Комментарии к частным беседам

Светлана Данилина

В книге собраны 33 реалистично написанных рассказа, объединённых общими особенностями: занимательной подачей сюжета, неожиданной интригой, интересными психологическими портретами непохожих героев, оптимизмом, тонким юмором, обращениями к классической литературе, богатством языка.

ЗАТЕЙНИК

Сессия в институте физкультуры.

Зачёт по анатомии и физиологии.

Учебная группа баскетболистов — юношей и девушек.

Они сидят на стульях в коридоре возле закрытой двери аудитории.

Надо сказать, что закрытые двери аудиторий всегда выглядят вызывающе и порождают самые неприятные чувства у тех, кто должен в них войти.

Душевного позыва к проникновению внутрь у ожидающих своего часа студентов, как правило, не наблюдается. А вот чувство долга, который надо немедленно выполнить, так и толкает к тому, чтобы войти. Ан нет! Двери закрыты, и неминуемый решительный шаг откладывается на неопределённое время, что вызывает нервотрёпку и ощущения беспомощности и покорности своенравной фортуне. А ожидание консервируется и тяготит.

— Десять минут, — в очередной раз взглянув на часы на руке, говорит долговязый староста.

Впрочем, все мученики учёбы отличаются высоким ростом.

— Что, не пришёл ещё? — подбегает к группке страждущих запоздавшая девушка Оля со спортивной сумкой на плече.

— Задерживаются! — поясняюще и уважительно выдыхает староста.

— А я вчера в общежитии спросила, как он, — делится с присутствующими Оля.

— Ну, и как? — сразу трое несчастных в унисон повторяют за ней страшное слово.

— Да по-всякому, — отвечает она.

— То есть? — с опаской конкретизирует староста.

— Говорят, затейник — смеётся всё время, — неопределённо отвечает Оля, сдувая длинную чёлку с глаз.

— Дебил, что ли? — весело, но настороженно спрашивает кто-то из толпы

— Нет, пошутить любит. В позапрошлом году всех завалил, а в прошлом — у целой группы сразу всё принял, — выкладывает информацию взмыленная Оля.

— Затейник! — комментирует форвард с перевязанной эластичным бинтом кистью.

— Кто-нибудь что-нибудь знает? — спрашивает староста, окидывая группу напряжённым взглядом.

— Мы, — гордо поднимает руку отдышавшаяся Оля. — Мы с Иркой вчера учебник читали.

Сидящая рядом Ирка кивает головой и вздыхает.

— Какого цвета? — живо интересуется травмированный форвард.

— Ну, зелёный такой, — просвещает его Ирка.

— Тёмно-зелёный или светло-зелёный? — уточняет он.

— Такой грязно-тёмно-зелёный, — объясняет Ирка.

— А тебе зачем? — спрашивает любознательного форварда Оля.

— А вдруг спросит? Надо же знать, что сдаём! У меня знакомого один раз спросили, а он не знал. Так его сразу и завернули. Три раза потом пересдавал!

Все проникаются сочувствием. Восстановившая дыхание Оля три раза плюёт через плечо, наклоняется и стучит кулаком по деревянной ножке стула, на котором сидит Ирка.

— Тоже анатомию? — интересуется староста.

— Хуже! Логику на истфаке. У них там препод — вообще, зверь! — откликается форвард.

— Ещё неизвестно, что лучше, а что хуже — анатомия с физиологией или логика, — задумчиво произносит староста.

— Люди! А как препода зовут? — вдруг осеняет форварда.

— Глеб Яковлевич, — сообщает староста.

— А знаете, сколько костей в скелете? — интригующим тоном спрашивает подготовившаяся к экзамену Ирка.

— Ну? — перебрасывает ей мяч обратно защитница девичьей команды Лена.

— 205—207, — делится Ирка.

— А чё так? — удивляется форвард.

— Ну, индивидуально — у каждого по-своему! — доходчиво и авторитетно объясняет Ирка. — Проходили, между прочим.

— А мы на сборах были! — весомо показывает забинтованную кисть форвард.

— Ты бы, Ирк, ещё что-нибудь рассказала народу, — просит староста.

— Ну что вам рассказать? — вглядывается в потолок Ирка, собираясь с мыслями.

— 32—34 кости — непарные, остальные — парные, — выкладывает она всплывшую в памяти информацию. — А в черепе их 23.

Однокашники смотрят на неё с большим уважением и тоскливой завистью.

— Завалит он нас всех! — мрачно пророчит форвард.

Но вот в конце коридора появляется интеллигентный старичок с аккуратной седенькой бородкой и с жёлтым портфелем в правой руке.

Группа прекращает разговоры об анатомии и смолкает.

Профессор подходит к аудитории.

Студенты почтительно здороваются и благоговейно смотрят сзади и сверху на его лысую макушку, пока он, повернувшись к ним спиной, возится с ключом.

Наконец, преподаватель распахивает дверь и входит в аудиторию первым.

— Прошу всех! — приглашает он группу.

Среди студентов-баскетболистов, которые сразу непроизвольно втягивают головы в плечи и начинают сутулиться, он выглядит, как низкорослый пигмей в буйных зарослях реликтовых гигантских секвой.

— Прошу прощения за опоздание, — церемонно говорит он. — Сейчас всё наверстаем! Садитесь ближе, готовьтесь!

«Хорошо, что все вместе, а не поодиночке», — думает форвард.

Что такое анатомия и физиология для студентов института физкультуры?

Нет, конечно, они должны иметь представление о мышцах и костях, а также о том, как всё это работает в организме.

Но они больше заняты тренировками. Часто уезжают на соревнования и пр. Поэтому предмета не знают.

Тем временем Глеб Яковлевич водружает на стол свой портфель, открывает его и медленно извлекает на всеобщее обозрение старую видавшую виды допотопную картонную папку с выцветшими зелёными тесёмками.

После этого он перемещает портфель на стул, стоящий рядом, садится на соседний стул и начинает развязывать тесёмки.

Делает он это нарочито неторопливо. Узелок никак не подаётся его неловким пальцам. Но, в конце концов, он под тяжёлыми взглядами присутствующих, справляется с ним. Затем Глеб Яковлевич раскрывает папку, и глазам отупевших от предвкушения студентов является большой белый конверт.

Глеб Яковлевич заглядывает внутрь.

Из него он вынимает стопку проштампованных билетов и начинает демонстративно неспешно раскладывать их на столе.

Создаётся впечатление, что он нарочно тянет резину, испытывая студенческое терпение.

Спортсмены не дышат и наблюдают, как Глеб Яковлевич, ни на кого не глядя, увлечённо растасовывает свой гранпасьянс, чередуя и меняя местами билеты.

Наконец, когда все бумажки разложены так, как это нужно Глебу Яковлевичу, он вскидывает глаза на окаменевшую аудиторию, не отводящую заворожённых взглядов от его манипуляций.

Обведя преувеличенно большими в стёклах очков очами замерших обречённых студентов, он опять обращается к папке и вытаскивает из неё стиснутые большой железной скрепкой листы бумаги формата А4. Потом он стаскивает тугую скрепку и, просмотрев убористо распечатанный текст на листах, аккуратно кладёт кипу бумаги в правый дальний угол стола.

Вслед за этим он принимается за перелистывание и просмотр журнала, заблаговременно угодливо положенного перед ним старостой.

Истомившиеся студенты мысленно пересчитывают значки «н», стоящие у фамилии каждого.

Пропусков у них много, что не сулит ничего хорошего при оценке их знаний и усердия. А последнего ни у кого не наблюдается. Все беспредельно легкомысленны, безалаберны и необязательны.

Глеб Яковлевич, отрывается от журнала и оценивающе, придирчиво и выматывающе долго сморит из-под очков на аудиторию.

— Баскетболисты, говорите? — спрашивает он и получает в ответ нестройное и почему-то виноватое «да».

— И баскетболистки? — раздумчиво изрекает он.

— Да, — хором откликается женская часть группы.

— Это хорошо, — говорит он.

Изморенным ожиданием девушкам становится плохо от тягостных предчувствий.

— Староста! — вдруг призывает Глеб Яковлевич. — А откройте-ка нам, милый друг, форточку! Что-то здесь очень душно.

Староста, как пружинистый болванчик, подскакивает со своего места, бросается к окну, легко достаёт высокую ручку форточки и раскрывает створку.

— Замечательно! — благодарит его Глеб Яковлевич. — А то вас здесь много, а воздуха мало.

Он берёт в руки опостылевшую всем стопку листов и, держа её у груди, опять по кругу оглядывает измученную и изнурённую ожиданием аудиторию.

Из-за его спины виден стоящий в углу у окна скелет, и создаётся впечатление, что он иронично поглядывает пустыми глазницами на студентов.

На его груди среди белых рёбер красуется ламинированный бейджик на красной ленточке. На бейджике крупными буквами напечатано имя Йорик, а рядом — фотографии черепа анфас и в профиль.

Глеб Яковлевич оглядывается на Йорика, сдвигает очки на кончик носа и окидывает учебное пособие долгим пристальным оценивающим взглядом.

— Что-то он у вас сегодня какой-то невесёлый! — констатирует профессор.

Обычно студенты к Йорику неравнодушны и любят наряжать его. На 1 мая ему повязывают алую косыночку, на 8 марта прикрепляют к фалангам пальцев веточку мимозы, а на Новый год украшают его старые синтетические кости ёлочными шариками и блестящими гирляндами. Девушки иногда тренируются на нём в завязывании шарфиков и платочков разными новомодными хитроумными способами.

Обращение Глеба Яковлевича к бедному Йорику повергает аудиторию в прострацию.

В воздухе витают гадкие флюиды ожидания коллективного провала.

«Затейник!» — крутится в голове форварда характеристика, данная профессору предыдущими поколениями.

Глеб Яковлевич отрывает взгляд от несчастного, кажущегося с течением времени перепуганным и забитым Йорика и останавливает его на уже ненавидимой всеми пачке бумаги в своих руках.

Он вытягивает руки вперёд, перелистывает её, кладёт на стол, достаёт снизу последний лист и начинает сосредоточенно и с каким-то садистским смаком комкать.

Группа измочаленных студентов обречённо следит за его движениями, и каждый чувствует себя таким же хрупким листом бумаги формата А4, подвластным любому капризу и непредсказуемой скверной прихоти.

Ровный гладкий лист постепенно превращается в плотный основательно спрессованный комок.

— Ну что? Баскетболисты и баскетболистки! — с хитрой издёвкой, слабо и как-то сладко улыбаясь, вопрошает Глеб Яковлевич и взвешивает на ладони комок бумаги.

Экзаменуемым уже давно невыносимо тошно от актёрских выкрутасов.

Наконец, Глеб Яковлевич ухмыляется, издаёт воодушевлённое «ага!» и решительно, как будто только что придумал, озвучивает пришедшую ему на ум идею:

— Вот если попаду этим комком в форточку — всем зачёт автоматом поставлю! А не попаду — не обессудьте!

Он заносит правую руку для броска.

Побледневшие от неопределённости и непредсказуемости происходящего баскетболисты и баскетболистки затаиваются и в оцепенении безотрывно смотрят за рукой.

Глеб Яковлевич, не обращая внимания на заинтригованных зрителей, по-волейбольному заносит руку для замаха, медленно выпрямляет, выводя её вперёд, и сильно бросает бумажный комок в сторону форточки.

Приходилось ли ещё когда-нибудь спортсменам так внимательно, с замершими почти остановившимися сердцами, с перехваченным дыханием, следить за броском?

Траектория полёта комка бумаги в глазах каждого расщепляется на кадры — от дешёвого ничтожного результата зависит ближайшее будущее — стипендия, каникулы, отчисление и другое. В головах зрителей успевает промелькнуть целый ворох мыслей. Но главная — одна, настойчиво стучащая в висках: «Попадёт или не попадёт?»

В голове у форварда почему-то ни к селу ни к городу звучит неизвестно откуда появившаяся строчка из песни — «По танку вдарила болванка».

Скомканная бумажка, как будто подталкиваемая и поддерживаемая коллективной энергетикой, благополучно долетает до форточки и после своего фееричного полёта оказывается за окном — в зелени молодых трогательных и нежных берёзовых листочков на фоне молодого июньского светло-бирюзового неба.

— Ура! — облегчённо выдыхает группа.

Студенты произносят это слово полушёпотом, боясь привлечь внимание посторонних и подвести-подставить Глеба Яковлевича. Ещё бы — экзамен сопровождается стадионными криками! А вдруг у профессора будут неприятности?

— Что так тихо? — разочарованно спрашивает Глеб Яковлевич.

— Ура-а-а! — восторженно во всю мощь спортивных лёгких кричат баскетболисты и баскетболистки.

— Учитесь бросать! — резюмирует удовлетворённо улыбающийся Глеб Яковлевич. — Давайте зачётки!

Довольный хорошо разыгранной антрепризой, он начинает расписываться в зачётках исстрадавшихся, но благодарных, пришедших в себя и наконец-то порозовевших студентов.