Хорошая сестра

Салли Хэпворс, 2021

Мировой бестселлер. Салли Хэпворс откровенно пишет о семейных секретах и хитросплетенных отношениях. Ее сюжеты наполнены дерзостью и очаровательно-мрачными красками. «Хорошая сестра» – это стильный покет с клапанами и дополнительными материалами к книге. Идеальный выбор, если вы не планируете спать до утра. «В героев Салли Хэпворс невозможно не влюбиться». – ЛИАНА МОРИАРТИ, автор бестселлера «Большая маленькая ложь» У каждого из нас есть темная сторона. Но мы никогда не знаем, кто включит в ней свет. Роуз и Ферн – сестры-близнецы, но их жизни сложились по-разному. У Роуз есть дом, муж и страстное желание стать матерью. Ферн работает в библиотеке, не любит яркий свет и боится громких звуков. Когда Роуз сообщает, что не может забеременеть, Ферн понимает, что должна помочь сестре. Даже если для этого придется родить самой… Она готова пойти на все, ведь много лет назад Ферн сделала кое-что очень-очень плохое, и все эти годы хорошая сестра надежно хранила ее секрет. Очень скоро Ферн начинает понимать, что совсем не знала свою сестру, и тогда причудливое сплетение их судеб превращается в петлю. «Мой психотерапевт прав. Если излить все мысли на бумаге, становится легче. Вот почему он дал мне этот дневник. Не уверена, что это поможет, но вот я уже пишу. Начать стоит с того вечера у реки…»

Ферн

Ровно в 18:15 я открываю белую калитку из штакетника во двор Роуз и Оуэна и шагаю по дорожке из красного кирпича. Я ужинаю у Роуз по понедельникам, вторникам и четвергам, если только она не уезжает в командировку или не задерживается на работе, в таком случае мы все отменяем. Попытки перенести ужин на другой вечер, как показал печальный опыт, не увенчались успехом. Строгий распорядок дня — это краеугольный камень моего спокойствия и уравновешенности. У Роуз и Оуэна прекрасный дом, будто с обложки журнала «Дом и сад», даже несмотря на то что газон уже не такой ухоженный, как до отъезда Оуэна. Он косил и подравнивал траву раз в две недели в зимний сезон и еженедельно летом, но сейчас он работает и живет в Лондоне. Тем не менее газон — это единственное, что омрачает картину. Промасленный пол веранды подметен; рядом с дверью стоит плетеная корзина для зонтов, рядом с корзиной — обувница, а на ней перевернутой стоит пара неношеных красных резиновых сапог. Роуз очень гордится тем, как она ведет дом и хозяйство, говорит, это все идет из детства, что, мягко говоря, звучит странно. Я тоже придерживаюсь высоких стандартов порядка и чистоты в своем доме, но примером для журналов меня не назовешь.

Одним прыжком я преодолеваю три парадные ступеньки. Когда я открываю дверь, меня встречает Альфи, и я опускаюсь на колено, чтобы погладить его. Даже пес у них идеальный: с блестящей шерстью и смешным красным ошейником с платком на шее.

— Привет, Альфи! — приветствую я его, и он запрыгивает ко мне на колени, а когда я встаю, с восторгом бегает вокруг меня. Когда Роуз с Оуэном взяли пса, сестра настаивала, что тот должен жить на улице.

— Видела когда-нибудь, чтобы собаки породы кавапу жили на улице? — шепотом спросил меня Оуэн.

— Никогда, — ответила я, — но и других кавапу, кроме вашего, я не знаю, так что это вопрос с подвохом.

На кухне Роуз сидит на корточках перед духовкой с двумя огромными рукавицами на руках, наблюдая за курицей на гриле.

— Я пришла! — объявляю я.

Роуз вздрагивает, едва не упав вперед на плиту.

— Ферн! Ты напугала меня до смерти!

Роуз встает, глядя на меня хмуро. Хмуриться она умеет. Даже когда смеется, между ее бровями пролегают две маленькие вертикальные линии, будто ее лицо боится чрезмерно веселиться. Оуэн говорил, это потому, что она постоянно обо всех беспокоится. Я знаю, она за него переживает. Знаю, потому что всякий раз, когда она говорит о его работе в Лондоне, то улыбается чересчур широко и затем резко меняет тему. А еще Роуз очень беспокоится обо мне. Как-то раз я услышала, как она сказала кому-то по телефону, что из-за меня поседела (хотя волосы у нее вовсе не седые, к тому же из-за стресса волосы не седеют; однако стресс может привести к телогеновой алопеции — это такое состояние, когда волосы выпадают в три раза сильнее, так что из-за меня она могла облысеть, но никак не поседеть).

— Принесла молоко? — спрашивает Роуз. На ней белая рубашка и черные кожаные штаны, по дому она ходит босиком. Она всегда носит какие-нибудь вариации черно-белого, изредка может добавить в свой гардероб оттенки бронзового или бежевого. (Я бы местами добавила стразы.) Роуз — дизайнер интерьера, но «из тех, кто разрабатывает дизайн офисных помещений, а не из тех, кто подбирает декоративные подушки». Исходя из того, как часто и горячо она это акцентирует, я делаю вывод, что для нее это важное отличие. А потому я никогда не упоминала, как сильно люблю декоративные подушки.

— Молоко? — повторяет она, пока я смотрю на нее, недоуменно моргая. — Я звонила тебе полчаса назад. Ты сказала, что заскочишь по пути в продуктовый.

Интересно. Я ничего такого не помню. Для такого привередливого и требовательного человека я бываю порой на удивление рассеянной. Это странно. У меня фотографическая память на имена и лица, я могу найти любую книгу в библиотеке по одному только имени персонажа или описанию обложки, но зачастую, выходя по утрам из дома, оставляю дверь настежь открытой. (Соседка миссис Хейзелбери пару раз звонила мне на работу, испугавшись, что меня ограбили, а потом взяла за правило закрывать за мной дверь.) Роуз говорит, что рассеянность лишь придает мне обаяния, но меня это только раздражает. Я ненавижу это ощущение, когда не знаю, что у меня на уме, когда не могу себе доверять, даже несмотря на тот факт, что мне нельзя доверять.

— Забудь, — говорит Роуз, улыбаясь. — Куплю после ужина. Она достает из холодильника готовый салат с киноа и ставит его на стол. — Итак, расскажи мне что-нибудь о своем дне.

Мне нравится, как Роуз выбирает слова. Обычно люди спрашивают: «Как прошел день?» — до боли поверхностный и неглубокий вопрос. А рассказать кому-то что-то о своем дне, с другой стороны, это уже что-то более конкретное. Я подумываю рассказать Роуз об общении с предполагаемым бродягой в библиотеке, но поскольку существует большая вероятность того, что на меня посыплется гора вопросов, я выбираю другую тему для разговора.

— Я выяснила, кто зачеркивал ругательства в книгах.

Роуз пробует салат на вкус.

— О, и кто же?

— Миссис Миллард, — отвечаю я. — Из сообщества пенсионеров. У нее еще родинка такая на щеке, из которой волоски растут. Она опустила книгу в ящик возврата после встречи книжного клуба, а я как раз стояла рядом. Я увидела, что слова перечеркнуты, и сказала ей об этом. Она не стала отрицать. Я сказала ей, что она должна заплатить за замену этого экземпляра, а если увижу еще хоть одну книгу с ее каракулями, то приостановлю действие ее пропуска в библиотеку!

— Отличная работа, офицер Касл.

Технически Роуз могла сказать «констебль», но я понимаю, что она имеет в виду.

— Никто не смеет портить библиотечную собственность в мою смену.

Роуз улыбается. Она очень красивая. Невысокого роста, с круглым лицом, большими глазами и каштановыми волосами. Мы не выглядим как близнецы (многие нам об этом говорят). Я высокая, с узким лицом и светло-рыжими волосами. По правде говоря, единственная схожесть во внешности у нас — это глаза. Бледно-голубые, как морская вода на мелководье на белом песчаном пляже (один из бывших Роуз однажды так сказал, и я подумала, что это лучшее описание, что я когда-либо слышала для этого цвета глаз).

— Почти готово, — говорит Роуз, доставая ланцет и полоску для определения глюкозы в крови.

У Роуз диабет первого типа. Это значит, что ее поджелудочная железа вырабатывает мало или совсем не вырабатывает инсулин, который необходим организму для функционирования. Чтобы компенсировать его недостаток, Роза вынуждена дважды в день делать себе инъекции инсулина, проверять уровень сахара в крови до десяти раз в день и строго контролировать тип пищи и время приема. Это отнюдь не просто, но она никогда не жалуется. Готовая уколоть палец, чтобы измерить уровень сахара, сестра предупреждающе поднимает на меня глаза, и я, как всегда в такие моменты, отправляюсь бродить по дому (при виде крови меня тошнит).

Войдя в гостиную, я отмечаю, каким пустынным стал дом без Оуэна, даже спустя столько месяцев. Я любила Оуэна, несмотря на многие не самые приятные его качества, такие как склонность закинуть руку мне на плечо в самый неожиданный момент или отказ называть меня по имени, предпочитая вместо этого «Ферни», или «Фернстр» или «Ферминатор». Мне всегда казалось, что это одна из величайших загадок жизни — кого мы любим. Пробираясь обратно к кухне, я чуть не споткнулась о стоящий на полу открытый чемодан, частично заполненный обувью, и сложенный чехол для одежды. При виде чемодана у меня сводит желудок.

В пятницу Роуз уезжает в Лондон на четыре недели, чтобы повидаться с Оуэном. Один полный лунный цикл. Знаю, что она волнуется и предвкушает, поэтому пытаюсь радоваться за нее, но мы никогда еще не разлучались на целых четыре недели, даже когда Роуз и Оуэн поженились. Свадьба проходила в Таиланде, там же они провели, так сказать, «коллективное свадебное путешествие», с присутствием всех гостей (включая меня). Я стараюсь не думать о том, что может пойти не так, пока ее нет, что, в свою очередь, наводит на воспоминания о том, что произошло той ночью, и неожиданно осознаю, что больше ни о чем другом думать не могу. Я не хочу, чтобы она уезжала.

— Ужин готов!

Я кладу чехол для одежды в чемодан и в этот момент замечаю бутылочку. Белая бутылочка с розовой этикеткой, на которой изображена женщина с полной грудью и изогнутым животом. Я поднимаю ее и читаю: «ЭЛЕВИТ. ДЛЯ ПОДДЕРЖКИ НА РАЗНЫХ СТАДИЯХ БЕРЕМЕННОСТИ».

— Ферн, ужинать!

Я стою как вкопанная.

— Роуз, ты беременна?

Думаю, это было бы не смешно. Роуз двадцать восемь лет — более-менее подходящий возраст. Я смотрела телевизионные программы о том, как снижается фертильность после тридцати лет. Вполне очевидно, что врачи рекомендуют женщинам, состоящим в браке и желающим иметь детей, начинать как можно раньше. Когда удивление немного проходит, я чувствую, как меня охватывает нечто, похожее на возбуждение и волнение. Ребенок. Я всегда была неравнодушна к детям. Их простота восприятия, умение говорить прямо, без задней мысли или заготовленной речи. Само собой, я давно смирилась с мыслью, что у меня не будет своего ребенка, а вот ребенок Роуз — это лучшее, что может случиться.

Я возвращаюсь на кухню и молча изучаю сестру. Не сказать, что она набрала вес. С другой стороны, если верить здравому смыслу, утренняя тошнота может препятствовать набору веса в первые месяцы. Может, она последние недели и чувствовала дискомфорт, испытывая отвращение к привычной еде, но держала это в секрете, ожидая подходящего момента рассказать? Но Оуэна нет уже несколько месяцев. Что бы это значило?

— Полагаю, ты нашла «Элевит»? — отвечает Роуз не сразу. — Врач посоветовал, если хочу забеременеть. К сожалению, — продолжает она, — этого еще не случилось.

— Так… ты пытаешься забеременеть? — спрашиваю я.

Роуз берет тарелки и несет их к столу.

— Не хотела тебе говорить, пока… хотелось рассказать, когда будет что объявить. Оказалось, забеременеть не так просто, как я надеялась.

— О! — Я сажусь за стол. — Из-за диабета?

— Вообще-то нет. Оказывается, у меня ПНЯ — преждевременная недостаточность яичников. — Она предлагает мне соус, но я мотаю головой.

— Преждевременная недостаточность яичников, — повторяю я. В воображении тут же появляется ряд морщинистых яиц с седыми волосами и крохотными тросточками. — Что такое преждевременная недостаточность яичников?

— Если в общем, это значит, что у меня яйцеклетки как у пятидесятилетней женщины, — отвечает Роуз. — Не очень хорошего качества, к тому же их немного. Мы можем попробовать ЭКО, но это зависит от того, смогут ли у меня извлечь хорошие яйцеклетки. На данный момент врачи не уверены, что мои яйцеклетки переживут этот процесс.

Теперь я воображаю, как яйца лежат на смертном одре на больничных койках. В ряд, мои потенциальные племянники и племянницы.

— Это печально.

Роуз откладывает вилку.

— Да, — говорит она. — Печально, не правда ли?

— Значит… если у тебя такое… состояние, то у меня тоже? Мы ведь близнецы.

— Нет, — отвечает Роуз. — Ну, то есть возможно, но маловероятно. Можешь пройти обследование, если тебя это беспокоит.

Конечно, меня это не беспокоит. У меня прекрасное здоровье, к этому я отношусь очень серьезно. Мой личный режим поддержания здоровья включает в себя ежегодный осмотр у терапевта, дважды в год — у стоматолога, также дважды в год визит к гинекологу и осмотр груди. Из физических упражнений — пешие прогулки до работы и обратно, что составляет пять километров. Еще я дважды в неделю занимаюсь карате. В дополнение к этому каждое утро по полчаса я занимаюсь виньяса-йогой — ввиду ее многочисленных преимуществ, таких как растяжка мышц и сохранение ясности ума. Так что о преждевременной недостаточности яичников мне можно не беспокоиться. К тому же заводить детей я не планирую. Я никогда не была беременна. Я занималась сексом три с половиной раза (был первый раз наполовину, и этого более чем достаточно). Все три с половиной раза были с одним и тем же парнем — студентом-медиком по имени Альберт, с которым я встречалась четыре месяца десять лет назад, и то, если так можно назвать совместные выходные, которые мы проводили за учебой, игрой в странную игру судоку и, конечно же, сексом. Признаюсь, мне было любопытно узнать о сексе до встречи с Альбертом, но я была досадно удивлена тем, что занятие это странное и не особо приятное. Альберт же, казалось, наслаждался им куда больше меня, но ни один из нас не достиг никакой эйфории, о которой я читала в любовных романах. Тем не менее я наслаждалась игрой в судоку, оказалось, ему это тоже нравилось, поэтому я была озадачена, когда четыре месяца спустя он внезапно перестал отвечать на мои звонки и опускал голову, когда мы встречались в библиотеке. Когда я поговорила об этом с Роуз, она объяснила мне, что мужчины могут быть непостоянными, а если все, что показывают в американских подростковых телевизионных шоу, правда, то так тому и быть. После этого я перестала беспокоиться о мужчинах и уж тем более о детях.

Я не способна вырастить ребенка, вот и все. Я смирилась с этим. Но неожиданно мой интерес к детям возрос. Если мои яйцеклетки окажутся молодыми… может, им, в конце концов, найдется применение? Может, это мой шанс отплатить Роуз за все, что она для меня сделала?

Я плохо сплю, и это меня очень беспокоит. Я прочитала об этом всю возможную литературу и опробовала все методы. Ложусь спать в одно и то же время каждый вечер, регулярно занимаюсь спортом, избегаю смотреть в экран телефона перед сном и кофеина после обеда. И все же проблема не отступает. Словно некая жестокая карма.

Засыпаю я обычно нормально, проблема в пробуждении. Я просыпаюсь по несколько раз за ночь, причем резко; тело мое напряжено, дыхание учащенное. Как правило, я ворочаюсь с боку на бок, запутываюсь в простынях, будто в смертельной схватке пытаюсь их задушить. Около часа уходит на то, чтобы восстановить дыхание и успокоиться настолько, чтобы суметь снова заснуть.

Я никогда не просыпаюсь с криком, как это бывает в кино. В таком смысле тишина — самое страшное. Она напоминает о той тихой ночи у реки, когда мне было двенадцать лет, когда я совершила тот ужасный поступок.

В обычные рабочие дни я прерываюсь на обед всего на полчаса, за это время съедаю сэндвич с медом и батончик мюсли, сидя за своим столом и избегая обеденной болтовни с коллегами (правда, удается это не всегда). Но по пятницам все по-другому. В этот день большинство библиотекарей уходит обедать в отель «Брайтон». Сегодня туда отправляются Гейл, Линда, Бернадетт и Тревор. Самые «общительные». Один из нас должен остаться, чтобы «держать оборону», и неделю за неделей я с радостью выдвигаюсь добровольцем. Я наслаждаюсь тишиной и покоем. Тем не менее мне стал нравиться ритуал, когда меня зовут пойти с ними, а затем быстро и без обид отвечают: «Ну разумеется!» и уходят. И похоже, сегодня все идет по плану. Я отвечаю привычное: «Нет, спасибо!», но вместо: «Ну разумеется!» Кармель говорит:

— Пойдемте с нами, Ферн, вам понравится!

Кармель — моя начальница. С тонким и строгим лицом она похожа на лишенную чувства юмора директрису интерната из старых английских романов. На подбородке у нее излишняя растительность, изо рта пахнет кофе, а большую часть рабочего времени она толкает по залам свою тележку, огрызаясь на посетителей, которые обращаются к ней за помощью. Кармель говорит, что наша работа заключается в том, чтобы складывать книги и помогать людям с ксероксами.

— Библиотека — это не только книги, — сказала она мне однажды, и я тогда громко рассмеялась. Хорошо, что, в отличие от директрисы интернатов, чувство юмора у нее имеется.

У моей прежней начальницы, Джанет, было круглое, доброе лицо и огромная грудь, она напоминала добрую матрону, ухаживавшую за солдатами в послевоенном лазарете. Джанет прочитала все книги в библиотеке и говорила сотрудникам, что мы солдаты на передовой в войне против безграмотности и отсутствия воображения. Однажды я рассказала об этом Кармель, и она нахмурилась так, будто пыталась решить сложную математическую головоломку.

— Ферн? — выводит меня из задумчивости Кармель. — Взгляните на меня, пожалуйста.

Я не свожу глаз с экрана компьютера и начинаю быстро печатать, делая вид, что занята таким срочным делом, что меня нельзя отвлекать, даже Кармель. Эта техника успешно срабатывает примерно в пятидесяти процентах случаев. Шансы невелики, но в этом своего рода утешение: заполнить неловкое молчание, яростно стуча по клавиатуре, и пережить воцарившееся надо мной ожидание. Наконец Гейл приходит мне на помощь:

— Ладно! Мы ведь не хотим потерять наш столик? Линда, возьми сумочку Кармель.

Я продолжаю печатать. Боковым зрением вижу, что Кармель все еще наблюдает за мной, но, к счастью, Гейл затягивает ее в общую суматоху, и они все уходят.

Весь следующий час в библиотеке царит тишина, так что у меня есть время провести кое-какие исследования за компьютером. Я заядлый книгочей, но даже я готова признать, что, когда дело доходит до исследований, трудно найти более полезный инструмент, чем интернет. Прошло три дня с тех пор, как Роуз рассказала мне о своих проблемах с фертильностью, и двенадцать часов с тех пор, как она села на самолет до Лондона. Я использовала это время, чтобы тщательно изучить вопросы, связанные с рождением ребенка для сестры. Как выяснилось, вариантов много. Можно быть суррогатной матерью, то есть использовать свою яйцеклетку… или можно быть гестационным носителем — это когда имплантируют эмбрион, зачатый с помощью донорской яйцеклетки. Если использовать собственную яйцеклетку, то можно забеременеть с помощью искусственного оплодотворения, при котором сперма предполагаемого отца вводится в тело… или можно использовать экстракорпоральное оплодотворение, когда имплантируется предварительно оплодотворенная яйцеклетка. В некоторых случаях суррогатная мать вступает в половой контакт с предполагаемым донором спермы, но это происходит крайне редко — какое облегчение. Как бы я ни любила Оуэна и как бы сильно он ни хотел, чтобы использовали именно его сперму, мысль о половом акте с ним на удивление отталкивающая.

После долгих раздумий, составив таблицу «за и против» для каждого варианта, я пришла к выводу, что самым простым способом зачать ребенка для Роуз будет забеременеть естественным образом от мужчины, который не Оуэн. Этот способ не потребует запредельных затрат, никакого медицинского лечения, никакого участия Роуз или Оуэна, совсем. Вообще, если получится забеременеть достаточно быстро, вот так новость будет для Роуз! Какое счастливое возвращение домой! Разумеется, для полового акта мне потребуется мужчина, но это ведь не должно составить труда. Судя по всему, мужчины отчаянно в этом нуждаются. Их можно найти в любом баре или клубе, рыщущих в поисках женщин, с которыми можно совокупиться без обязательств. К сожалению, я не хожу в бары и клубы. Но наверняка мужчин можно встретить и в других местах.

Я продолжаю изучать волнующий меня вопрос, когда остальные сотрудники возвращаются с обеда; от них пахнет пивом и чесноком и разговаривают они на несколько децибелов громче, чем когда уходили. Я продолжаю читать, так как, судя по тому, как все потихоньку улизнули кто куда, никого не волнует, чем я занята. Даже вечно крутящуюся рядом Кармель с ее тележкой практически не видно всю вторую половину дня. Так что я с головой погружаюсь в изучение сайта знакомств под названием «Тиндер», как вдруг у стойки появляется посетитель.

— У меня возникли трудности с принтером.

Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза. Девяносто девять процентов обращений к стойке регистрации касаются принтеров и ксероксов. Последние хуже всего, поскольку каждый посетитель должен пополнить монетами чертову маленькую карточку и привязать эту карту к своему счету — процесс, который никто, включая меня, не знает, как выполнить успешно. Поэтому я предпочитаю не связываться с такими запросами. Я не просто не понимаю их, они до смерти утомительны. Последнее время, когда кто-то из посетителей задает вопрос о принтерах или ксероксах, я делаю вид, будто мне показалось, что меня зовут, и, извиняясь, убегаю. Так я собиралась поступить и сейчас, но неожиданно узнаю акцент и идеальное произношение этого человека.

— Уолли! — восклицаю я.

Он улыбается, хоть и сдержанно, и мое внимание привлекают его зубы. Такие ровные и белоснежные. Никаких кусочков еды, застрявших у линии десен. Похоже, он заботится о своих зубах. Если бы я увидела их в тот день, то ни за что не приняла бы его за бездомного (хотя он по-прежнему в той шапке и мешковатых джинсах).

— Вы снова в этой шапке.

Уолли делает паузу, трогая шапку, будто проверяя, на месте ли она.

— Эм-м-м, ага.

Судя по тону, он слегка обижен. Удивительно, на что только люди не обижаются. Например, спросить у человека его возраст или вес — по-видимому, верх грубости, что совершенно бессмысленно. Зачем делать тайну из того, что буквально выставлено на всеобщее обозрение? Тем не менее эти правила существуют, и, кажется, все понимают, что можно спрашивать, а что нельзя.

Все, кроме меня.

— Вы американец, — говорю я, надеясь, что это а) не оскорбительно, и б) отвлечет от замечания о шапке.

Уолли просто кивает. Как и в прошлый раз, его взгляд устремлен прямо, через мое левое плечо. Вообще-то я не против. Некоторые люди так и жаждут зрительного контакта, и это облегчение — иметь возможность не смотреть прямо в глаза.

— Что привело вас в страну Оз? — спрашиваю я, довольная своим комментарием, его причудливостью и непринужденностью, но Уолли вовсе не выглядит очарованным.

— Моя мать была австралийкой, — говорит он. — А отец американец. У меня двойное гражданство. — Он поправляет очки на носу. А он довольно симпатичный, в каком-то смысле. Неудивительно, что я только сейчас это заметила — обычно мне требуется время, чтобы понять, что человек красив. Недавно Роуз рассмеялась, когда я сказала, что Брэдли Купер неплохо выглядел в фильме «Звезда родилась». «Ты только сейчас это заметила?» — спросила она, вытирая глаза. Честно говоря, как по мне, гораздо смешнее то, как большинство людей делают скоропалительные выводы, не удосужившись сначала подумать, почему им так показалось.

В этот момент Гейл решает подойти и спросить, может ли она чем-то помочь. Обычно я очень благодарна, когда она приходит мне на помощь, но сегодня я расстроена, потому что она тем самым напоминает этому мужчине, зачем он подошел к стойке регистрации.

— Ах да, — отвечает он, снова обращаясь ко мне. — Принтер.

— Пробовали нажать кнопку «печать»? — Я не в состоянии скрыть скуку.

— Да.

— Проверили, подключены ли к правильному принтеру? У каждого из них свой номер, они напечатаны на ламинированной табличке, там, на стене.

— Проверил.

Я уже подумываю сказать, что сеть отключилась. Пару недель назад так и случилось, и это был лучший способ уйти от вопросов о принтерах и ксероксах за все время моей работы здесь. К сожалению, это длилось недолго. Я уже собиралась было воспользоваться этой уловкой, как вдруг замечаю, как Кармель топчется неподалеку, наблюдая за нами, и тяжело вздыхаю.

— Ладно, давайте посмотрим.

Я следую за Уолли к его компьютеру. Когда я в последний раз его видела, он мне показался долговязым и тощим, но сейчас, шагая позади него, я замечаю, что он куда более атлетичен. Такой же высокий, как те игроки в гольф, за которыми я с удовольствием наблюдаю по телевизору во время Кубка президента. Широкие плечи, узкий торс, крепкие ягодицы. Я наслаждаюсь этим видом, пока мы не подходим к ноутбуку Уолли, и мне снова становится скучно. Я пробую отправить документ на печать и, когда это не срабатывает, лезу в настройки. Думаю, что провожусь так пару минут, а потом объявлю ему, что не получается, пусть приходит завтра. Тем временем, на случай, если Кармель бродит где-то рядом, я с хмурым видом смотрю в экран, будто глубоко задумалась. По факту так и есть. Я думаю о «Тиндере». Очевидно, мне придется создать профиль с фотографией, что не должно быть слишком сложно. Попрошу Гейл сделать фото. Потом проверю кандидатов. Хорошо бы выбрать кого-нибудь симпатичного, в смысле не для меня, а чтобы ребенок был красивым. Хотя бы пара извилин в мозгу, хорошее здоровье.

— Что, ради бога, вы делаете? — спрашивает Уолли, что раздражает, так как Кармель может услышать.

— А на что это похоже? — фыркаю я. — Пытаюсь распечатать ваш документ!

Я нажимаю на клавишу, и на экране появляется файл.

— Рокко, Райан, — читаю я имя, написанное в верхней части документа, и изучаю остальной текст. Похоже на какое-то предложение, целый список с профессиональными навыками. Я изучаю их и, пораженная, поворачиваюсь к Уолли:

— Вы программист?

— Да.

— И просите меня помочь вам с компьютером?!

— Я прошу помочь не с компьютером, — отвечает парень, — а с принтером.

— Да какая разница!

— Понятно, — вздыхает Уолли. — Кажется, у нас ничего не получается.

Несмотря на раздражение, я нахожу невероятно привлекательным и приятным тембр его голоса. Едва заметное движение губ, отчетливое произношение каждого слога, а как он выговаривает «ч» — это прекрасно! Я закрываю глаза. «Ничего не получается…»

— Извините, мисс, — зовет меня сидящий напротив пожилой мужчина. — У меня что-то с компьютером…

Я открываю глаза.

— А я тут при чем? Он тут программист.

Старик переводит взгляд на Уолли, тот закатывает глаза, но затем садится на корточки перед его компьютером. Через минуту старик благодарит его, а Уолли отвечает ему со своим славным акцентом: «Конечно, не за что!»

«Конечно! Не за что!»

Старик улыбается ему, Уолли кивает в ответ.

Их взаимодействие наводит меня на мысль.

— Вы ищете работу, так? Можете работать здесь! Специалистом по принтерам и ксероксам. Живете неподалеку?

Уолли поправляет очки на носу. Делает он это с поразительной регулярностью.

— Наверное.

— Наверное? — Меня никогда не перестанет удивлять то, как люди иногда понимают все на лету. Вот мне, например, нужно время, изучить вопрос со всех сторон и, если возможно, изложить его человеку в виде вопроса, чтобы убедиться, что я все верно поняла. Задним умом я осознаю, что всегда могу ошибиться, а последствия такого, как я уже поняла, могут оказаться катастрофическими. — Что значит «наверное»?

— Я живу в фургоне. Сейчас он на улице. Так что, наверное, можно сказать неподалеку.

— Вы живете в фургоне, — повторяю я, переваривая необычную для меня информацию. — Так вы и правда… бездомный?

— Нет, я не бездомный.

— Но вы не живете в доме. Разве это не делает вас бездомным?

Я чувствую себя победителем. Мне не давала покоя мысль о том, что я ошибочно предположила, что он бродяга. Знаю, у меня есть склонность неправильно интерпретировать вещи, но если одним очередным случаем того, как я не могу доверять собственным суждениям, станет меньше, то это, несомненно, будет победой.

— Технически я без дома, — отвечает Уолли. — Но фургон и есть мой кров. И, к вашему сведению, жизнь в фургоне имеет много достоинств. — Он начинает по пальцам перечислять эти достоинства: — Фургоны доступны по цене (большой палец). У них низкий выброс углекислого газа (указательный). Они дают свободу… (средний палец)…путешествовать (безымянный). А значит, я могу работать внештатно, выбирать свой график (мизинец). (Убирает руки в карманы.) — Так что спасибо за предложение, но я предпочитаю работать фрилансером.

Я стараюсь сосредоточиться на словах, которые он произносит, а не на акценте, но это трудно.

— Хотите сказать… вы сами выбрали жить в фургоне? И другие люди так делают?

— Конечно. Посмотрите в инстаграме^[1] под хештегом vanlife. Многие люди моего возраста так живут.

Я смотрю на него хмуро. На вид Уолли примерно моего возраста, может, на несколько лет старше. Удивительно, что человек в возрасте около тридцати лет — да еще и компьютерный программист! — может выбрать такой неординарный образ жизни.

— Ну и… что это за фургон?

— «Комби». У меня есть кровать, кухонный уголок, стол, за которым можно поесть. Чтобы принять душ, пользуюсь общественными местами, как здесь, в библиотеке. Для стирки белья хожу в прачечные. И вода из насоса, чтобы мыть посуду. Это не так сложно, как многие думают.

Я все еще сомневаюсь.

— А где вы его храните?

— В данный момент он на парковке на улице. Ночью я паркую его у Объединяющейся церкви на Уилсон-стрит, там разрешают парковаться по ночам. Днем я стараюсь найти парковку на весь день или перемещаю фургон каждые два часа.

— Звучит… утомительно.

— Такой уж образ жизни я выбрал.

— Ну ладно. — Я киваю, делая большие глаза, чтобы показать, что он меня убедил. — Боюсь, я не смогу вам помочь. Если только вы не ищете книгу? Тогда это ко мне. — Настроение мое тут же улучшается. — Что любите читать, Уолли?

Он хмурится.

— О нет, спасибо.

— Нет, спасибо?

— Я не особо… читаю.

Я смотрю на него во все глаза.

— Не особо читаете?

Конечно, я знаю, что есть люди, которые не читают. Есть, например, такие, кто не могут или не умеют читать. Есть те, кто утверждает, что очень заняты и на чтение книг у них нет времени, и вместо этого проводят время за просмотром «Netflix» и пролистыванием социальных сетей в своих телефонах и планшетах. Кто-то говорит, что так много читает на работе, что уже не в состоянии читать что-то еще. Но, судя по документу на компьютере, Уолли умеет читать. Отсюда и мое замешательство.

— Вы слабоумный, что ли? — Знаю, что говорить «глупый» нельзя, это грубо.

Уолли, кажется, потрясен.

— Мой IQ сто сорок один.

— М-м-м… хм.

— В детстве я читал, — говорит он, на секунду задумавшись. — А в какой-то момент почему-то перестал.

— Какие книги вы любили в детстве?

Уолли словно задумался над моим вопросом.

— Так, посмотрим… мне нравились «Изгои», «Шоколадная война», «Убить пересмешника»…

— Знаю для вас идеальную книгу! — перебиваю я его и направляюсь в отдел общей художественной литературы, где хватаю с полки экземпляр «Джаспера Джонса». — Эта книга возродит вашу любовь к чтению, — говорю я, возвращаясь к нему. — Она получила несколько крупных наград и номинирована на с полдюжины других, а в две тысячи семнадцатом по ней сняли фильм. — Я кладу книгу на его блокнот, лежащий рядом с ноутбуком. — А если захотите оформить читательский билет, я с радостью вам помогу.

Уолли долго на меня смотрит, затем его взгляд смягчается.

— Извините, не расслышал ваше имя?

— Ферн. Ферн Касл.

— Я Рокко.

Он протягивает руку для рукопожатия, но я скрещиваю руки на груди.

— О, я предпочитаю не прикасаться к другим людям, по возможности. А вы знали, что на наших руках одновременно обитают в среднем тридцать две сотни бактерий ста пятидесяти разных видов? И это включая фекальные бактерии! Если бы я пожимала руки каждому встречному в библиотеке, то болела бы не переставая, не говоря уже о том, что так можно и заразиться чем угодно. — Я достаю маленький антибактериальный спрей, прикрепленный к комбинезону удобным карабином, и брызгаю себе на ладони. — Хотите?

— О нет, все нормально… ну хорошо, э-э-э, давайте, — отвечает он, и я распыляю спрей ему на руку. Он потирает ладони. — Что ж, давайте посмотрим, можно ли что-то поделать с этим принтером.

Кармель сейчас в отделе детской литературы, наблюдает, как Линда дает рекомендации матери четырех сыновей, по виду которых можно сказать, что они явно предпочитают погонять в футбол, чем сидеть в библиотеке (вот кому идеально подошли бы Пол Дженнингс и Энди Гриффитс или любые книги, где в названии есть слово «Пук» и тому подобное). Поэтому я понимаю, что сейчас самое время действовать. Я наклоняю голову, хмуро уставившись вдаль, готовясь притвориться, будто меня кто-то там зовет, как вдруг меня озаряет.

Уолли красив, в каком-то смысле. Если верить, что у него действительно такой высокий IQ, значит, извилин у него явно больше двух. А значит, остается только один вопрос…

— Как у вас со здоровьем, Уолли?

Мягкость в его глазах сменяется подозрительностью.

— Прекрасно. Я бегаю каждое утро по десять километров.

Я улыбаюсь. В этот раз техническая помощь в библиотеке сослужила мне добрую службу. Уолли несколько неуверенно улыбается в ответ, и я задаю следующий вопрос:

— Не хотите пойти со мной на свидание?

Улыбка исчезает с его лица.

Примечания

1

Деятельность социальной сети Инстаграм запрещена на территории РФ по основаниям осуществления экстремистской деятельности. (Здесь и далее.)