Бабочки и Ураганы

Саша Карин

По улицам бродят ребята с молотками в руках и крушат все вокруг; на заброшенном часовом заводе меланхоличный сектант медитирует и разводит бабочек, а розоволосая девушка, гуляющая одна по ночам, не верит, когда ты говоришь ей, что вот-вот наступит конец света. Возможно, в мире просто не осталось ни капли здравого смысла. Выпей шоколадного молока и в последние секунды своей жизни попытайся расслабиться под прицелом револьвера бритоголового косоглазого паренька, считающего себя Богом.

5

Пока я в замедленной съемке падаю в пыль на пустыре у заброшенного часового завода, у меня есть время обо всем подумать. О Еве. Об армии самоубийц. О «Новом Мире».

О себе.

Перед тем как я встретил бритоголового парня у автомата на углу, я жил в клетке. Я был одним из тех, кого Кир ненавидит.

Я был Великим Нажимателем Кнопок.

Мои шторы никогда не открывались. В моем холодильнике не было ничего, кроме холода, одиночества, кетчупа и редкого шоколадного молока. Монитор компьютера был моей светодиодной лампой, под которой я гнил. От жизни мне нужен был только искусственный свет и вода. Я был растением. Сельдереем, выращенным на гидропонике.

Блеклые дни, во время которых ничего не происходило, сменяли блеклые ночи, во время которых ничего не случалось. Я был лабораторной мышью с красными глазами, готовой добровольно прыгнуть в мышеловку, лишь бы вырваться из этого замкнутого круга.

Но колесо все крутилось у меня под ногами, а я все бежал и бежал.

В моей крепости не было прочных стен. Вместо них — 140 мм керамзитобетонных перекрытий. Они давали мне иллюзию защиты, чтобы я продолжал испытывать чувство страха. Можно было услышать, как в щелях трахаются тараканы. Или как кто-нибудь из соседей смывает воду в сортире.

В те редкие моменты, когда я все же выходил из дома за шоколадным молоком, я наблюдал за растущей трещиной на торце соседней пятиэтажки. С каждым годом эта трещина становилась все больше, и я не хотел пропустить момент, когда здание наконец рухнет и похоронит под своими обломками десятки невинных жертв.

Когда вода из разбитых сортиров смешается с кровью, водопадом обрушится на улицу, затопив дыры в асфальте, и пронесется по дворам мутной рекой с островками испражнений.

Когда из разбитой бетонной скорлупы под треск прогнивших паркетов и грохот эмалированных кастрюль настенные ковры полетят на асфальт, подняв облако пыли, и сотни тараканов, чей род ведется со времен Хрущева, вырвутся на свободу, разбежавшись по всем палаткам шаурмы в округе.

Когда вокруг руин начнут собираться зеваки, а издалека, со стороны шоссе, донесется приглушенный звук сирены кареты скорой помощи.

В тайне я мечтал об этом.

Если бы кто-то сказал, что в моей жизни есть смысл, я рассмеялся бы ему в лицо.

Я отчаянно желал, чтобы случилось хоть что-нибудь. Я ждал чего-то волшебного и нереального, сидя в своей одинокой клетке и сочиняя дебильные хайку в глупой надежде обрести цель.

В пене и крови

Боль утопи. Начерти

Три ровных штриха.

У моего поступка не было определенной причины. Я перессорился со всеми знакомыми, потратил все деньги и лег ванну с теплой водой.

Смысл и не нужен, говорит Кир. Нужны только Развлечение и Свобода.

Кир подарил мне возмутительное. Кир дал мне запретное.

И я перешел черту.

И кое-что случилось.

И кое-что произошло.

***

Прошлой зимой началась моя проверка. Мой отбор в террористы-ученики.

— У тебя есть неделя, чтобы научиться, — говорит Кир и улыбается.

И всю следующую неделю я провожу по три часа в день на репетициях «Рычащих Искрами Пьяных Тигров», заучивая риффы их песен перед предстоящим концертом в клубе «Подводная лодка».

Первое впечатление от длинного грифа бас-гитары в руке — удивительно приятное. Пытаюсь придушить в зародыше мысль о том, что это может быть связано с каким-нибудь комплексом.

— Панк-рок — это революция, — говорит Кир. — Почувствуй пустоту и разрушение.

У бритоголового парня с молотком в руке есть свои закидоны. Но все мы по какой-то причине делаем то, что он говорит.

И вот я стою и бью по самой толстой из четырех своих струн и пытаюсь почувствовать пустоту и разрушение.

— Восемь квадратов куплета, — говорит Кир, — четыре квадрата припева. Потом — снова восемь квадратов куплета.

Систематическая революция. Хаотический порядок. Структурная симметрия протеста.

Наш сет-лист состоит из трех песен:

«Мамонты вымерли».

«Волосатый член во рту у Системы».

И хит — «Бешеные страусы не прячут голову в песок».

Вообще-то все песни «РИПТ» одинаковые. Они состоят из трех-четырех пауэр-аккордов, сыгранных на запредельной скорости. Кир всегда выкручивает громкость своего усилителя в десятку. Он говорит, что нужно играть громко, чтобы быть услышанным. Я пожимаю плечами и говорю, что плохо разбираюсь в музыке.

Репетиции проходят в подвалах, сырых и холодных комнатках глубоко под землей с обитыми коробками из-под яиц стенами. Когда я выхожу на улицу после трехчасового рева гитар и грохота ударных, мне хочется снова спрыгнуть с автострады. Я слышу звон в ушах еще несколько часов, а Кир говорит, что это помогает «выпустить пар» и «очистить мысли». Я пожимаю плечами. Я не понимаю, чего Кир от меня хочет, но я не задаю вопросов. Так или иначе, медиатор лучше бритвы, а обитые коробками из-под яиц стены лучше серых больничных.

Восемь квадратов куплета.

Четыре квадрата припева.

Потом — снова восемь квадратов куплета…

Систематическое уничтожение Системы.

***

После репетиции мы заходим в бар и пьем дешевое пиво.

— Посмотри туда, что ты видишь? — спрашивает меня Кир, показывая пальцем в окно. Его глаза уже блестят от темного нефильтрованного.

Я смотрю в окно. Ничего необычного. Я живу в Москве в типовом спальном районе. Когда я смотрю в окно, то всегда вижу одно и то же. Раздолбанные московские дороги, вывеска ресторана напротив, яркие витрины и рекламные щиты. Купи семь гондонов, получи восьмой в подарок. Очередная комедия на ТНТ. Ультрамягкая туалетная бумага, воплощающая в жизнь мечты о комфорте. Мечтаю ли я о комфорте? Не знаю, но, когда смотрю на эти плакаты с маленькими котятами, играющими в розовых рулонах, мне кажется, что только об этом я всю жизнь и мечтал.

Ничего необычного. Напротив бара, в котором мы сидим, находится ресторан и торговый центр. И за этим рестораном и торговым центром есть еще ресторан и еще торговый центр. А за ними — еще и еще. Бесконечная цепь, паутина торговых центров, ресторанов, витрин и рекламных щитов, замкнутая обручем МКАДа. Плати, смотри, получай скидки, чтобы снова платить. 10%-ная скидка на мечту, которую тебе навязывают котята в розовых рулонах.

В глазах котят в розовых рулонах — котята в розовых рулонах, котята в розовых рулонах, котята в розовых рулонах. Рекурсия милоты, заставляющая тебя подтираться ультрамягкой с двойным слоем и получать скидки на следующие покупки. И еще бонусы на карту, чтобы подтираться в два раза больше и в два раза тщательней.

Я ищу за окном хоть что-нибудь, но не нахожу ничего особенного.

Я пожимаю плечами.

— Ни черта я не вижу.

— Вот именно — ни черта, — говорит Кир. — Совсем ни черта. Посмотри налево — ни черта. Посмотри направо — снова ни черта. Ни черта сверху. Ни черта снизу. Ни черта повсюду! Ни черта, ни черта.

Кир говорит быстро, язык его заплетается. Я тоже пьян и обкурен, поэтому мне кажется, будто Кир читает какое-то странное заклинание.

«Ни Черта».

Кир отпивает из кружки. Его рука дрожит.

— Посмотри на них. — Кир кивает, чтобы я посмотрел на людей за стеклом. — Бродят туда-сюда безо всякой цели. «В чем причина моей беспомощности?» — думают они, бреясь по утрам и собираясь на работу, и не находят простого ответа. Их жизни пусты, их мысли — обвалы космического беззвучия. Но каждый из них в тайне мечтает быть героем — мечтает стоять на вершине горы с лазерным мечом в руках, рубить на куски лезущих со всех сторон рептилоидов-захватчиков с Меркурия. Обмазавшись их синей кровью, сшить из чешуйчатой кожи накидку, подобно шкуре Немейского льва. Чтобы потом пить вино, гордо развалившись на троне из костей инопланетян, пока их ублажают ползающие в ногах распаленные девственницы-наложницы…

Кир все говорит и говорит, а мои мысли уносятся прочь с ураганами конопли и дешевого разливного.

Я думаю о том, как все-таки странно, что в нашем мире нет места героям. Или волшебникам. Нет ни Хи-Мена и властелинов вселенной, ни Гарри Поттера. Нет Великих Побед и Великих Целей. Не существует чудес и даже прекрасных совпадений. Не бывает чистого и не бывает совершенного.

Зато бритоголовый Кир «Ураган», загоняющий какую-то дичь, вполне реален, как и его «Рычащие Искрами Пьяные Тигры». Как реально и то, что кто-то однажды придумал натягивать резинки на члены и клеить на щиты у дорог фотографии котят в розовых рулонах.

–…Но их мечты так и останутся мечтами. Их жизни не имеют никакой художественной ценности, вот почему они вынуждены бессмысленно слоняться туда-сюда под окнами баров, уткнувшись в свои смартфоны, — заканчивает Кир и осушает кружку. — Но я так жить не согласен. Я не согласен гулять на коротком поводке Системы. Я не согласен довольствоваться малым. Мы с тобой, Попрыгунчик, однажды перешли черту. Мы знаем истинную цену жизни и смерти. Мы достойны Большего. Ты согласен, что мы достойны Большего?

Кир внимательно смотрит мне прямо в глаза, а я пытаюсь понять, шутит ли он, проверяет ли он меня или просто вот-вот рухнет на пол и утонет в собственной слюне.

— Да, думаю, мы достойны большего, — аккуратно отвечаю я.

Кир улыбается своей белозубой улыбкой и спрашивает:

— А что для тебя «Большее», Попрыгунчик? И главное — готов ли ты за это «Большее» бороться?

Готов ли я бороться за «Большее», спрашивает меня Кир. Спрашивает меня парень, столкнувший меня с автострады, а теперь ввязывающий в какое-то дерьмо.

Я пожимаю плечами, отпиваю пива и говорю, что, пожалуй, я готов бороться за «Большее».

Если бы прошлой зимой я еще знал, что это такое.