Бабочки и Ураганы

Саша Карин

По улицам бродят ребята с молотками в руках и крушат все вокруг; на заброшенном часовом заводе меланхоличный сектант медитирует и разводит бабочек, а розоволосая девушка, гуляющая одна по ночам, не верит, когда ты говоришь ей, что вот-вот наступит конец света. Возможно, в мире просто не осталось ни капли здравого смысла. Выпей шоколадного молока и в последние секунды своей жизни попытайся расслабиться под прицелом револьвера бритоголового косоглазого паренька, считающего себя Богом.

4

Осторожно, двери закрываются, следующая станция — «Неизвестность».

Пока мы едем в метро, Кир рисует огромный волосатый член на дверях вагона. Прямо под надписью «не прислоняться».

— Это какой-то протест? — спрашиваю я.

— Нет, это волосатый член.

Кир знает толк в глупом и бессмысленном. Он рисует волосатые члены во имя Великого Развлечения.

А Великое Развлечение — это единственное, ради чего стоить жить, объясняет он. Это единственное, что нам осталось.

Мамонты сдохли,

Нам нечем себя занять

Смысла нет больше.

Мы одинокие охотники, оставшиеся без добычи. Мы рисуем наскальные рисунки на дверях вагонов во имя Ничего. Мы несемся в мрачное никуда в надежде, что наш поезд разобьется, сойдет с рельс на следующем повороте.

— Это волосатый член, — говорит Кир, — просто глупый и бессмысленный волосатый член.

Маленькая девочка с воздушным шариком в руке внимательно смотрит на рисунок, пока мама не берет ее за руку и не отводит подальше от нас.

Вот так и попадают в плохую компанию.

***

Через полчаса и четыре станции мы стоим под дверью Нуф-Нуфа. Однушка в типовом здании в типовом спальном районе, 140 мм керамзитобетонных перекрытий.

«Будет весело».

Кир стучит в дверь кулаком и говорит, что Нуф-Нуф — его знакомый. Они вместе играют в группе «Рычащие Искрами Пьяные Тигры». Нуф — ударник, а Кир — гитарист. Недавно они выгнали басиста, потому что он оказался безответственным мудаком, забивающим на репетиции.

Я притворяюсь, что мне интересно все это слушать. Я изучаю коврик с рыбками Инь и Ян под дверью.

Уже десять минут Кир колотит в дверь без перерыва, но нам никто не открывает. Я тяну руку к звонку.

— Звонок не работает, — говорит Кир, продолжая колотить в дверь, — резкие звуки отвлекают Нуфа от медитации.

Кулак врезается в сталь, а я пожимаю плечами и прислоняюсь к стене. Пока мы стоим на лестничной клетке, бритоголовый парень, столкнувший меня с автострады, рассказывает о своем сумасшедшем друге. Настоящее имя Нуф-Нуфа — Нуфариат Нуфариуриат Асхалат Всевидящее Око. Это имя ему дал Космос.

Я же думаю, что он сам его выдумал.

Кир смеется и колотит в дверь.

Нуф-Нуф верит, что ему суждено спасти мир, взрастив космический урожай и поднявшись по радужной винтовой лестнице, сотканной из крыльев тысячи бабочек. Он разводит бабочек у себя в квартире. У Нуфа совсем беда с мозгами.

— Так что мы тут делаем? — спрашиваю я.

— Мы стоим под дверью, — отвечает Кир.

Меня гипнотизирует его белозубая улыбка. Он продолжает рассказывать о своем дружке-психопате, бить в дверь и смеяться.

Когда Нуф-Нуф разведет тысячу бабочек, земная твердь разверзнется, и сквозь дыру во времени и пространстве пройдет Гурунхтал. Кир вертит пальцем у виска. Гурунхтал явится на свет, споет тремя голосами Истины, призвав к себе Нуф-Нуфа и пробудив в нем всевидящее око Асхалата. Великая тайна сущего или что-то вроде того.

В своей клетке каждый сходит с ума по-своему, говорит Кир.

Кулак врезается в сталь, а я сглатываю сухой комок слюны и пытаюсь понять, как здесь оказался. Сплю ли я? Проснулся ли я в больнице после того, как упал с автострады? Увижу ли я ослепительный белый свет, когда откроется дверь?

Как хорошо, что я под тяжелым наркозом и мне уже все равно. Я стою и молча изучаю коврик с рыбками Инь и Ян у входной двери.

— Не дрейфь, Попрыгунчик, — говорит мне Кир, — Нуф — нормальный парень. У него беда с мозгами, зато он выращивает лучшее лекарство.

— Лекарство? — спрашиваю я. — Что за лекарство?

— Лекарство от всего, — отвечает Кир.

Раздается хрип замка. Дверь открывается, на пороге появляется Нуф-Нуф. Он высокий, с длинными волосами, в грязном, накинутом на голое тело халате. Прямо под подбородком набит огромный глаз, лишенный век. Татуировка не скрывает след от петли на шее.

— Знакомься, это Попрыгунчик. — Кир бьет меня по плечу и улыбается.

Нуф-Нуф бросает на меня удивленный взгляд, но ничего не говорит. Он отходит в сторону, пропуская нас внутрь.

Тяжелая стальная дверь с грохотом захлопывается за моей спиной, и десятки пестрых искр поднимаются в воздух. Бабочки. Зеленые, синие, оранжевые, красные. На табуретке перед дверью лежат ключи, мелочь и гнилое яблоко.

Чешуекрылые питаются соком деревьев, гниющими и перезревшими фруктами.

Не снимая ботинок, мы проходим на кухню. Дверь в ванную немного приоткрыта и, пока мы идем по коридору, я замечаю три высоких куста под яркой, прикрученной к душевой кабинке 60-ваттной лампой.

Готов поклясться, это не сельдерей.

— Садись, — говорит Кир, показывая на старый диван, — чувствуй себя как дома.

Кир показывает мне на старый диван, а Нуф-Нуф открывает холодильник и достает из морозилки упаковку из-под мороженого. В ней — прозрачный полиэтиленовый пакет с рыхлыми зелеными комочками внутри.

Перед тем как засовывать в холодильник, пакеты с сельдереем можно немного надуть, чтобы он дольше хранился.

Только, готов поклясться, это не сельдерей.

Кир улыбается своей белозубой улыбкой и падает на диван рядом со мной. Я уже знаю, что в этом пакете.

— Расслабься, Попрыгунчик, — говорит Кир и хлопает меня по плечу. — Время лечиться.

Кир хлопает меня по плечу, а Нуф-Нуф взрывает бонг. Стеклянная колба для дозировки лекарства.

— Открой душу и впусти в нее Космос, — говорит Нуф-Нуф.

— Расслабься, — говорит Кир.

Я пожимаю плечами, впускаю в легкие Космос и расслабляюсь. Вдох. 5 секунд. Нуф-Нуф и Кир переглядываются и улыбаются. 7 секунд. Бабочки из колбы смешиваются с ураганами общего наркоза. 10 секунд. Я отправляюсь спасать мир, взращивая космический урожай и поднимаясь по радужной винтовой лестнице, сотканной из крыльев тысячи бабочек. Белозубая улыбка Кира открывает великую тайну Сущего или что-то вроде того.

***

Внутри меня нежно взрывается атомная бомба. Ядерный гриб поднимается к потолку и греет своим теплом. Верхом на птеродактиле-киборге я устремляюсь в звездный космос, как персонаж малобюджетного научно-фантастического фильма 80-х.

— Ну что, — раздается голос Кира спустя четверть вечности, — полегчало?

Я открываю глаза и вижу, как колышутся цветы на обоях. Над моей головой в табачном дыму порхают бабочки. Что-то жужжит под ухом. Я отрываю бетонный череп от дивана и уставляюсь на Кира. Он сидит за столом, в его зубах сигарета, а его левая рука в левой руке у Нуф-Нуфа. Несколько секунд я пытаюсь понять, что происходит.

Жужжит индукционная машинка, игла бегает по коже. Рукав у Кира закатан. Его предплечье покрыто татуировками. Мой взгляд сползает на его запястье, где я замечаю три уродливых шрама.

— У нас не так мало общего, Попрыгунчик, — говорит Кир, поймав мой взгляд. — Ты, я и Нуф. Мы изгои. Мы бывшие самоубийцы.

Я пытаюсь кивнуть.

— А это, — Кир улыбается и кивает на новую татуировку, — это засечка в честь двух литров твоей сумасшедшей крови.

Я говорю Киру спасибо за то, что толкнул меня с автострады. И за «двойку» на его плече в мою честь — тоже.

Я бы сказал это с сарказмом, если бы не лежал в неестественной позе под «сельдереем» и тяжелым наркозом. Поэтому я говорю это искренне и продолжаю изучать теплый ядерный грибок, проваливаясь в космос.

Пока Кир набивает себе тату, я думаю над тем, что скоро точно умру от голода. Земная твердь разверзнется, и меня сожрет Гурунхтал. Нужно срочно съесть то гнилое яблоко в прихожей. Но мне страшно идти туда одному.

— Мне нравится этот парень, — смеется Кир.

Он смеется где-то далеко, в другой вселенной. Где-то далеко жужжит индукционная машинка, а я лежу в свой ванной, заполненной детской пеной пополам с кровью. Я лежу посреди бескрайних полей и вдыхаю запах клевера. Вокруг меня порхают бабочки и опыляют цветы на обоях. Где-то за холмом под 60-ваттной лампой зреет сельдерей.

Мне так хорошо и так свободно.

Только, готов поклясться, это не сельдерей.

— И что мы будем делать теперь? — спрашивает Нуф из далекой вселенной.

— Теперь мы будем делать следующий шаг, — отвечает Кир из далекой вселенной.

Они говорят обрывками фраз. Осколками слов. Я вслушиваюсь в их разговор, но ничего не слышу. Я вынужден собирать их по частям, составляя общую картину происходящего из кусочков пазла.

Проверка…

Панк-рок…

Бабочки…

Свобода…

Я теряю связь. А в детстве я неплохо собирал пазлы.

Спустя остаток вечности Нуф пожимает плечами и отключает индукционную машинку. Кухня наполняется пустотой и молчанием.

Я лежу на другом конце вселенной и смотрю, как в табачном дыму кружатся бабочки. Зеленые, синие, оранжевые, красные. Их крылья оставляют в воздухе зеленые, синие, оранжевые и красные линии…

— Эй, Попрыгунчик, — голос Кира наконец прорывается сквозь пространство и время и доносится до моих ушей, — умеешь играть на басу?

Я мотаю головой, ведь я не умею. Кажется, не умею. Сейчас я ни в чем не могу быть уверен.

— Тогда у тебя есть неделя, чтобы научиться, — говорит Кир и улыбается.

Их предыдущий басист оказался безответственным мудаком, забивающим на репетиции. Он оказался предателем, кинувшим Кира перед самым концертом в клубе «Подводная лодка».

А я еще не знаю, что Кир не дает второго шанса предателям-басистам.

Я еще не знаю, что под заброшенным часовым заводом на окраине Москвы есть целая плантация «сельдерея».

Я еще не знаю, что Кир превратит Старый Мир в руины.

Я ничего не знаю. Хотя иногда это здорово — ничего не знать, лежать на диване и вдыхать аромат полевых цветов. В бесконечности данного момента тебе уже все равно, чему учиться и откуда прыгать. Поэтому ты отрываешь свою бетонный череп от дивана и говоришь:

— Хорошо, Кир, я научусь играть на басу.

И в этот миг ты делаешь следующий шаг навстречу Вселенскому Хаосу.