки закружилась голова. Она принялась расстегивать пуговицы своей куртки непослушными нервными пальцами.

— Ром, я знаю, я все понимаю, но… ты же однажды впустил меня в свою жизнь. Всего лишь в прихожую, но, все же, впустил… Не выгоняй теперь, а? — слезы снова закапали с ресниц. — Ромочка, прошу тебя, милый, родной, будь сейчас со мной, только моим. Пусть на несколько минут… — она приблизилась к нему и вцепилась в мускулистые плечи, крепко прижалась к телу, задышала громко и медленно, он не должен устоять, он не должен остаться равнодушным. Ей так надо сейчас!

— Инка, что ж ты делаешь, — он пытался отцепить ее пальцы, ставшие такими жесткими, но делал это не так решительно, как мог на самом деле.

— Я знаю, я нужна тебе сейчас, — шептала девушка, — а ты нужен мне. Мы же можем помочь друг другу, правда? Помоги мне, прошу. Ведь тебе это ничего не будет стоить, ну, Ромочка.

— Ошибаешься, — проговорил он мрачно, уже ощущая жар ее тела. — Мне всегда эти встречи дорого даются. И я плачУ большую цену.

— Такую же, как и я? — Инка подняла на него свои огромные глаза.

— Наверное.

— Но я-то готова, — она тряхнула головой, волосы рассыпались по плечам. Еще недавно он так нежно гладил их, в их последнюю встречу. Говорил что-то про их шелк, про аромат и мягкость.

— Инка, это же больно, — проговорил тихо Роман. — Быть не с тем, с кем жаждешь, любить не того, кого хочешь, терять самое дорогое, отдавая недостойным… — столько тоски в его голосе, столько черноты в глазах.

— Ну я-то, допустим, отдаю достойной, — прошептала девушка. — Данка достойна, я знаю, как ни горько мне это признавать, вот только… к чему тешить себя пустыми надеждами.

Молодой человек рванулся, хотел было отвернуться, но Инка крепко вцепилась в него. Его лицо так близко, дыхание теплое, сердце стучит, и она все это чувствует. «Ну же, покажи, что хочешь меня!»

— Я здесь, я рядом, а она далеко, — прошептала Инка, прикоснувшись кончиком языка к его уху. Для этого поднялась на цыпочки, проведя грудью по его плечу. Положила его руку, ставшую горячей, себе на ягодицы. — Я здесь, — шептала она, словно убаюкивая, замершему мужчине. — Ты нужен мне.

Роман выдохнул воздух сквозь сцепленные зубы. Он боролся сейчас с самим собой, со своей природой, со своей душой.

— Зачем ты делаешь это? — тихо простонал он ей в лицо, и ее дыхание сбилось от блаженства.

— Я еще много чего могу сделать, — прошептала она, целуя его шею, горло, кадык, расстегивая пуговицы рубашки, лаская пальцами крепкую шее.

Мужчина тяжело задышал.

— Мы будем об этом жалеть, — еще пытался он хоть как-то сопротивляться.

— Я так точно не буду, — легкий смех, словно колокольчик, разнесся по прихожей. — Позови меня, и ты обо всем забудешь.

Резко прижалась к его бедрам. Ну вот, наконец-то! Она почувствовала: он сдался. Теперь он ее, и ему стала вдруг так необходима женская ласка.

С каким-то не то всхлипом, не то воплем, мужчина подхватил девушку на руки, вцепившись в ее губы, и понес в спальню.

Инка любила этого человека так, будто была создана исключительно для него. Она была добра к тем, кто пытался за ней ухаживать, засыпая цветами и делая дорогие подарки и недвусмысленные намеки, но не более того. Улыбалась, благодарила, что-то принимала, от чего-то категорически отказывалась, кого-то подпускала к себе, кого-то тактично удерживала на расстоянии. Но все это было просто ветром, солнечными лучами, набухающими почками на деревьях с молодыми клейкими листиками, ароматом цветов, которыми она не могла не восхищаться, но которым не могла ничего дать взамен, кроме как принимать, вдыхать и наслаждаться, но Роман — с ним все было совершенно иначе. Он — не просто веяние ветра, а что-то настоящее, ощутимое, глубокое и… недоступное.

Она впервые увидела его на кухне у подруги. Никак не ожидала, и даже замерла на месте, пораженная тем, что, наконец-то нашла его! Единственного. Единственно нужного, единственно важного.

Инка влюбилась с первого взгляда. И даже не в черты лица, не в выражение глаз. Она увидела его спину, широкий разворот плеч, уверенную осанку, военную выправку, которая бывает только у высших чинов офицеров Ордена (уж ей ли не знать об этом, любимой генеральской дочке!), бритый затылок, чтобы удобно было носить фуражку. Увидела, и замера, и забыла, о чем говорила, вбежав на кухню с полным пакетом овощей для предстоящей вечеринки.

Молодой мужчина обернулся, и Инка задохнулась от нахлынувших чувств, словно с головой ушла под воду жарким солнечным днем. На нее смотрел он. Взглянул в широко распахнутые глаза, скользнул карим огнем по полураскрытым губам цвета лепестков алых роз, по груди, бурно вздымающейся от теснящихся в душе чувств, расцветших в одно мгновение от его присутствия, и открыто улыбнулся.

— Привет! Какие красивые подруги у моей Даны. Это что? Можно взять? — он протянул руки и принял тяжелый пакет, который хрупкая девушка держала двумя руками, прижимая к себе все это время. — Что тут у нас? Но разве можно хрупким девушкам таскать такие тяжести, — в глазах смех и легкая укоризна. — У вас мужчин, что ли, нет для таких поручений?

Инка молчала, не в силах подобрать ни одного слова, чтобы хоть что-то ответить.

Она услышала только одно: «моя Дана». Его Дана. А она, Инка, не его, созданная для него, но не нужная ему. Она, прекрасная, как лесная фея, как нимфа — как там еще ее называли ее почитатели? — оказалась просто безликой «красивой подружкой» его Даны. Его персональной феей назначена другая. А парень уже мыл овощи, поглядывая на застывшую Инку.

— Если в мойке много овощей, что это означает? — вдруг спросил он весело.

— И что же? — отмерла, наконец, девушка. Она заставила себя изобразить самую милую улыбку, какая полагается «подружке его девушки».

— А то, что скоро будет салат, — парень усмехнулся. — Поможешь мне? Меня Рома зовут, — он уже вытер руки полотенцем, и протягивал ей широкую сильную ладонь, умеющую сжимать приклад автомата, РПГ или 'Мухи', умело и уверенно управляющуюся с другими смертоносными орудиями, метающую ножи, и сокрушившую не одну челюсть.

— Инка, — девушка протянула свою руку, и ее тонкая узкая ладошка утонула в его ручище в легком осторожном рукопожатии.

Она старательно пыталась резать помидоры и огурцы, но все время попадала мимо остро наточенным ножом, прямо по пальцам, ставшим вдруг деревянными и неловкими. Она усиленно это скрывала, боясь быть отправленной с кухни. Это было бы равносильно изгнанию из рая, отлучению и проклятию, и она не могла этого допустить. Она шутила, смеялась, а ее бедное сердце отчаянно кровоточило, совсем не так, как неосторожно порезанные пальцы. К концу их разговора ее душа захлебывалась в крови.

Так в ее жизни все кончилось, даже не успев начаться, и все надежды на счастье пошли прахом, потому что в доме Данки появились наточенные ножи, и тот, кто теперь за этим следил.

Девушка не могла ненавидеть свою подругу, но стала отчаянно ей завидовать, чего раньше с ней никогда не случалось. Инка росла счастливым ребенком. Она ни разу ни с кем не поссорилась в своем радостном детстве. Никого не исключила из игры, никому не сказала ни одного обидного слова — не было причин. Она была девочкой, у которой самые милые бантики, самое волшебное платье, самая красивая улыбка. Она всегда могла подарить любую свою игрушку ребенку, если тому она очень нравилась. Ей никогда ничего не было жалко. Еще больше она получала в ответ.

С ней хотели дружить в школе, гулять во дворе. Она по-прежнему всем щедро делилась, и мальчиками в том числе. Не одну девочку она познакомила с молодым человеком из числа своих воздыхателей, и делала это всегда с легким сердцем. Ей нравилось устраивать чье-то счастье.

Дана появилась в восьмом классе в конце учебного года, переехав в их район после развода родителей. Семейная драма сделала ее замкнутой и нелюдимой. Она не шла на контакт, не заводила знакомств, не стремилась общаться. Пряталась за занавесом длинных светлых волос, отводила глаза, когда к ней обращались. Очень быстро ее оставили в покое, потеряв к ней всякий интерес, но Инке однажды удалось заглянуть этой девочке в глаза, и то, что она в них увидела, заставило ее замереть. Столько музыки, тепла, романтики, доброты и… печали. Такая глубина. Инка понимала, что эта девочка грустит, но никогда не скучает наедине с самой собой. Инке очень захотелось войти в этот мир красоты и утонченности, и ее впустили. Ей доверились и раскрылись. С тех пор они стали неразлучными подругами, верными своей дружбе по сей день.

Инка не раз пыталась устроить Данкину судьбу, упорно знакомила ее со своими друзьями, но девушке никто не нравился, или она была не готова к таким отношениям. Дана по-прежнему оставалась одна. И вот в двадцать пять в ее дом пришел он, принц из Инкиных снов. Ну почему он перепутал квартиры? Инка была готова отдать все, буквально все, что у нее было, за одного этого человека, но именно он оказался недоступным. Судьба жестоко посмеялась над ней: щедро одаривала ее своей милостью на протяжении стольких лет, убеждая в том, что она любимица фортуны, чтобы однажды разбить ей сердце одним только фактом: самое важное для нее недоступно. А без этого уже не в радость были никакие дары и подарки.

Инке ничего не оставалось, как спрятать свое чувство глубоко внутри, даже намеком не выдавая истинного отношения к чужому мужчине. Она искренно желала подруге счастья, а сама при этом каждый день медленно умирала от горя и тоски.

Когда Дана рассталась с Романом, рассталась плохо, оскорбив и унизив его прилюдно, девушка не испытала никакой радости. Она просто увидела Ромкины глаза, залитые алкоголем, не способным притупить его боль, и страдала вместе с ним, каждым нервом чувствуя его боль, корчась от бессилия помочь и облегчить ее. Нет, такой ценой получить свою мечту она никогда не желала. И еще она поняла, что тогда-то она Ромку и потеряла окончательно. Навсегда. Никогда он уже не оправится от этой потери, не забудет эту боль, не исчезнут его шрамы. И она, Инка, не сможет заменить ему его любимую, «его Дану». Ни-ког-да…

То, что между ними случилось, она и сама не посмела бы назвать любовью. Она знала, что это жалкие подачки уязвленного отвергнутого парня, боящегося оставаться наедине с самим собой слишком долго. Ее долго не хотели впускать в эту ставшую ненужной для кого-то жизнь, и она стучалась настойчиво, упорно, ломая ногти и сдирая кожу в кровь, но ворвалась, пытаясь удержаться на краешке чужой судьбы, хоть недолго, сколько сможет, сколько получится.

Она понимала, что надеяться ей не на что, но все же делала все, что могла и умела, и даже то, что не умела, чтобы помочь Роме забыться, отвлечься и обратить, наконец, на себя его внимание. Она даже на какой-то миг поверила, что что-то может появиться на этом пепелище, но… одна фраза подруги оборвала эти надежды. Он ждет Дану. Выходит, все то время, когда Инка дарила ему свою любовь, изощренный и изысканный секс, растворяясь в нем, пытаясь пробудить в нем страсть, он ждал свою Дану, мечтая лишь о ней. Что ж, она понимала с самого начала, что надеяться не на что, но что можно урвать — она не выпустит из рук.