Бабочки и Ураганы

Саша Карин

По улицам бродят ребята с молотками в руках и крушат все вокруг; на заброшенном часовом заводе меланхоличный сектант медитирует и разводит бабочек, а розоволосая девушка, гуляющая одна по ночам, не верит, когда ты говоришь ей, что вот-вот наступит конец света. Возможно, в мире просто не осталось ни капли здравого смысла. Выпей шоколадного молока и в последние секунды своей жизни попытайся расслабиться под прицелом револьвера бритоголового косоглазого паренька, считающего себя Богом.

1

Твой день заканчивается так: ты стоишь на коленях, над головой летают бабочки, а Кир из банды «Ураганов» размахивает перед тобой своим самодельным револьвером и размышляет о том, что жизнь современного человека больше не имеет цели.

На самом краю крыши в рубероид ввинчена детская деревянная лошадка на пружине, потертое сиденье покрыто слоем разноцветной блестящей пыльцы.

По левому кроссовку Кира ползет большая желтая гусеница.

Кир говорит:

— Смысла больше нет.

И тебе не стоит с ним спорить, даже если прошлой ночью ты обрел этот самый смысл в объятьях розоволосой Евы.

Не так важно, кто из вас прав. Глупо спорить с бритоголовым парнем с револьвером в руке. Особенно если этот парень — Кир «Ураган». Псих, террорист и самопровозглашенный Бог Нового Мира.

Всего год назад он набивает татуировку в твою честь, а теперь собирается пристрелить тебя и закопать на вонючем пустыре.

Кир говорит, а ты вынужден слушать. Он просит тебя повторить его слова. Это очень важно, чтобы ты все усвоил. Повтори. Или он эвакуирует твои мозги из черепной коробки.

Кир пристрелит тебя в любом случае, но глупая надежда все равно заставляет подчиниться.

В отработанных пластинах аккумуляторов содержится сурьма, необходимая для сплава для отливки пуль. Знания Кира систематически хаотичны.

Дуло револьвера, вырезанное из масляной трубки экскаватора, сверлит тебя черным взглядом, а ты уставляешься в его угрожающую пустоту и повторяешь:

— Да, да, я понял. В жизни больше нет смысла.

Твоя нижняя губа онемела и разбухла, превратилась в засохшего мармеладного червячка. Ты трогаешь языком шатающийся зуб, ощупываешь синяк под глазом, а бритоголовый профессор улыбается и продолжает свою лекцию.

Один глаз у Кира косит, поэтому лучше не смотреть ему в глаза.

Итак, говорит Кир, смысла больше нет. Бессмысленное будущее наступило. И в этом будущем каждый из нас автоматически получает удостоверение победителя при рождении. Ты победитель-потребитель. И тебе не нужно убивать мамонта, чтобы это доказать. Не нужно добывать огонь, не нужно облачаться в шкуры и точить копье. Мамонты давно вымерли, и тебе больше не на кого охотиться. Ты победитель по умолчанию. Угрюмый хозяин жизни, которому ничего от нее не нужно.

— Скажи, когда ты в последний раз встречал живого мамонта? — спрашивает Кир. Его рука дрожит. — С бивнями и всем таким. Когда ты в последний раз гладил его шерсть?

— Никогда, Кир. Я никогда не встречал живого мамонта. И никогда не гладил его шерсть.

Кир кивает.

— Потому что мамонтов больше не осталось. И отныне твоя простая безмамонтовая миссия — нажимать на кнопку, когда от тебя это требуется. Ты ложишься на диван перед телевизором и жмешь на кнопку. Ты садишься в кресло перед компьютером и жмешь на кнопку. Ты разводишь костер, ты заказываешь еду, ты смываешь за собой дерьмо одним нажатием кнопки. Нажми на кнопку и получи свою ежедневную дозу Комфорта, искусственного заменителя Счастья в яркой обертке.

Ты лабораторная тварь с иллюзией Свободы, купленной по скидке в торговом центре. Лампочка загорается — мышь крутит колесо. Лампочка гаснет — мышь расписывается в получении кусочка сыра. Условный рефлекс. Реакция на раздражитель. Твой пульс стабилен, пока твоя кормушка полна, а туалет убран. Ты способен бежать, пока видишь под ногами колесо и пока у тебя есть доступ к твоим любимым социальным сетям.

— Но что ты будешь делать, когда сервера упадут? — спрашивает Кир.

Он использует слово «когда», а не «если».

— Куда ты будешь постить свои селфи с кактусами? Как будешь следить за своей бывшей? Как узнаешь, что кому-то интересен?

Кир обращается ко мне, но его вопросы риторические.

Кир продолжает.

— Ты обустроил свою клетку. В твоем типовом мире на типовом этаже типового дома в типовом спальном районе есть все, что нужно твоему типовому внутреннему миру.

Без разницы, работаешь ли ты ассенизатором и пьешь «Охоту Крепкое» или пишешь статьи для FURFUR и зависаешь в «Солянке». Без разницы, сидишь ли ты на «крокодиле» или веганишь и угораешь по вебпанку. Весь смысл твоего существования можно свести к домашним тапочкам и краткому промежутку времени между работой и сном.

Ты давно разучился бороться. Мечтать ты разучился еще раньше.

Отныне и вовеки веков ты раб вещей, облегчающих тебе жизнь.

Повтори.

Револьвер — весомый аргумент. Ты единственный ученик в классе. Сенсей надрывается для тебя одного. Ты повторяешь:

— Да, да, я лабораторная тварь. Мое существование сводится к тапочкам и что-то там такое. Аминь. Аминь, твою мать!

И самое страшное, говорит Кир, что тебя это устраивает. Ты разучился видеть разницу между правдой и обманом. Между Свободой и ее иллюзией.

Однажды ты выгодно обменял шашку динамита на перьевую подушку. Теперь же ты уверен, что никогда не умрешь. В твоей почти идеальной жизни ничего и никогда не изменится. Лампочка загорится утром и погаснет вечером. В бесконечности данного момента от опасного и несправедливого мира тебя отделяют нагромождения типовых этажей. Пара десятков метров, несколько керамзитобетонных перекрытий и оборот ключа в замке твоей надежной стальной двери. Ты замкнут в удобстве и безопасности. Ты спокоен, почти счастлив и у тебя впереди еще пара десятков тысяч таких же спокойных и почти счастливых вечеров, отмеченных хэштегом «#комфорт».

Кир говорит, современный человек бесполезен и жалок. Он боится не за свою жизнь. Он боится за свой стиль жизни. Вот почему в мире больше не осталось ни капли смысла. Сглотни сухой комок слюны, уставься в затягивающую пустоту дула перед твоим лицом и повтори это.

А теперь, говорит Кир, представь спасительный Апокалипсис. Представь гитарный рев истерических воплей сирен и вой волчьей стаи. Представь бластбит глухих ударов молотков и хруст разбитого стекла.

Лампочка загорается, лампочка гаснет. Лампочка разбивается. Это раскаты грома в твоей ушной раковине. Это поезд, прибывающий на станцию у твоего подъезда. Ты не был готов к такому. Такое тебе не снилось и в самом страшном сне. Это паника, от которой розовые единороги, срущие радугой на мармеладных лугах, вешаются на пряничных деревьях.

— Открою тебе секрет, ничто не вечно. Комфорт не вечен. Иллюзорные ценности не вечны. И сегодня мираж потребительского Рая исчезнет навсегда. Сегодня волны ужаса обрушатся на «нажимателей кнопок», и каждый прозреет. Сегодня сгниют последние ошибки цивилизации и рухнет карточный домик Системы. Сегодня я объявляю Апокалипсис. Сегодня мы возвращаемся к истинным ценностям и абсолютному нулю.

Даешь симфонию скрежета металла каждому — бесплатно и без смс.

Даешь Конец света в стиле панк-рок.

Даешь вечеринку с взрывчато-алкогольными коктейлями по рецепту Че Гевары — три четверти бензина плюс четверть масла.

Даешь отрезвляющий пинок под зад современному человечеству, залипшему в свой смартфон.

Паника. Страх. Рок-н-ролл.

Вот чего хочет Кир.

***

Мы с Киром находимся на крыше заброшенного часового завода на окраине Москвы. Отличная площадка для наблюдения за концом света. Или для вынесения смертного приговора. Шершавый рубероид, на котором мы когда-то играли в футбол, наверняка уже отпечатался узором на моих коленях.

План Кира по устранению Системы довольно прост.

Ацетон и перекись водорода необходимы для триперекиси ацетона. Это инициализирующее взрывчатое вещество, использующееся в самодельных детонаторах. В своем составе не содержит нитрогрупп, поэтому не обнаруживается поисковыми собаками.

Засунь это добро в картонную коробку из-под обуви и иди творить величайшее волшебство из книжек про Гарри Поттера.

Сегодня умрет Старый Мир, но я жалею только о розоволосой Еве. Именно из-за нее я сейчас и готовлюсь получить пулю.

Ева. Где же она теперь?

— Ты что, плачешь? — спрашивает меня Кир.

— Это все пыльца, — говорю я дрожащим голосом и вытираю глаза окровавленным рукавом.

— Мне жаль убивать тебя, Попрыгунчик, — говорит Кир. — Но ничего не поделаешь, ведь ты сам вырыл себе могилу.

На самом деле могилу мне вырыли Сид и Тоторо, одни из первых террористов-учеников. Но сейчас я не в том положении, чтобы придираться к словам.

Я стою на коленях, склонившись перед Новым Богом, и жду смерти, потому что не должен мешать его заключительному аккорду систематического уничтожения Системы. Я уже променял свое место в Новом Мире на розоволосую Еву. Я предатель. А место предателя — в яме на вонючем пустыре у заброшенного часового завода.

На дуло пистолета опускается большая оранжевая бабочка. Я свожу глаза в кучку, но все равно не могу ее рассмотреть. Стоит попросить Кира отвести пистолет подальше от моего лица.

Вот-вот наступит Великое Ничего. Старый Мир вот-вот рухнет. Вселенский Хаос расцветет бутонами битых стекол под окнами спальных районов. Тысячи ребят с красными глазами оседлали птеродактилей-киборгов и носятся по улицам Москвы с молотками в руках.

Некоторых я знаю в лицо. Это банда «Ураганов». Последние охотники на мамонтов. Строители «Нового Мира». Армия самоубийц, перешедших черту.

Их черные балаклавы. Их окровавленные, разорванные шкуры-костюмы. Их сумасшедшие улыбки. Их мозги, промытые бабочками конопли и ураганами протеста. Им нечего терять и не к чему стремиться. Все их существование сводится к одной единственной цели — снести Старый Мир до основания. Они слепо выполняют приказы Нового Господа Бога.

Быть одним из них — значит быть Стихией. Значит быть Совершенством. Значит быть Свободным.

Кстати о Свободе. Кир говорит, Свобода — это шашка динамита. Чем ее больше, тем веселее.

У Кира 2 тонны такой Свободы. Должно быть, он самый веселый человек на свете.

Повтори.

***

Как у всякого психа с бритой головой, косящим глазом, собственной примитивной философией, кучей взрывчатки и армией последователей, у Кира есть все необходимое для развития паранойи и мании величия.

— Жаль, что ты не увидишь рождение Нового Мира, Попрыгунчик, — говорит Кир, пожевывая сигарету, — жаль, что ты решил променять меня на эту розоволосую суку.

Кир называет Еву розоволосой сукой, на которую я променял свое место в Новом Мире. Но что бы Кир ни говорил, Ева стала для меня важнее, чем банда «Ураганов», чем весь этот хренов хаос и даже — чем моя собственная жизнь.

Я умру. Старый Мир умрет. А я могу думать только о Ней.

Кир говорит:

— Чтобы обрести свободу реальную, придется отказаться от свободы виртуальной. Я тебе объясню. — Его правый глаз смотрит сквозь меня. Его левый глаз-гуляющий-сам-по-себе смотрит куда-то вбок. — Физический доступ к сети в Москве контролируют всего несколько крупных операторов, которые поставляют трафик остальным операторам поменьше. Представь себе ситуацию, в которой по нелепой случайности все они выбывают из игры.

Тогда почта снова будет доставляться с голубями.

Тамблер-девочки больше не смогут плавить веб.

Вероятно, кто-нибудь не продержится без фотографирования еды и двух суток — выпрыгнет из окна своей хрущевки.

В окружающем мире станет чуть больше дикого, первобытного смысла.

Конец света — нет интернета.

Кир не спешит спускать курок, он склоняется надо мной. Краем глаза я слежу за черной пустотой в жерле пожирающего меня ствола.

— А знаешь, в чем смысл? — шепчет Кир мне прямо в ухо. Я качаю головой. — А нет никакого смысла.

— Ясно, — говорю я, — Убей меня, только не трогай Еву. Разнеси все к чертям, но не трогай ее.

Кир обещает положить нас в одну могилу.

Нет. Только не Еву.

Отправь меня в самое сердце преисподней. Только не трогай Еву. Разорви меня и съешь мое сердце. Только не трогай Еву. Отключи нас от сети и доведи до суицида всех недотраханных тамблер-девочек Москвы. Только не трогай Еву. Принеси в жертву каждого первенца в каждом доме.

Только не трогай Еву.

Не трогай ее.

Выстрел.

Бесконечность момента подвешенного ожидания прерывает пуля, начиненная порохом пополам с крыльями бабочки. Она устремляется в мое сердце, а я закрываю глаза и лечу во мрак.

Я падаю на лопатки и закрываю глаза. Аминь.

И пока титры бегут по холодному рубероиду на крыше заброшенного часового завода, окрашенному каплями моей крови, у меня есть время подумать обо всем, что произошло за этот сумасшедший год. Обо всем, что привело к этому хаосу.

Обо всем, в чем есть частица моей вины.

Все закрутилось и полетело к чертям прошлой зимой, когда я впервые встретил Кира у автомата на углу.

Итак, повтори все с самого начала.