Хорошая сестра

Салли Хэпворс, 2021

Мировой бестселлер. Салли Хэпворс откровенно пишет о семейных секретах и хитросплетенных отношениях. Ее сюжеты наполнены дерзостью и очаровательно-мрачными красками. «Хорошая сестра» – это стильный покет с клапанами и дополнительными материалами к книге. Идеальный выбор, если вы не планируете спать до утра. «В героев Салли Хэпворс невозможно не влюбиться». – ЛИАНА МОРИАРТИ, автор бестселлера «Большая маленькая ложь» У каждого из нас есть темная сторона. Но мы никогда не знаем, кто включит в ней свет. Роуз и Ферн – сестры-близнецы, но их жизни сложились по-разному. У Роуз есть дом, муж и страстное желание стать матерью. Ферн работает в библиотеке, не любит яркий свет и боится громких звуков. Когда Роуз сообщает, что не может забеременеть, Ферн понимает, что должна помочь сестре. Даже если для этого придется родить самой… Она готова пойти на все, ведь много лет назад Ферн сделала кое-что очень-очень плохое, и все эти годы хорошая сестра надежно хранила ее секрет. Очень скоро Ферн начинает понимать, что совсем не знала свою сестру, и тогда причудливое сплетение их судеб превращается в петлю. «Мой психотерапевт прав. Если излить все мысли на бумаге, становится легче. Вот почему он дал мне этот дневник. Не уверена, что это поможет, но вот я уже пишу. Начать стоит с того вечера у реки…»

Ферн

Каждый вторник по утрам в 10:15 я встаю за стойку регистрации в общественной Библиотеке Бейсайда. Это далеко не самый любимый мой пост здесь, но по вторникам я делаю исключение, поскольку отсюда лучше видно круглый зал для посетителей, где проходят чтения для детей. Мне нравится слушать, несмотря на раздражающий шум, суету и порой совершенно неожиданные проявления детских чувств. Сегодня Линда, наш детский библиотекарь, развлекает малышей выразительным пересказом «Трех поросят». В этот раз она включила изобретательность, решив отказаться от обычного чтения вслух и разыграть сказку, попеременно надевая то пушистую волчью голову, то голову свиньи с бледно-голубыми глазами и выпирающим пятачком.

В целом дети в восторге от ее выступления, за исключением одного визжащего новорожденного на плече у матери да мальчика в оранжевом джемпере, закрывшего уши и спрятавшего лицо на коленях у бабушки. Я тоже поглощена представлением, настолько, что не сразу замечаю у стойки женщину с заостренными ногтями кораллового цвета, прижимающую к себе охапку книг.

Я перекатываюсь на своем эргономичном кресле правее, не отрывая глаз от деток (которые в данный момент помогают Линде сдуть воображаемый соломенный домик), но женщина, к моей досаде, движется вместе со мной, фыркая и ерзая. Наконец, постукивая длинными ногтями по стойке, она не выдерживает и, прочистив горло, произносит:

— Прошу прощения!

«Прошу прощения», — повторяю я, мысленно прокручивая эти слова. Хм, непохоже, чтобы она о чем-то сожалела. Приходить и уходить посетители могут, когда им заблагорассудится — разрешения просить необязательно. Возможно, она извиняется за свое невежество, но я не слышала, чтобы она рыгнула или пустила газы, так что, думаю, дело не в этом. Поэтому я прихожу к выводу, что таким образом она использовала тот странный социальный ритуал, когда пытаются привлечь чье-то внимание. Но в наши дни люди до того нетерпеливы, что, не успеваю я открыть рот, как она спрашивает резким тоном:

— Вы здесь работаете или как?

До чего несообразительные иногда встречаются люди в библиотеке! Ради всего святого, зачем мне еще стоять за стойкой с именным бейджем, если я здесь не работаю? Хотя, признаю, я не совсем вписываюсь в обычное представление о сотруднике этого учреждения. Для начала, среднестатистическому библиотекарю лет сорок пять (согласно «Сборнику библиотекаря»), а мне двадцать восемь; одеваюсь я моднее и ярче, чем большинство моих коллег: цветастые футболки, блестящие кроссовки и длинные юбки или комбинезоны с радугами и единорогами. Волосы я заплетаю в две косы и каждую собираю в пучок по бокам (это не отсылка к принцессе Лее, хотя любопытно, выбрала ли она этот стиль за его практичность, как и я, чтобы длинные волосы не мешались). И тем не менее очевидно же, что я библиотекарь.

— Девушка, вы книги мне выдадите? — требует женщина.

— Желаете выписать эти книги? — спрашиваю я терпеливо. Сэкономила бы кучу времени, просто попросив меня об этом.

— А почему, по-вашему, я здесь стою? — вытаращила она глаза.

— Тому есть бесконечное количество причин, — отвечаю я. — Вы, наверное, заметили, что стоите непосредственно рядом с фонтаном — а это самое многолюдное место в нашей библиотеке. Может, вы остановились, чтобы отобрать документы, с которых вам нужно снять ксерокопии. Или любуетесь картиной Моне на стене за моей спиной — в чем я вас прекрасно понимаю, сама то и дело заглядываюсь. Или остановились на пути к выходу, чтобы завязать шнурки и в очередной раз убедиться, что мужчина в разделе научной литературы не ваш бывший. Может, вы, как и я, пришли насладиться прекрасным исполнением Линдой «Трех поросят»…

Предположений еще много, но меня перебивает Гейл, спешно подбежавшая к стойке:

— Могу я вам помочь?

Гейл умеет появляться в подходящий момент. У нее пушистые светлые волосы, сильный парфюм, и она любит приносить мне лимоны со своего лимонного дерева. Стоило как-то сказать, что я люблю пить теплую воду с долькой цитрусового, и с тех пор не было и дня, чтобы Гейл не угощала меня лимоном. Я хотела попросить ее перестать это делать, но Роуз говорит, людям нравится доставлять мелкие радости, поэтому лучше просто поблагодарить и выбросить лимон, как бы странно это ни звучало. Но Роуз, как правило, в таких вещах всегда права.

— Наконец-то! — восклицает женщина и начинает свой рассказ о том, что ее сын забыл библиотечные книги в пляжном домике, в котором недавно провели дезинфекцию, поэтому забрать их удалось только вчера, и теперь ей грозит штраф, а она хотела бы продлить их аренду, но на них уже двадцать семь резервов, двадцать семь! Что касается историй, как избежать штрафа за не сданную в срок книгу, рассказ этой дамочки вполне безобиден. Недавно один джентльмен объяснял мне, что его дочь взяла наш экземпляр «Одиссеи» с собой во время похода в Анды и оставила его в одной горной деревушке матери новорожденных близнецов, чей муж не так давно скончался. Меня поразило, что женщина из глуши настолько хорошо владела английским, что могла читать саму «Одиссею», да еще и в одиночку воспитывая двоих детей где-то на горных вершинах. (Гейл, конечно, простила ему этот штраф.)

В библиотеке я работаю четыре дня в неделю, плюс два воскресенья в месяц. Если нет дождя, как сегодня, то на работу иду пешком, все тридцать пять минут пути слушая аудиокнигу, и прихожу как минимум за пятнадцать минут до начала смены. Если идет дождь, то сажусь на автобус и приезжаю в то же время. Весь день я помогаю посетителям выбирать книги, обрабатываю возвраты и всячески избегаю вопросов о копировальном аппарате. По определенным дням делаю новые закупки, оборудую конференц-залы для бесед с авторами или общинных собраний и собираю заказы для нашей службы доставки книг на дом. Я стараюсь избегать бесед, не касающихся книг, хотя иногда позволяю Гейл завлечь себя разговорами о ее саде или внуке, потому что Роуз говорит, что нужно быть вежливыми с теми, кто нравится.

Слушая, как Гейл отменяет штраф для дамы с ногтями кораллового цвета, краем глаза я замечаю, как через автоматические двери в библиотеку заходит молодой человек в очках с толстыми стеклами и шапке в красно-белую полоску. Скорее всего, бездомный, судя по слишком свободным джинсам и полотенцу, перекинутому через плечо. Направляется в душевую. В Библиотеке Бейсайда есть две душевые комнаты (благодаря тому что раньше здесь располагалась больница), так что отнюдь не редко бездомные приходят сюда принять душ. Увидев здесь бездомного впервые, я была поражена, но это было до прихода Джанет — моей бывшей начальницы. Она научила меня, что библиотека принадлежит каждому. «Библиотека, — говорила она, — это одно из немногих мест в мире, где не обязательно платить за что-то или верить во что-то, чтобы войти, и работа библиотекаря заключается в том, чтобы заботиться о тех, кто сюда приходит». Я отношусь к этой обязанности со всей серьезностью, за исключением случаев, когда посетителям требуется помощь с ксероксами — тогда я обхожу их стороной.

Я достаю свою сумку и следую за парнем к душевым. Он высокий — очень высокий — и долговязый. Со спины да еще в этой полосатой шапке с помпоном он напоминает маленького Уолли из «Где Уолли?».

— Уолли! — зову я, когда он заходит в небольшой вестибюль — душное, отделанное плиткой помещение без окон, ведущее к мужским и женским уборным. Как правило, я всячески избегаю этого места, но, когда этот парень вошел, я почувствовала неожиданный призыв посмотреть своим страхам в лицо.

— Душевой хотели воспользоваться?

Он оборачивается, удивленно приподнимая брови, но ничего не отвечает. Я подумала, вдруг он плохо слышит? В нашей библиотеке есть целое сообщество слабослышащих. Я повторяю вопрос громко и медленно, позволяя ему читать по губам.

— Да? — произносит он наконец, будто бы вопросительно, а не в ответ на мой вопрос.

Я вдруг засомневалась в своем импульсивном порыве следовать за ним. Я стала относиться к бродягам с большей настороженностью с тех пор, как однажды во время вечерней пересменки передо мной обнажился мужчина. Я была в секции «М» Художественной литературы, заменяла экземпляр книги Иэна Макьюэна «Искупление», как вдруг на уровне глаз возник пенис. Я предупредила Гейл, она вызвала полицию, но к тому времени, как они приехали, мужчина застегнул ширинку и, шаркая, удалился восвояси. «Надо было захлопнуть его между страницами этой толстенной книги», — сказала тогда Гейл, что показалось мне весьма негигиеничным, не говоря уже о чистоте самой книги. Я ей так и сказала, на что она предложила мне использовать «рубящий удар каратиста», что не является ни настоящим приемом карате (у меня черный пояс), ни чем-то, что я бы применила, поскольку карате проповедует пацифистскую философию.

Я занимаюсь карате со второго класса, с тех пор как прошла пробные занятия и наставник тогда сказал, что у меня «прекрасные движения» (весьма странное замечание, учитывая, что в ката все движения странные и неестественные). Тем не менее я обнаружила, что мне это очень нравится — последовательность, определенный порядок, структура и даже физический контакт, всегда тесный, если не жесткий; и даже выкрики «киай», хоть и громкие, но вполне ожидаемые. Так что двадцать лет спустя я все еще занимаюсь карате.

— Что ж, тогда держите. — Я достаю из сумки маленький пакетик с туалетными принадлежностями и протягиваю его Уолли. Парень берет пакетик и держит его подальше от себя, так, будто там тикающая бомба. — Что это?

— Там зубная паста и щетка, пенка для лица и мыло, а также бритва и крем для бритья.

Кажется, я выразилась яснее некуда, однако Уолли по-прежнему выглядит озадаченным. Я внимательно его изучаю: перегаром от него не разит, глаза не косят; одежда хоть и велика, но не шиворот-навыворот. А вот о его вменяемости судить сложно.

— Вы что… назвали меня Уолли?

Голос у парня приятный, он четко выговаривает каждое слово — что уже является неожиданным удовольствием в мире, где люди вечно бормочут и глотают буквы.

— Да, — отвечаю я. — Вы похожи на Уолли из «Где Уолли?». Вам раньше не говорили?

Парень не подтверждает, но и не опровергает это, поэтому я решаю объяснить подробнее.

— Ну, знаете, «Где Уолли?»? Книга такая. — Я улыбаюсь, потому что Роуз говорит, что принято улыбаться, когда подтруниваешь (обмен дружескими и шутливыми замечаниями), а это, как по мне, и есть подтрунивание.

Уолли не улыбается.

— Вы хотели сказать «Где Уолдо?»?

Неожиданно до меня доходит, что Уолли американец — это объясняет и акцент, и его замешательство.

— Вообще-то нет, я имею в виду «Где Уолли?». Изначально книга называлась «Где Уолли?» и вышла в Великобритании в тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году. С тех пор эту книгу издавали по всему миру, и имя Уолли в разных изданиях часто меняли. Например, в Соединенных Штатах и Канаде его зовут Уолдо, во Франции — Чарли, в Германии — Уолтер, в Турции — Али, в Израиле — Эфи, а в Норвегии — Вилли.

Уолли изучает меня озадаченно. Взгляд его направлен куда-то левее, будто через мое плечо.

— Что ж, а в Австралии он Уолли, — говорю я.

— Понятно. — Он переводит взгляд на пакет с туалетными принадлежностями. — Значит… это предоставляет библиотека?

— Нет, — отвечаю я, улыбаясь шире. — Это от меня.

Зрачки болотного цвета глаз Уолли под очками медленно двигаются то влево, то вправо.

— Правда?

— Да. Сестра приносит мне такие, когда возвращается из путешествий. Ну, знаете, их выдают бесплатно в самолетах.

— Знаю, да, — отвечает Уолли, что заставляет задуматься над точностью моего предположения о том, что он бездомный. В моей жизни бывали случаи, когда я чудовищно ошибалась. Я начинаю осматривать Уолли более внимательно. Джинсы на нем слишком широкие и короткие и, судя по обтрепанным краям, укорочены вручную. Фланелевая рубашка выглядит получше и застегнута до последней пуговицы на шее. И хотя в целом выглядит он неряшливо, никаких странных запахов не источает, даже в этом тесном вестибюле. Смотрю на его ногти — чистые. Необыкновенно чистые, на самом деле. Отполированные, розовые и округлой формы, на каждом пальце кутикула в форме идеального полумесяца. Да этот парень мог бы работать моделью рук!

— Прошу прощения, я подумала, вы бездомный. — Я перестала улыбаться, чтобы показать, что не шучу. — Боюсь, такое впечатление у меня сложилось из-за ваших джинсов. И шапки, конечно.

Парень воззрился на меня. Я не из тех, кто уклоняется от вызова, поэтому смотрю на него в ответ. Пару лет назад я прочитала одну книгу для тех, кому сложно устанавливать зрительный контакт. К своему большому удивлению, я в этом деле преуспела. Оказалось, что игры в «кто кого переглядит» не приносят того дискомфорта, что обычный зрительный контакт. Не нужно думать над тем, как долго смотреть, когда отвести взгляд или как часто моргать. Все, что нужно, так это просто зафиксировать взгляд на собеседнике, а мысли пусть блуждают, где им угодно. Этим я могу заниматься часами. По правде говоря, однажды я даже побила в этом мистера Робертсона, нашего постоянного посетителя и хорошего соперника, он сдался на тридцать седьмой минуте. Думаю, Уолли, более молодой и с виду хваткий, окажется соперником получше, но, к моему разочарованию, менее чем через десять секунд он отворачивается.

— Пф-ф-ф, любитель.

Уолли открыл было рот, чтобы что-то сказать, но дверь за моей спиной распахивается, и я вынуждена шагнуть вперед. Внутрь протискивается мальчик в оранжевом джемпере из группы детских чтений, а за ним по пятам его бабушка и какая-то женщина, толкающая перед собой коляску для двойняшек. Очевидно, чтения закончились. Гомон детворы снаружи усиливается.

— Что не так с моей шапкой? — спрашивает Уолли, когда дверь снова открывается и к нам заходят еще одна девочка и ее мать. Здесь становится тесновато. Мальчик в оранжевом джемпере прыгает, громко заявляя: «Сейчас лопну!», не обращаясь при этом ни к кому конкретно. Но неожиданно он замечает Уолли.

— Уолли! — визжит мальчишка восхищенно.

Уолли смотрит на меня, а я пожимаю плечами — такой невербальный жест, который, я видела, люди используют, когда хотят сказать: «Я же говорил».

В тесном вестибюле, переполненном людьми, становится слишком шумно. Я затыкаю уши руками.

— Это комплимент! — отвечаю я, перекрикивая шум. — Уолли любят по всему миру, хоть он и странноват. Хотя, может, он и не странный, а просто так выглядит? Как вы!

Уолли водрузил очки обратно на нос, и я по губам прочла: «Простите?»

— Вам не нужно просить прощения! — кричу я, двигаясь к двери. — Библиотека — это общественное место, можете приходить и уходить, когда заблагорассудится.

Дверь снова распахивается, в этот раз в вестибюль туалета заходит пожилой мужчина, толкая перед собой ходунки. Я уже почти вышла, как вдруг в голову приходит мысль, и я оборачиваюсь.

— О, а если вы рыгнули или пукнули, я ничего не слышала, так что за это извиняться тоже не стоит!

И с этими словами я машу ему рукой и удаляюсь.

Когда нам было по пять лет, мама водила нас с Роуз в библиотеку каждый день, целый год. Она говорила, что там можно получить образование куда лучше, чем в школе, и я с ней полностью согласна. Если бы это зависело от меня, то каждый ребенок ходил бы сначала год в библиотеку, а потом уже в школу. И не только чтобы читать, но и просто бродить по разным секциям. Дружить с библиотекарями. Стучать пальцами по клавиатуре компьютеров и перелистывать страницы книг, на ходу придумывая свои истории в чудесном детском воображении. Мир стал бы намного прекраснее.

Мне в этом плане повезло. Сегодня исследователи, кажется, говорят, что эксплицитная память не формируется до возраста семи лет, но у меня есть пара ясных воспоминаний и с пятилетнего возраста. Помню, как мама, Роуз и я просыпались ни свет ни заря, в спешке накидывали одежду и мчались на автобусную остановку. Из-за такого нетерпения мы зачастую приезжали до открытия библиотеки и коротали время, сидя на скамейке у входа, или, если шел дождь, прятались под навесом, дочитывая книги. Как только двери открывались, мы с Роуз бросали книги в ящик для возврата и мчались выбирать себе кресла-мешки на день (я любила хлопковые — виниловые были колючими). Мама никогда не сидела на мешках, она предпочитала кресла или стулья в другом конце библиотеки. Бывало, что мы не видели ее целый день. Это была часть веселья. Мы сами ходили в туалет, сами ходили к фонтанчикам для питья. На территории библиотеки мы сами решали, что и когда делать.

Спустя несколько недель одна из библиотекарей, миссис Делаханти, начала проявлять к нам интерес. Во-первых, она дала нам рекомендации по книгам. Потом дала нам с Роуз листы, чтобы мы записывали названия всех книг, которые прочитали. Она сказала: если прочтем сто книг, то получим книгу из библиотеки в подарок! И вот так, записывая названия книг, мы с Роуз и научились писать. Иногда мы с сестрой обсуждали, что почитать дальше, и тогда миссис Делаханти подходила и предлагала свои варианты.

— Девочки, вам понравился «Груффало»? В таком случае, думаю, вам понравится «Там, где живут чудовища».

А после она задавала нам вопросы. «Как думаете, Макс правда убежал? Что, по-вашему, на самом деле произошло?» Миссис Делаханти говорила, что, отвечая на вопросы, можно лучше понять прочитанное. Постепенно она выбирала для нас все более сложные книги, и уже к концу года у нас был словарный запас двенадцатилетних детей! По крайней мере, так она говорила. Поэтому на следующий год мы пропустили подготовительный курс и сразу перешли в первый класс. Мама очень нами гордилась. Многие говорили: «Какая у вас замечательная мама!» или «Ваша мама, должно быть, много для вас читала!».

Когда я услышала это в первый раз, то хотела было возразить, что это не мама проводила с нами время за чтением, но тут Роуз стукнула своим браслетом по моему. Дело в том, что, когда мы родились, мама подарила нам браслеты — на моем был выгравирован папоротник, а у Роуз — роза. И каким-то образом с годами мы научились общаться без слов, при помощи этих украшений. В случае предупреждения сестра стучит своим браслетом по моему, мол, остановись. Эта система срабатывает почти всегда. Лишь однажды Роуз не смогла уберечь меня от неверного шага, и эта ошибка будет преследовать меня до конца жизни.