Записная книжка Дэша и Лили

Рэйчел Кон, 2010

Дэш ненавидит Рождество. Зато он любит книги и накануне рождественских праздников не вылезает из книжного магазина. На одной из полок он неожиданно находит красную записную книжку. В ней таинственная незнакомка оставила несколько увлекательных головоломок. Этой незнакомкой оказывается Лили. Новогодние каникулы она проведет в полном одиночестве и поэтому ищет друга. Так началась захватывающая игра. Дэш и Лили решают загадки и делятся своими секретами в записной книжке, которую прячут в разных местах Нью-Йорка.

Глава 5

Дэш

23 декабря

В дверь позвонили около двенадцати, как раз когда должен был закончиться фильм «Бабулю сбил олень Санты». Поэтому моей первой (и, признаюсь, нелепой) мыслью было: «Лили меня отследила! Ее дядя работает в ЦРУ, он нашел меня по отпечаткам пальцев, и сейчас меня арестуют за то, что я притворялся кем-то, достойным внимания Лили». К входной двери я шел, заложив руки за спину — практиковался в ходьбе с наручниками. Однако, посмотрев в глазок, увидел не девушку и не агента ЦРУ, а переминающегося с ноги на ногу Бумера.

— Бумер, — сказал я.

— Кто ж еще! — отозвался он.

Бумер. Уменьшительное от «Бумеранг». Кликуха, данная ему не за способность возвращаться после того, как им кто-то кинется, а за сходство по темпераменту с псинкой, гоняющейся за этим самим бумерангом, снова, и снова, и снова. Бумер — мой самый старый друг (разумеется, не в том смысле, что ему ого-го сколько лет, а в том, что мы знаем друг друга уже очень давно). С семи лет у нас появилась наша собственная рождественская традиция — поход в кино на двадцать третье декабря. Вкусы Бумера с того времени почти не изменились, так что я уже знал, какой фильм он выберет.

И точно, переступив порог, друг крикнул:

— Хей! Готов идти на «Братву»?

«Братва» — новый анимационный фильм студии «Пиксар» о степлере, безнадежно влюбленном в бумаженцию и скооперировавшемся со своими дружками-канцтоварами, чтобы завоевать ее сердце. Опра Уинфри озвучила скотч, а Уилл Феррел — охранника, вставляющего влюбленным палки в колеса.

— Смотри! — Бумер выпотрошил свои карманы. — Несколько недель собирал фигурки из «Хэппи мил». У меня есть все, кроме лапульки Лорны Дырокол.

Он сунул пластиковые игрушки мне в руки, чтобы я их рассмотрел.

— А это разве не дырокол? — удивился я.

— Блин! — хлопнул себя по лбу Бумер. — Я думал, это папка для файлов Фредерико.

По воле судьбы, «Братва» шла в том же самом кинотеатре, куда я отправил Лили. Так что я мог убить двух зайцев разом: соблюсти нашу с другом традицию и забрать записную книжку Лили до того, как до нее доберутся какие-нибудь сорванцы или сорвиголовы.

— Где твоя мама? — спросил Бумер.

— На уроке танцев, — солгал я. Пронюхай он, что моих родителей в городе нет, тут же помчится на всех парах к своей маме, и тогда мне гарантировано самое что ни на есть бумеровское Рождество.

— Она оставила тебе денег? Если нет, то я за тебя заплачу.

— Не волнуйся, дружище, — обнял я его рукой за плечи, не давая раздеться. — Сегодня за кино плачу я.

Я не собирался говорить ему о записной книжке, но он шел за мной по пятам, когда я нырнул за своим трофеем за картонную фигуру Мамы.

— Ты чего? Контактную линзу посеял?

— Нет. Для меня тут кое-что оставили.

— Ооо!

Бумера здоровяком никак не назвать, но из-за своей вечной суеты он занимает кучу пространства. Он следил за мной через плечо картонной мамаши, привлекая к нам внимание продавцов попкорна. Не хватало еще, чтобы нас с ним выгнали из кинотеатра.

Записная книжка была там, где и ожидалось. А рядом с ней жестяная банка.

— Вот что я искал. — Я показал другу молескин.

Бумер сцапал банку, открыл крышку и заглянул внутрь.

— Ого! Зачетный тайничок. Забавно, что кто-то оставил печенья там же, где для тебя оставили записную книжку.

— Думаю, печенья тоже для меня. — Что подтверждалось стикером: «Печенья тебе. Счастливого Рождества! Лили».

— Точно? — Бумер достал из банки печенье. — Откуда знаешь?

— Догадываюсь.

Друг помешкал.

— Хм. На коробке должна быть записка с твоим именем. Ну, если это тебе.

— Моего имени не знают.

Бумер сунул печенье обратно в банку и закрыл крышку.

— Нельзя есть печенья от того, кто не знает твоего имени! — заявил он. — Вдруг в них лезвия?

Кинотеатр заполнялся детьми и родителями. Если мы не поспешим, то «Братву» будем смотреть с первых рядов.

Я показал ему стикер:

— Видишь? Они от Лили.

— Лили? Это кто?

— Девушка, кто же еще.

— Ооо… девушка!

— Бумер, так реагирует малышня из началки.

— Ладно. Ты трахаешь ее?

— Уговорил, я был не прав. «Ооо… девушка!» понравилось мне гораздо больше. Давай на этом и остановимся.

— Вы учитесь в одной школе?

— Вряд ли.

— Вряд ли?

— Слушай, лучше нам купить билеты, а то мест не останется.

— Она тебе нравится?

— Да что ж ты пристал, как пиявка. Разумеется, она мне нравится. Но я пока с ней не знаком.

— Пиявки пьют кровь. Я не кровосос, Дэш.

— Я в курсе, Бумер. Это фигура речи. Такая же, как «поварить котелком». Ты же понимаешь, что речь тут вовсе не о «котелке».

— А о чем же! — возразил друг. — Забыл о наших котелках?

Ах да. Мне вспомнились наши старые лыжные шапки (синяя — Бумера, зеленая — моя), которые мы в первом классе называли «котелками» и надевали на головы, чтобы лучше думалось. У Бумера есть чудная черта. Спроси, кто в его частной школе вел уроки в прошлом семестре, и он не сможет вспомнить имен учителей. Зато он помнит цвет и модель каждой игрушечной машинки, с которой мы когда-либо играли.

— Неудачный пример, — согласился. — Признаю свою ошибку.

Заняв свои места (на мой вкус, расположенные низковато, зато с барьером из курток между мной и сопливым мальцом слева), мы накинулись на печенья.

— Очень вкусно, — признал я, съев одно из них — со снежинками из молочного шоколада.

Бумер понадкусал шесть печений с различным вкусом, чтобы понять, в каком порядке их лучше съесть.

— Мне понравилось коричневое, светло-коричневое и почти-коричневое. Насчет мятного сомневаюсь. Но с лебкухен, точняк, самое лучшее.

— С чем?

— С пряничной смесью. Вот это, — показал мне его Бумер.

— Что это еще за смесь такая, «лебкухен»? Сам придумал? Звучит сексуальненько.

— Не пошли! — возмутился Бумер так, словно печенье могло обидеться.

— Ну прости, прости.

Перед фильмом начался показ рекламных роликов, и пока Бумер таращился на «эксклюзивные анонсы» детективных сериалов для кабельных каналов, где играли так себе звезды восьмидесятых, мне наконец удалось прочитать воспоминание Лили. Бумеру бы понравилась история Визгли, вот только он бы ее пожалел, а я же знаю правду: странной девочкой быть куда как круче. Мне безумно импонировало несколько извращенное чувство юмора Лили. Она казалась мне ироничной, резковатой, сексуальной и шальной. Я бы дал ей прозвище Пряность Лебкухен. К тому же, бог ты мой, ее печенья до того вкуснющие, что так и тянет пожелать на Рождество: «Еще печений!»

Но нет. Лили велела не умничать, и, хотя такой ответ был бы искренним, боюсь, она приняла бы его за шутку или, хуже того, за подлизывание.

Непростой вопрос она задала. Особенно учитывая то, что мне приходится сдерживать сарказм. Ведь руки так и чешутся написать пафосный ответ, который любят на конкурсах красоты: «Мира в мире!» Но при этом, конечно же, как-нибудь скаламбурить: «пира в мире», «мира в тире», «сыра Фире» и тому подобное. Также можно было бы разыграть свою «ах ты сиротинушка» карту и пожелать моей семье воссоединения, но на сегодняшний день это было последнее, чего я хотел.

Началась «Братва». Местами она была очень даже забавной, к тому же я ценю иронию, без которой не обходится практически ни один анимационный диснеевский фильм. Но любовная линия хромала на обе ноги. После всех мало-мальски феминистично настроенных героинь дамочка в этом мульте оказалась пустышкой. В буквальном смысле этого слова. Она представляла собой чистый бумажный лист. Пусть она и могла сложиться в бумажный самолетик, чтобы отправиться со своим степлером-бойфрендом в романтический полет по волшебному конференц-залу, и довольно бойко противостояла в финальной сцене злополучному охраннику… но меня она не особо впечатлила. А вот Бумер, степлер и большинство детей в зале были от нее без ума.

Может, мое рождественское желание — кого-то себе найти? Как степлер бумагу. А может, я сам — бумага, и мне как раз нужен степлер? Или я штемпельная подушка, влюбленная в степлер, но не сумевшая завладеть его вниманием. До сей поры я встречался лишь с точилками для карандашей (если не считать Софию, которую можно сравнить с мягким ластиком).

А не поразмышлять ли над тем, что мне действительно хочется на Рождество, в музее мадам Тюссо? Очереди из туристов, фоткающих восковые фигуры, способны подстегнуть чье угодно воображение.

Я знал, что Бумер не откажется от экскурсии, поэтому, как только степлер со своей бумаженцией обрели счастливый конец и на экране пошли титры (под приятный голос Селин Дион, поющей «You Supply My Love»), я потащил друга из кинотеатра на Сорок вторую улицу.

— Откуда тут столько народу? — спросил Бумер, проталкиваясь сквозь толпу.

— Бегают по магазинам, — объяснил я.

— Уже? Не рановато ли для возвращения покупок?

Реально не понимаю ход его мыслей.

В музее мадам Тюссо я был всего раз, в прошлом году. Мы с друзьями тогда пытались установить мировой рекорд по количеству неприличных снимков с восковыми фигурами знаменитостей и исторических личностей. Не буду врать, фотографироваться в непристойных позах с кучей восковых фигур было нервозно. Особый мандраж вызвал Николас Кейдж, от которого у меня и в реальной жизни мурашки по телу. Моя подруга Мона хотела задействовать снимки в своем выпускном проекте, да и охранники не возражали против этого непотребства: им главное, чтобы не было физического контакта. Я тогда изложил подруге одну из своих теорий, что мадам Тюссо затеяла всю эту эпопею с восковыми фигурами ради создания воскового борделя, чьей владелицей впоследствии и стала. Мона пришла от идеи в восторг, однако доказательств мы не нашли и к проекту приплести ее не смогли.

Вход охраняла восковая копия Моргана Фримена. Может, это что-то вроде небесной кары? И каждый раз, как какой-нибудь актер, обладающий хоть каплей таланта, продает свою душу, чтобы заблистать в голливудских кинокартинах, не имеющих никакой социальной ценности, его облик моментально запечатлевают в воске и выставляют в дверях музея мадам Тюссо? А может, руководство музея просто просекло, что все любят Моргана Фримена. Кто ж откажется сфоткаться с ним перед тем, как войти в сам музей?

Забавно, но следующими двумя восковыми фигурами были Сэмюэль Л. Джексон и Дуэйн «Скала» Джонсон, что лишь подтверждало мою душепродажную теорию. А еще возникал вопрос: работники музея спецом держат все чернокожие фигуры в вестибюле? Очень странно. Бумер, похоже, этого не заметил. Он вел себя так, словно попал на парад знаменитостей во плоти и крови. Друг встречал восторженным возгласом каждую новую фигуру… «Вау! Это Холли Берри!»

Мне же хотелось кричать благим матом на цену за билет. Пришлось раскошелиться на двадцать пять баксов. Нужно не забыть сказать Лили, чтобы в следующий раз, когда ей захочется отправить меня полюбоваться восковой фигурой Честного Эйба, она клала в записную книжку наличные на расходы.

Внутри было настоящее фрик-шоу. В прошлое мое посещение музей почти пустовал. Видно, в каникулы дома все сходят с ума, поэтому толпы зевак окружали даже самые сомнительные восковые фигуры. Неужели Ума Турман стоит такой толкотни? Или Джон Бон Джови?

Если честно, музей угнетал меня. Восковые фигуры были и правда суперреалистичными. Но, черт, скажите мне «воск», и я подумаю: «плавится». В настоящей статуе есть что-то постоянное, долговечное. Я про те, которые не здесь. И дело не только в воске. Просто вы же понимаете, что в каком-то уголке этого здания есть кладовая, забитая использованными и ненужными статуями — фигурами тех, чьи дни славы прошли. К примеру, участниками группы «Н Синк» (кроме Джастина Тимберлейка), или «Бэкстрит Бойз», или «Спайс Герлз». Разве кто-нибудь сейчас снимается с восковой группой из сериала «Сайнфелд»? А Киану Ривз хоть раз останавливался возле своей копии, чтобы вспомнить то время, когда люди толпами ходили вокруг него?

— Смотри, Майли Сайрус! — закричал Бумер, и с десяток младшеклассниц подлетели к нему потаращиться на бедняжку, застывшую в нескладном (но для нее — прибыльном) подростковом возрасте. И копия-то вышла неудачной. Что-то в ней было не то. Казалось, это не сама Майли Сайрус, а ее кузина-провинциалка, принарядившаяся и пытающаяся походить на сестру. За Майли застыли восковые фигуры группы «Джонас Бразерс». Однажды и их призовет к себе Кладовая Позабытых Статуй.

Конечно же, прежде чем я найду Честного Эйба, нужно понять, что же я все-таки хочу на Рождество.

Пони.

Бесплатный проездной на все виды транспорта Нью-Йорка.

Обещания, что Лилиного дядюшку Сэла никогда больше не подпустят к детям.

Роскошный желто-зеленый диван.

Новую лыжную шапку-думалку.

Похоже, я просто неспособен придумать серьезный ответ.

Что я действительно хочу — чтобы Рождество поскорее прошло. Может, Лили меня поймет… а может, и нет. Даже самые крутые девчонки обожают Санту. И я не могу винить Лили за ее веру, поскольку понимаю: приятно тешиться иллюзией. Я это не о вере в Санту, а о вере в то, что благодаря какому-то празднику на человека вдруг свалится счастье.

— Дэш?

Я поднял взгляд и увидел Прию с двумя братишками на хвосте.

— Привет, Прия.

— Это она? — спросил Бумер, каким-то чудом сумевший оторвать свое внимание от Джеки Чана, чтобы поставить меня в неловкое положение.

— Нет, это Прия, — ответил я. — Прия, это мой друг — Бумер.

— Я думала, ты в Швеции.

Она была раздражена. Непонятно только, на меня или вцепившегося ей в рукав брата.

— Ты был в Швеции? — влез в разговор Бумер.

— Нет. Поездка отменилась в последнюю минуту. Из-за политических волнений.

— Это в Швеции-то? — не поверила Прия.

— Ага. Странно, что «Таймс» это скрывает. Полстраны бастует из-за того, что кронпринц брякнул о Пеппи Длинный Чулок. Так что никаких фрикаделек на Рождество, если вы меня понимаете^[6].

— Печалька, — отозвался Бумер.

— Ну, раз ты не уехал… — начала Прия. — Я устраиваю вечеринку на следующий день после сочельника. София тоже придет.

— София?

— Ты ведь в курсе, что она в городе? Приехала на Рождество.

Бьюсь об заклад, Прия наслаждалась этим. Казалось, даже ее козявки-братья наслаждаются этим.

— Естественно, — солгал я. — Просто… я же должен был уехать в Швецию. Сама понимаешь…

— Вечеринка начинается в шесть. Можешь с другом приходить. — Братья снова начали куда-то ее тянуть. — Надеюсь, увидимся.

— Да, конечно. София.

Я не собирался произносить последнее слово вслух. И не знаю, слышала ли его Прия — так быстро ее утащили мальчишки.

— Мне нравилась София, — сказал Бумер.

— Да, мне тоже.

Странновато было в погоне за Лили уже дважды столкнулся с Прией, однако я все равно списал это на совпадение. София не вписывалась в ту игру, которую мы с Лили вели. Разумеется, все это могло быть большим розыгрышем, однако я прекрасно знаю Софию и ее подружек: шутки — это явно не про них.

Потом я задумался: а хочу ли на Рождество Софию? Повязанную бантом. Под рождественской елкой. Говорящую мне, что я охрененно клевый.

Неа. Не особо.

Она мне нравилась, конечно. Мы были до того хорошей парой, что, по мнению наших друзей, — больше ее, чем моих, — прекрасно вписывались в стереотип, как должны выглядеть влюбленные. Нас таскали на свидания из четырех пар. Мы были замечательными партнерами по настольным играм. Мы переписывались друг с другом перед сном. София провела в Нью-Йорке всего три года, поэтому мне приходилось объяснять ей культурные особенности, а она, в свою очередь, рассказывала мне истории об Испании. Дойдя до «третьей базы»^[7], мы там и застряли. Словно боялись, что если продвинемся дальше, нас «осалит» кетчер.

Я почувствовал (легкое) облегчение, когда София сообщила о своем возвращении в Испанию. Мы пообещали поддерживать связь, что и делали около месяца. Потом стали просто читать новости в онлайн профилях друг друга. На этом все.

Нет, мне хотелось на Рождество чего-то большего, чем София.

Может, Лили? Трудно сказать. Разумеется, последнее, что я написал бы в записной книжке: «Все, чего я хочу на Рождество, — это ты».

— Чего я хочу на Рождество? — спросил я Анжелину Джоли.

Ее полные губы не приоткрылись.

— Чего я хочу на Рождество? — спросил я у Шарлиз Терон. И добавил: — Прикольное платье.

Она тоже мне не ответила.

— Они у тебя натуральные? — заглянул я в ее декольте.

Шарлиз даже не попыталась влепить мне пощечину.

Наконец я повернулся к Бумеру:

— Чего я хочу на Рождество?

Он на секунду задумался:

— Мир во всем мире?

— Ну спасибо, ты мне очень помог!

— А что у тебя в амазонском перечне хотелок? — спросил друг.

— Где?

— На «Амазоне». В перечне хотелок?

— Ты про список желаний, что ли?

— Ну да, про него.

И тут меня осенило, чего я хочу. То, что всегда хотел. Но мое желание было невыполнимым, поэтому я даже не внес его в список.

Мне нужно было куда-то присесть, но единственную скамейку тут уже заняли в ожидании автобуса Элизабет Тейлор, Хью Джекман и Кларк Гейбл.

— Я на секунду, — бросил я Бумеру, нырнул за Оззи Осборна со всей его семейкой (приблизительно 2003 года) и начал писать в записной книжке.

«Значит, без умничаний?

Правду и только правду?

Я хочу на Рождество БОС. Полную версию. Без исправлений.

Поясню, на случай если ты не такая ботаничка, как я:

Б — Большой

О — Оксфордский

С — Словарь

Только не краткий. И не на дисках.

Ни в коем случае. Нет.

Двадцать томов.

Двадцать две тысячи страниц.

Шестьсот тысяч статей.

Наверное, самый грандиозный труд по английскому языку.

И недешевый — почти тысяча долларов. Что, должен признать, многовато для книги. Но, черт, не для такой! Это ведь не просто книга, а полная генеалогия каждого используемого нами слова. В ней нет великих или малых слов, каждое слово важно.

Понимаешь, в глубине души я жажду быть загадочным и мудреным, посвященным в таинство слов. Мне хочется поражать и обескураживать людей их родным языком.

К слову, вот загадка для тебя:

Мое имя — соединитель для букв^[8].

Знаю, это похоже на детскую дразнилку, просто… правда в том, что мне бы хотелось оставить между нами некую таинственность, пусть даже и ненадолго. Своей загадкой я лишь подчеркнул, — хотя мои родители понятия об этом не имеют (и я уверен, отец бы сразу принялся горячо возражать), — что мне с самого начала дали имя, связавшее мою судьбу со словесностью. И в то время как другие находят земные удовольствия в спорте или сексе, я его нахожу в словах. Прочитанных или написанных мною самим.

Если тебе повезло родиться в богатой семье и ты мечтаешь исполнить рождественское желание одинокого и таинственного лингвиста-провокатора, то, пожалуйста, знай: я не хочу получить БОС в качестве подарка. Я хочу заработать его или заработать на него (при помощи моей же любимой словесности). В таком случае он станет для меня наиболее ценен.

На этом, пожалуй, мне стоит закончить, а то из меня польется сарказм. Но прежде должен признаться тебе со всей своей искренностью: твои печенья настолько хороши, что способны вдохнуть в эти восковые статуи жизнь. Спасибо за них! В четвертом классе я как-то пек для проекта по Вильямсбургу кукурузные маффины. Получились не кексы, а кирпичи. Поэтому ответить тебе тем же самым я не смогу, но… поверь мне, придумаю, как тебя отблагодарить».

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

6

Речь идет о шведских рождественских фрикадельках.

7

Петтинг.

8

Дэш (англ. Dash) — черточка, штрих, росчерк.