Поймать балерину

Мария Зайцева

Новая жизнь

Поймать балерину

Аннотация

— Я знаю, что тебе надо. Свобода, безумие, убийства, — я посмотрела на Даниэля, лежащего на спине, — зачем я тебе? Отпусти. Мне страшно здесь. Одной.

— Ты не одна.

Голос его звучал в темноте нашей спальни глухо.

— Одна.

— Этот дом — самое безопасное место в городе. Тебе нечего бояться здесь, бабочка, — он наблюдал за моими пальцами, гладящими уже живот, напряженный и твердый.

— Кроме тебя, — шепотом завершила я его фразу, и так горько стало, что захотелось плакать. Попытка не удалась.

— Кроме меня, — повторил Даниэль, поймал мою ладонь, попробовавшую пугливо соскользнуть с его живота и прижал обратно, — продолжай. Ниже.

— Но, — я всегда терялась от его непомерных аппетитов и жадности до меня, — мы же только что…

— Черт, — выругался он, не повышая голос, но леденея тоном, — продолжай, я сказал!..

1. Новая жизнь

— Господи Иисусе! Сильнее! Еще сильнее! Да! Вот так. Ох…

— Не поминай имя Господа нашего всуе, сколько раз говорил тебе… — Пабло, ворча, закрепил последний узел на шнуровке корсета и отошел в сторону, не преминув перед этим поцеловать меня в плечико. — Все такая же вкусная, Нена…

Я мягко повела ладонью, грозя ему пальцем и улыбаясь. Выходка его меня не разозлила. Пабло всегда был таким, немного невоздержанным на чувства, открытым и горячим. Все же, испанская кровь давала о себе знать.

В танце это смотрелось живо, особенно учитывая новые веяния, которые привнесла Дункан ( знаменитая американская танцовщица, прим. автора) в классический балет.

Впрочем, Пабло никогда не умел до конца работать в каноне.

Потому и успеха не достиг.

Я тоже не достигла, но причины были иные. И это пока не достигла! Пока!

О грустном думать совершенно не хотелось, все же новая жизнь впереди. Билет на корабль, самый лучший, самый непотопляемый, если верить газетам, мирно лежал на столике, и я то и дело на него косилась.

Третий класс… Не очень удобно, конечно, но на большее средств не хватило. Да и следовало экономить… В Нью Йорке мне пригодится каждый сантим.

Можно было бы продать часть украшений, которые мне дарил Даниэль, но я опасалась, что по ним меня обнаружат… Мало ли, где у него могут быть свои люди?

От Дикого Даниэля, главаря «Шелковых платков», одной из банд парижских апашей ( преступные группировки начала двадцатого века в Париже, прим. автора), я пыталась бежать дважды.

И дважды он меня ловил. И наказывал…

Этот раз — третий.

И теперь точно все получится!

Должно получиться!

Мне всю дорогу словно Дева Мария помогала, настолько гладко и хорошо складывался путь.

Накануне Даниэль угодил в участок, и все его приспешники думали лишь о том, чтоб вызволить его как можно быстрее. За мной ослаб контроль, и сэкономленных денег как раз хватило на билет до Шербура. И должно было хватить на корабль, идущий в Новый Свет. В мою новую жизнь.

В Шербуре жил Пабло, мой хороший знакомый, друг, с которым мы год назад назад вместе выступали в «Русских сезонах» Дягилева ( выступления русской труппы балета в Париже в начале 20 века, прим. автора).

Конечно, мастерства русских мы достичь не могли, но сам Дягилев относился к нам более чем благосклонно, выделял меня среди прочих парижских танцовщиц, которых он пригласил в массовку своих спектаклей. Я так радовалась, так радовалась!

Практически летала по сцене, купаясь во всеобщем восхищении эпатажными русскими.

Казалось, что вот он — взлет!

Вот оно — счастливое будущее!

Так жаль, что потом это все пошло прахом…

Но нет! Не будем о грустном!

Я планировала сесть в Шербуре на какой-нибудь корабль, идущий до Нового Света. Дальше, как можно дальше от Парижа!

И удача улыбнулась мне! Опять!

Похоже, порочный круг, в который я загнала себя, разорван!

— Нена… — голос Пабло зазвучал немного надтреснуто, изломанно, — может… Может, подумаешь? Ну что тебе там делать?

Я только вздохнула.

Об этом мы с Пабло уже говорили, и не один раз.

— У меня приглашение, милый, — я надела тонкую шелковую блузу поверх корсета.

Конечно, можно было бы и без него, тем более, что последняя парижская мода предполагает свободу… Но я хотела произвести самое лучшее впечатление на своих возможных спутников. Не время для суфражизма.

Будем придерживаться старой доброй классики, она никогда не подводила.

Дорожный костюм у меня очень приличный, Даниэль не скупился на лучших парижских модисток.

Надеюсь, удастся выглядеть достойно среди пассажиров.

Третий класс, конечно… Но, может, там будут ехать достойные люди…

В конце концов, никто не запретит мне прогуливаться по палубе… И знакомиться с пассажирами, едущими первым и вторым классами.

И, может, получится договориться с персоналом корабля и переехать в каюту получше?

Хотя бы второго класса.

Почему бы и нет? Я обаятельная, молодая… Красивая… Даниэль говорил, что я похожа на бабочку… Которую хочется сжать в ладони.

И сжимал.

Крепко, больно. До слез.

Не позволяя даже глоток воздуха сделать.

С того самого момента, когда впервые увидел, танцующей модный танец апашей в одном из заведений Парижа.

Да, танцовщица, которую выделял сам Дягилев, скатилась до кафешантанов… Но что поделать, мне нужно было на что-то жить, отдавать арендную плату за маленькую квартирку в мансарде старого дома на окраине Парижа, шить концертные костюмы… Париж — дорогой город… И быстро приучает к гибкости.

Я нервно оглядела пыльную грязноватую улочку Шербура, на которую как раз выходили окна квартиры Пабло.

Сонный полдень прохладного апреля вступал в свои права, и улица казалась пустынной. Только напротив, у маленькой лавчонки, торгующей овощами, стояла женщина.

Я выдохнула с облегчением.

Больше всего страшилась увидеть приметные фигуры в костюмах, кепках и ярких шейных платках — отличительных знаках «Шелковых платков».

Пока ехала сюда, тоже постоянно оглядывалась.

Конечно, решилась я быстро и так же быстро сумела обернуться с билетами и сборами.

Даниэль еще, наверно, даже с полицейскими не успел поговорить, а я уже на вокзале стояла.

Все же, прежний несчастливый опыт двух проваленных побегов помог.

— Нена… Письмо шло до тебя полгода, может быть, там тебя уже никто… — опять предпринял попытку Пабло остановить меня.

— Нет. Сол меня ждет.

Да и даже если не ждет… Здесь мне точно ничего хорошего не будет…

Кто я такая тут?

Неудачливая танцовщица, не сумевшая закрепиться в русской труппе настолько, чтоб Дягилев предложил постоянный контракт.

Бунтарка, с волчьим билетом, которой теперь заказан путь в любую приличную труппу.

Любовница самого жестокого мужчины в Париже, зверя, невоздержанного во всех своих проявлениях.

Я вспомнила жестокие холодные глаза Даниэля. Его пронзительный взгляд, каким смотрел на меня, танцующую пошлый танец апашей…

Как же я не хотела его танцевать, как отказывалась, считая грубым и дурновкусным!

Но мой тогдашний партнер, Жан, уговорил.

Это было модно, за это платили… Больше, чем обычно.

И я согласилась.

И танцевала, летая по импровизированной сцене, вся изломанная и бессильная… Сам танец, рассказывающий про жуткие отношения бандита и его женщины, сочетал в себе элементы, больше похожие на драку, избиение… Я протягивала руки к партнёру, который тут же отталкивал, швырял настолько сильно, что чуть ли не падала, а затем поднимал и взваливал на плечо, кружил, тискал… Ужасный танец. Мерзкий.

Но очень хорошо принимался в кафешантанах, подверженных популярным декадентским мотивам.

Прелесть разрушения. Это было модно.

Дикий Даниэль увидел меня именно в одном из них.

Я навсегда запомнила его прозрачные ледяные глаза, холодное, ничего не выражающее лицо.

Он стоял в дверях, в кругу своих товарищей, отличаясь от них всех так же, как отличается волк от собак.

Жан закрутил меня, а затем скинул в плеча на пол.

Я изобразила боль.

Даниэль, хотя тогда я еще не знала, как его зовут, пристально следил за моими движениями, и, когда я намеренно громко вскрикнула, как этого требовал танец, резко подошел и, оттолкнув моего партнера, поднял меня на руки.

Я попыталась высвободиться, испуганно упираясь ему в грудь ладонями, что-то, кажется, твердила про то, что это танец, что он не так понял, и что…

Не помню, что еще говорила.

Он, наверно, и не слушал. И не отпускал.

Так и унес меня, протестующую, в одну из задних комнат кафешантана, предназначенных для отдыха персонала. И не только персонала…

Я была настолько испугана, что даже толком противиться не могла. Не понимала ничего, не понимала происходящего!

Он уложил меня на кушетку, навалился, сжимая своими грубыми руками…

Я не сумела оттолкнуть.

До сих пор при воспоминании о том, что произошло между нами в грязной темной комнатке с окнами, выходящими на задний двор кафешантана, становилось не по себе.

Одновременно холодно и обжигающе.

Я к тому времени не была, конечно, наивной невинной девушкой, кое-какое прошлое имелось, но никогда до этого не случалось со мной ничего, более пугающего и дикого.

Потом случалось.

Благодаря все тому же Даниэлю.

Но в тот, первый раз…

Я его помню до сих пор, хотя, конечно, надо бы забыть… Как постоянно приходящий в дурманных снах кошмар.

Но не получается.

Потому что это — самое яркое переживание…

Ярче даже первого выхода на сцену в составе труппы русских.

Даниэль все время меня трогал, так, словно поверить не мог, что я — настоящая, живая.

Целовал, не слушая моих возражений, не обращая внимания на тихие всхлипы.

Сжимал, грубо и жестоко, подчиняя себе.

Заставляя делать то, что ему хотелось.

Я не сопротивлялась больше, напуганная и обескураженная. Он делал больно, но от его железных пальцев по телу расползались мучительные волны удовольствия. И стыда. Из-за того, что мне в какой-то момент стало нравиться это безумие.

Даниэль никуда не торопился, отслеживал выражение моего лица и, кажется, тоже понимал, что происходит со мной. Усиливал напор.

И шептал постоянно, бормотал, что я — бабочка… Слишком красивая… Слишком. Что такая бабочка не должна танцевать в таких местах, что на такую, как я, не должны смотреть все эти люди…

Его горячий шепот еще больше пугал и одновременно завораживал…

Мне никогда не было настолько страшно и одновременно горячо.

Время тянулось и тянулось, то, что он со мной делал, казалось бесконечным душным кошмаром…

Безумным огненным сном… Диким смерчем, в конце концов поглотившим нас обоих…

А затем все закончилось.

Даниэль молча встал, поправил на мне одежду, не обращая внимания, как я вздрагиваю от этой жуткой заботы…

И вывел за руку из комнаты.

Я шла, полностью подавленная, деморализованная, сгорая от стыда, потому что понимала, что все, кто был в этом злополучном кафешантане, видели мой позор. И знали, что со мной делал этот человек.

На улице мы сели в автомобиль с изображением скалящегося льва на носу, и, дико взревев мотором, поехали прочь от места моего бесконечного позора.

Я была в таком ужасе, что толком не осознавала происходящее.

На автомобиле я до этого ездила всего один раз, и, наверно, это должно было быть незабываемо… Но то, что произошло со мной, перекрыло все.

Я лишь сидела, забившись в угол, ближе в дверце, и придерживала шляпку, норовившую улететь от ветра. По лицу текли слезы, и никак не удавалось их унять.

Даниэль, что-то повелительно скомандовав водителю, сидел рядом со мной, сжимал мою руку своими холодными жесткими пальцами, и от этого пробирал еще больший озноб.

С другой стороны сидели какие-то страшные мужчины, все, как один, в костюмах, ярких шейных платках и кепках. Типичные апаши, бандиты, терроризирующие Париж уже много лет.

До меня постепенно стал доходить весь ужас произошедшего… Я одна, среди бандитов, их предводитель… Дева Мария, помоги…

И везут меня неизвестно куда! Но вполне известно, зачем…

И Жан… Что они сделали с Жаном?

Эти мысли мелькали в голове, скакали, сталкивались друг с другом, добавляя еще большего ужаса.

Я решила набраться смелости и спросить у своего мучителя, что со мной будет, но тут мы приехали.

Куда-то на окраину Парижа, в небольшой особняк, с воротами, увитыми жухлым с осени плющом.

Весело смеясь, мужчины вывалились из автомобиля и пошли к дому, затем их предводитель обошел машину и открыл мне дверь.

— Куда вы меня?.. — не хватало голоса, чтоб спросить, только шепот получался, — зачем?..

— Выходи, бабочка, — повелительно сказал он и подал мне руку.

Машинально я ее приняла, вышла из автомобиля. Зябко поежилась на зимнем ветру.

— Где мы?

— Дома.

Я хотела еще спросить, но он молча увлек меня за собой…

Тогда я не представляла, что проведу здесь, в этом особняке, целых два месяца…

— Нена… — Пабло опять подошел ко мне, приобнял за талию, привлек на грудь, — я просто за тебя переживаю, понимаешь? Ты приехала, испуганная, озирающаяся… И не даешь мне тебе толком помочь…

Я оперлась о его грудь затылком, с горечью думая, как бы просто все было… Не будь Даниэля и его безумного помешательства на мне.

Конечно, Пабло — не помощник.

Как может помочь парень, зарабатывающий на жизнь Бог знает, чем?

Вернее, я знаю, чем, и соседи его наверняка знают… И, скорее всего, полицейские тоже знают. Такие, как Пабло, у них на учете. Тем более, что здесь не Париж, а сонный Шербур…

— Я похлопочу, — шептал он, поглаживая меня за талию, — тебя возьмут в то заведение, где я… Понимаешь, деньги не очень большие, но постоянные… И затем… Здесь много богатых людей, мужчин… Не столько, сколько в Париже, но и таких девочек красивых, как ты, здесь нет… Перестань искать неизвестно что… Найди богатого любовника, или, если повезет, мужа… Родишь детей, заживешь хорошо и спокойно… Ну что ты все время рвешься куда-то, Нена?

— Пабло… — я развернулась в его руках, задрала подбородок, посмотрела в темные, невероятно добрые глаза. Пабло был прекрасным человеком и очень хорошим партнером… Но совершенно не умел видеть хоть какую-то перспективу, всегда довольствовался малым.

И сюда, в Шербур, он уехал, поверив очередной своей женщине, жене богатого буржуа, владельца местного заводика по производству тканей. Она обещала ему сольную карьеру в Шербурской театральной труппе…

В итоге он прозябал здесь, в тесной душной квартирке под самой крышей, подрабатывал в убогом кафешантане тапером ( пианистом, прим. автора) и, похоже, чем-то еще постыдным…

Меня он пустил к себе пожить без лишних вопросов, помог с покупкой билета на корабль…

И вот теперь никак не хотел отпускать, отговаривал, бубнил что-то про плохое предчувствие.

Но я пропускала его слова мимо ушей.

Никакого плохого предчувствия.

Не может быть ничего хуже того, что со мной уже случилось.

Нет уж. Хватит с меня ужасов бандитского Парижа, грубости и жадных рук Дикого Даниэля, и ощущения полной беспомощности перед случившимся.

Нет, теперь я сама буду своей судьбой управлять.

Я вздохнула, еще раз оглядела убогую комнатку, посмотрела на часы. Скоро все это завершится.

Подумала и все же сняла с пальца тяжелое кольцо с крупным красным камнем, отдала его Пабло.

— Вот, возьми…

Пабло вскинулся, отталкивая мою ладонь и бормоча, что я его обижаю, что я ему как сестренка, родная, какое вознаграждение…

Но я настойчиво вложила кольцо в его руку:

— Возьми. Оно дорогое. Но продавай не здесь, лучше подальше. И там, где тебя не знают. Наверняка, на нем кровь… Больше, к сожалению, ничего нет, милый…

— Что с тобой случилось, Нена?.. — бормотал Пабло, обнимая меня и вздыхая, — послушай… Ну хватит… Я найду тебе богатого любовника…

— Нет, Пабло. Меня ждет Новый Свет. И слава. Я уверена.

— Ох, Нена… Ну ладно, — Пабло отстранил меня от себя, вытер с моих щек слезы, непонятно, когда выступившие, — конечно, у тебя все будет хорошо… Новый Свет, слава, деньги… А, если вдруг что-то пойдет не так, всегда знай, что твой старый добрый Пабло будет рад твоему возвращению… Давай помогу собраться… Как там называется корыто, на котором ты плывешь?

Я благодарно вытерла слезы, длинно, с всхлипом, вздохнула и ответила:

— «Титаник».