Мерцание зеркал старинных. Наташа – рождение яркой кометы

Светлана Гребенникова

Почти триста лет спустя призрак Наташи поселился в доме той, кто является ее продолжением, той, в чье тело вселилась ее душа, и рассказал свою историю в надежде, что восторжествует истина. Наташа указывала на свои портреты и просила сорвать маски с тех, кто убил ее и воспользовался ее именем после смерти.Наташа считает, что срока давности у преступления, которое совершено над ней, нет! И просит, чтобы ее последовательница, ее отражение в этом мире, раскрыла все секреты.

Глава 5. Мой новый дом

Я уже упоминала, что моей новой семье теперь принадлежала мыза Лигово с 7 прилегающими к ней деревнями и несколькими тысячами душ крепостных. Земли наши простирались от Финского залива до Лиговского канала, имение пересекала Петергофская дорога. Раньше поместье являлось «придворным селом»: в Лигове проживали дворцовые садовники, потому места здесь были ухоженные.

На огромном озере у плотины работала большая водяная мельница. Его берега были укреплены вязами и плакучими ивами, спускающимися к самой воде. В зеркальной глади отражались кусты белого и розового шиповника, на поверхности плавали белые лилии.

Двухэтажное здание покоилось на массивном фундаменте из тесаного сердобольского гранита, бельэтаж был оформлен по фасаду четырехколонными ионическими портиками, охватывающими окна и изящные барельефы над ними. Над парадным фасадом парил длинный балкон, поддерживаемый гранитными колоннами. В дом вела двухмаршевая гранитная же лестница, выходившая на небольшой мощеный плац для подъезда карет.

Особняк был идеально вписан в композицию тенистого французского парка с затейливыми цветниками, кленовыми, липовыми и дубовыми аллеями и роскошного фруктового сада. Всё вместе являло собой восхитительное зрелище!

Мы остановились у больших парадных ворот. Они отворились, и карета въехала внутрь. Я с любопытством рассматривала дом, где мне теперь предстояло жить. Прекрасное место, в которое я так неожиданно для себя попала, понравилось мне с первого взгляда.

Когда мы подкатили к крыльцу, Дмитрий Валерьянович первым вышел из экипажа и подал руку сначала мне, а потом Марии. Завидев карету, слуги вышли из дома и выстроились на крыльце. Они улыбались нам и, кланяясь, восклицали:

— А-а-а, вот и наша барышня приехала, добро пожаловать! Да глядите, красавица-то какая, на королевишну похожа.

Я обрадовалась радушному приему, и мне было лестно, что меня называют барышней, да еще и красавицей.

— Как вас звать-величать, милая?

— Наташей, — бойко ответила я.

Дмитрий Валерьянович подошел ко мне и, ласково обняв, поправил:

— Натальей Дмитриевной! Дочка это наша богоданная — моя и Марии.

— Вот и хорошо, — промолвила полноватая женщина. — А я Аксинья — кухарка ваша.

Все по очереди подходили, представлялись. Обращались со мной уважительно, и это мне тоже понравилось.

Чуть в стороне стояли два мальчика, которые смотрели исподлобья. Дмитрий Валерьянович подвел меня к ним.

— Наташа, познакомься, это братья твои. Старший — Григорий, а это Иван, младший.

Мальчики нехотя подали мне руки и с поспешностью отдернули их. Я подняла глаза на Дмитрия Валерьяновича, но он только улыбнулся и погладил меня по голове:

— Вы обязательно подружитесь. Идем, Наташенька, я покажу тебе дом.

Я подала ему руку и весело зашагала рядом.

В добротном, просторном и красивом доме на первом этаже располагались кухня, столовая, небольшая уютная гостиная и главное парадное помещение — овальная зала, перекрытая куполом восьмигранного бельведера, который прорезали арки и полукруглые проемы. В бельэтаже находился кабинет отца и было устроено несколько жилых комнат. Дмитрий Валерьянович провел меня по всему дому, а затем сказал, открывая одну из дверей:

— Вот, это твоя комната, Наташа.

Я радостно вбежала внутрь.

Комната была просторной, гораздо больше, чем моя спаленка в доме графа. Я теперь буду так его называть — ведь тогда я еще не знала, что он мой родной отец…

— Папа, — закричала я, — здесь даже балкон есть!

— Да, Наташенька, есть, только осторожно, не надо так свешиваться вниз, — одернул меня отец, — ты ведь еще маленькая!

— Нет, папа, я не маленькая, смотри… — и я встала на цыпочки, чтобы казаться хоть немного повыше.

Он тихо засмеялся.

— Ну пойдем, егоза, я тебе еще кое-что покажу.

Он открыл дверь в коридор и сказал проходившей мимо Марии:

— Распорядись, чтобы обед подавали, мы сейчас спустимся.

— Я уже распорядилась, Дмитрий Валерьянович. Там внизу круговерть с утра: все на кухне стараются угодить нашей Наташе, — она улыбнулась. — Ну как, нравится тебе твоя комната?

— Да! Очень!

— Ну вот и хорошо, вот и ладно…

И она прихрамывая пошла по своим делам.

В моей комнате обнаружилась еще одна дверь, и, открыв ее, Дмитрий Валерьянович пригласил меня войти. Это была ванная комната, довольно большая, с окном, выходящим на просторы парка. Половину помещения занимала огромная чугунная купель. На изящном круглом столике стояли красивый кувшин и тазик для умывания. Один угол от пола до потолка украшала отделанная изразцами голландская печь. Это было восхитительно!

— Сейчас, Наташа, я приглашу девушек, которые помогут тебе умыться и переодеться с дороги, а после спускайся в столовую.

— А во что же я переоденусь? Я и не знаю, где мои платья…

Он улыбнулся.

— Пойдем.

Мы вернулись в комнату, он подвел меня к большому шкафу, рядом с которым висело огромное зеркало, и, открыв его, вопросительно посмотрел на меня. Я обомлела: гардероб был заполнен нарядами. Там имелись и платья, и туфельки, и сапожки… даже плащ и шубка. Я осторожно провела рукой по дорогим тканям и мехам.

— Это что? Всё мне?..

— Ну а кому же еще? — засмеялся Дмитрий Валерьянович. — Мне они не сгодятся, сынкам моим тоже, ну а Марии маловаты будут.

Я запрыгала от счастья.

— Обживайся, дочка, только не задерживайся: ровно в два часа обед подадут. Успеешь?

— Я мигом, — радостно ответила я, нисколько не печалясь, что меня привезли сюда.

Мы расселись за большим столом. Дмитрий Валерьянович устроился в красивом кресле во главе, напротив него Мария, по одну сторону стола сели Иван и Гриша, а я с другой стороны, на высоком стуле с подушечкой, рядом со своим теперь уже отцом. Я почему-то очень легко стала звать его папой, словно он всегда им был.

Братья, насупившись, ковырялись в тарелках, а я с удовольствием уплетала всё, что приносили. Отец пожурил мальчишек:

— Ну что вы копаетесь? Ешьте скорее, после обеда пойдем на конюшни. Доложили мне, что прибыли Наташины пони и два жеребенка, которых ей граф подарил.

Я подпрыгнула от радости и захлопала в ладоши. Мария укоризненно посмотрела на мужа.

— Дмитрий Валерьянович, негоже барышне за столом скакать да в ладоши хлопать, о лошадях после трапезы поговорите.

Он улыбнулся, но ничего не ответил.

Отобедав, я побежала наверх: мне велели переодеться. Я пожала плечами, недоумевая: «Сколько ж можно, всё переодеваться да переодеваться?» Но спорить не стала: уж больно хотелось на подарки графа посмотреть. Служанка помогла мне быстро поменять платье на суконную амазонку. Я сбежала вниз и подошла к дверям гостиной, но остановилась, услышав приглушенные голоса Марии и ее сыновей, чуть приоткрыла дверь и навострила уши.

— Мама, — бубнил кто-то из мальчиков, — она что, так и будет теперь жить с нами?

— Да, сынок, — спокойно сказала Мария. — Только ты ошибаешься, милый: не она с нами, а мы с ней жить будем. Этот дом принадлежит Наташе.

Но потом добавила:

— И нам тоже, ведь теперь мы одна семья, запомни это, мальчик мой.

Сын что-то недовольно буркнул.

По коридору ко мне тихо подошел Дмитрий Валерьянович:

— Ну, егоза, готова?

— Готова, — смущенно ответила я.

Мы шли на конюшню, я важно выступала за руку со своим новым отцом, стараясь делать большие шаги, как и он. Увидев своих пони, я запрыгала от радости, но в еще больший восторг привели меня два жеребенка. Один, гнедой, сразу потянулся к моему кулачку, в котором было зажато яблоко, и защекотал губами ладонь, забирая лакомство.

— Я назову его Яшей, можно?

— Конечно.

Второй был черный как вороново крыло, он фыркал и нервно перебирал ногами. От поднесенного угощения жеребчик отвернулся.

— Не тронь его, Наташа, уж больно строптивый, пусть обвыкнется пока…

Дни мои в новом доме текли тихо и спокойно. Сильно досаждало лишь одно: Иван и Гриша почему-то никак не хотели принять меня. Мальчики были гораздо старше. Они не брали меня в свои игры, а я ведь не уступала им ни в чём — ни в меткости стрельбы из рогатки, ни в быстроте бега, ни в ловкости. Я научилась держаться в дамском седле и в скором времени из нас троих стала лучшей наездницей, но от этого мальчишки злились еще пуще.

Я прибегала к Марии, которую со временем стала называть мамой, готовая разреветься от обиды — оттого, что братья опять затеяли какие-то игры в парке, а меня не взяли. Она гладила меня по голове, сажала к себе на колени:

— Негоже барышне так вести себя! Потому они и не хотят дружить. Это игры для мальчишек! А ты ведь девочка… Когда же ты угомонишься уже, Наташа? Давай я лучше научу тебя вышивать? Это для барышни в самый раз будет.

Я нехотя соглашалась, и мы долгие вечера проводили за ненужным и не интересным для меня занятием. Я придумывала тысячи причин, чтобы бросить постылые пяльцы да иголки и куда-нибудь улизнуть.

С каждым месяцем Мария становилась всё слабее, и надсадный кашель ее был так страшен, особенно по ночам, что я всё время просыпалась от этих звуков. Их с отцом комнаты были рядом с моей… Я накрывала голову подушкой, чтобы не слышать ее страданий.

Возле постели по-прежнему всегда горела свеча: я еще очень долго спала со светом, никак не могла привыкнуть к темноте. Катя так ни разу и не навестила меня, и я постепенно перестала ее вспоминать…

Я обживала свою светелку, и со временем она наполнилась милыми моему сердцу вещами. К нам несколько раз наведывался граф, привозивший мне разные заморские подарки. Я любовно расставляла их и радовалась, какой красивой становится моя комната. Это была моя крепость, я могла убежать туда и спрятаться от кого угодно: никто не смел меня там беспокоить.

Всё мне нравилось! Всё было хорошо! Всё устраивало меня в моей жизни! Вот только эти двое мальчишек… Ну почему они так непотребно ко мне относятся?