Записная книжка Дэша и Лили

Рэйчел Кон, 2010

Дэш ненавидит Рождество. Зато он любит книги и накануне рождественских праздников не вылезает из книжного магазина. На одной из полок он неожиданно находит красную записную книжку. В ней таинственная незнакомка оставила несколько увлекательных головоломок. Этой незнакомкой оказывается Лили. Новогодние каникулы она проведет в полном одиночестве и поэтому ищет друга. Так началась захватывающая игра. Дэш и Лили решают загадки и делятся своими секретами в записной книжке, которую прячут в разных местах Нью-Йорка.

Глава 3

Дэш

22 декабря

— Это что, шутка? — спросил я у Аманды.

И она так на меня посмотрела, что стало ясно: надо мной действительно подшутили.

Вот это дерзость!

На кой черт я упомянул рождественские фильмы? Естественно, Лили не удержалась от подколки. А записка-то!

«5. Ищи шерстяные варежки с оленями».

Куда мне теперь идти, наверное, не понял бы только дурак.

В «Мэйсис».

За два дня до кануна Рождества.

Отправить меня туда — все равно что надеть мне на голову подарочный целлофан и пустить в него углекислый газ. Или повесить меня на веревке из кредитных карточек. Магазин за два дня до сочельника сродни осажденному городу, где очумевший народ бьется не на жизнь, а на смерть за последний снежный шар с морским коньком дабы подарить его какой-нибудь двоюродной бабушке Мэри или еще какой седьмой воде на киселе.

Не пойду туда.

Не могу.

Не хочу.

Придется.

Я попытался отвлечь себя игрой в слова. «Шерстяной» — это ведь то же самое, что и «из шерсти». Без разницы вообще. То же самое можно сказать и о таких словах, как: «деревянный» и «из дерева», «золотой» и «из золота». Однако отвлечься удалось ненадолго. Стоило подняться по лестнице из подземки и выйти к Геральд-сквер, как меня чуть не сбили с ног толпы с баулами. Над всем этим хаосом звенел «похоронный» звон колокольчика Армии спасения, и я ничуть не сомневался, что если не унесу поскорее отсюда ноги, то мне на голову свалится детский хор и запоет меня до смерти.

Я вошел в «Мэйсис» и увидел душераздирающую картину: универмаг, переполненный покупателями, которые не получают удовольствия от покупок, не радуют подарками себя любимых, а передвигаются в каком-то боевом режиме от цели к цели. Галстук — для папы, шарф — для мамы, свитера — для детей, хотят они того или нет. Я купил подарки близким по Интернету с двух до четырех ночи третьего декабря, и они уже стоят, где положено, чтобы быть открытыми в новом году. Мама оставила мне подарки у себя дома, а отец вручил стодолларовую купюру и пожелал хорошенько повеселиться в городе. «Не потрать все на выпивку и женщин», — добавил он, намекая на то, что хоть часть этих денег мне следует потратить именно на них. Если бы существовал сертификат на бухло и девочек, то отец бы обязательно подарил мне его, заставив секретаршу сбегать за ним в обеденный перерыв.

Продавцы, пребывающие в непреходящем шоке от всеобщего ажиотажа, даже не посчитали странным мой вопрос:

— Где мне найти шерстяные варежки с оленями?

В конце концов я оказался в отделе верхней одежды. Интересно, если варежки — верхняя одежда, то беруши можно считать внутренней одеждой?

Мне всегда казалось, что варежки — это обратная эволюция. С чего это мы хотим походить на менее подвижную версию лобстера? Однако мое пренебрежение к варежкам достигло новых глубин, когда я «имел счастье» ознакомиться с праздничным ассортиментом этого товара в «Мэйсис». Здесь были варежки в форме имбирных человечков и варежки в блестках. Одна пара варежек имитировала поднятый палец автостопщика: видимо, местом назначения был Северный полюс. Такие варежки прямо на моих глазах взяла женщина в возрасте и положила поверх груды других, которые держала в руках.

— Вы это серьезно? — вслух брякнул я.

— Прошу прощения? — раздраженно отозвалась она.

— Если даже позабыть об эстетической и практической стороне, — сказал я, — то в этих варежках все равно нет ни толики смысла. Вы же не собираетесь ехать автостопом на Северный полюс? Ну, типа за подарками. Ведь Рождество как раз и славится доставкой на дом. А на полюсе вы разве что найдете кучку изможденных и сварливых эльфов. Это если вы, конечно, верите в существование мистической северной мастерской. Которой, как мы прекрасно знаем, нет и не будет, как не останется снега и льда, если продолжится глобальное потепление.

— Пошел ты, — рявкнула женщина, взяла варежки и ушла.

Это просто чудо сезона — то, как громко и смачно нас посылают куда подальше. Можно огрызаться на незнакомых и близких. Можно послать кого-то практически без причины: «Ты занял мое парковочное место», или «Ты не оценил мой выбор варежек», или «Я шестнадцать часов выискивала клюшку для гольфа, которую ты хотел, а ты подарил мне подарочный сертификат в Макдональдс?» Или отправить в известном направлении того, кому хотел сказать «пошел ты» уже очень и очень давно. «Ты всегда хочешь разрезать индейку, когда не ты, а я готовила ее столько часов!», или «Не могу больше ни дня притворяться, что люблю тебя», или «Ты хочешь, чтобы я унаследовал твою любовь к выпивке и женщинам — именно в этом порядке, — но ты для меня скорее антипример отца».

Вот поэтому меня и нельзя пускать в «Мэйсис». Потому что, когда короткий период времени становится для тебя «сезоном», ты во всем начинаешь слышать отголоски прошлого. Шагнешь в эту «эхо-камеру», и все — выбраться трудно.

Я принялся трясти все варежки с оленями, уверенный, что Лили припрятала что-то внутри одной из них. И точно, из пятой показался мятый листок. Я его вытащил.

«6. Я оставила для тебя кое-что под подушкой».

Следующая остановка: постельные принадлежности. «Постельные». Мне гораздо больше нравится существительное «постель». «Не могли бы вы показать мне, где находятся постельные принадлежности?» не идет ни в какое сравнение с «Ты правда хочешь разделить со мной постель?» Честно говоря, подобные размышления кажутся удачными только мне самому. София никогда их не понимала, и я обычно списывал это на то, что английский — не ее родной язык. Я даже всячески поощрял ее каламбурить на испанском, но она меня и в этом не поддерживала.

Однако она была красивая. Как цветок. И мне не хватает ее красоты.

Добравшись до отдела постельных принадлежностей, я несколько обалдел. Интересно, Лили оценит то, сколько кроватей мне придется ощупать? Тут можно разместить целый приют детишек, да еще и вместе с их няньками. Чтобы облегчить себе задачу, я решил разделить помещение на квадраты и двигаться с севера по часовой стрелке.

Первая постель была застелена покрывалом с восточным орнаментом, и на ней лежало четыре подушки. Я тут же пошарил под ними ладонями в поисках следующей записки.

— Сэр? Я могу вам чем-то помочь?

Я повернулся и увидел продавца, наблюдавшего за мной одновременно удивленно и встревоженно. Он сильно смахивал на Барни Раббла^[1], правда, с остатками автозагара, о котором в доисторический период еще не слыхали. Мне стало жаль его. Не из-за автозагара — на такое я никогда не обращаю внимания, — а потому что работка у него — сплошное издевательство. Стоять подряд восемь-девять часов на ногах, когда вокруг столько кроватей. А тут еще и покупатели, которые, завидев кровать, тут же норовят на нее прилечь. Мало того что ему самому нельзя прилечь, так еще и других отгоняй. На его месте я бы с ума сходил без простого человеческого общения. Поэтому честно признался:

— Я кое-что ищу. — Я бросил взгляд на кольцо на его пальце. Бинго! — Вы ведь женаты?

Он кивнул.

— Дело вот в чем. Моя мама искала тут постельные принадлежности и обронила под одну из подушек список покупок. Сейчас она наверху, в отделе столовых приборов, и очень расстроена, так как не помнит, кому и что надо купить. А мой отец вот-вот психанет, поскольку затаривание в магазинах ему нравится так же сильно, как терроризм и налог на недвижимость. Вот он и отправил меня сюда найти этот список, и если я его по-быстрому не отыщу, на пятом этаже разразится грандиозный скандал.

Загорелый Барни Раббл упер палец в висок — видимо, чтобы лучше думалось.

— Кажется, я ее помню, — отозвался он. — Поступим так: пока вы будете искать список под этими подушками, я посмотрю под теми. Только, пожалуйста, возвращайте подушки на свои места и постарайтесь не помять покрывала и простыни.

— Конечно!

Если все-таки однажды я пойду вразнос, увлекшись выпивкой и женщинами, то моей коронной фразой для знакомства будет: «Прошу прощения, мадам, но я бы с превеликим удовольствием разделил с вами постель и слегка вас помял… Вы, случайно, этим вечером не свободны?»

Под подушками, к моему изумлению, обнаружилась масса забавных вещиц: недоеденные шоколадки, детские жевательные игрушки, визитки и нечто, напоминающее то ли медузу, то ли презерватив — проверять я не стал, сразу отдернув руку. Бедный Барни взвизгнул, увидев под подушкой разложившегося грызуна, и умчался прочь — устраивать скорые похороны и проводить тщательную дезинфекцию. Тогда-то я и нашел искомое.

«7. Рискни спросить Санту о следующей записке».

Нет, черт побери. Нет, нет и нет.

Садистка! Если бы мне не было по вкусу ее извращенное чувство юмора, меня бы ветром отсюда сдуло.

Я же, разумеется, отправился к Санте.

Все оказалось не так просто. Я спустился на первый этаж, в Страну чудес Санты. Очередь к нему была предлиннющей. Дети вертелись, родители болтали по мобильным, суетились вокруг колясок или раскачивались из стороны в сторону как ожившие мертвецы.

К счастью, я всегда ношу с собой книгу — на случай, если придется стоять в очереди к Санте. Всякое бывает. Многие родители странно поглядывали на меня, особенно папы. Они явно производили в голове математические расчеты: я слишком взрослый, чтобы верить в Санту, но и слишком юный, чтобы интересоваться их детьми. В общем, безопасен, хоть и подозрителен.

Минут через сорок пять я продвинулся в начало очереди. Дети держали в руках списки, печенья, фотоаппараты, я — «Мерзкую плоть»^[2]. Наконец, подошла очередь девочки передо мной. Я сделал шаг вперед.

— Секундочку! — раздался резкий командный голос.

Опустив взгляд, я увидел самое невразумительное рождественское клише за всю историю Рождества: эльфа, одержимого жаждой власти.

— Тебе сколько лет? — гавкнул он.

— Тринадцать, — солгал я.

Он буравил меня своими глазками из-под дурацкого зеленого колпака.

— Прости, — сказал он без капли сожаления в голосе, — но крайний возраст — двенадцать.

— Обещаю, я быстро.

— Крайний возраст — двенадцать!

Санта освободился. Подошла моя очередь. По праву. Моя.

— Мне всего лишь нужно кое-что узнать у Санты. Вот и все.

Эльф перегородил мне путь.

— Выйди из очереди, — потребовал он.

— А ты заставь меня выйти.

Теперь вся очередь уставилась на нас. У детей от ужаса округлились глаза. Родители готовы были в любую секунду наброситься на меня.

— Мне нужна охрана, — заявил эльф. Без понятия, к кому он обращался.

Я прошел вперед, задев бедром его плечо. Эльф вцепился в задний карман моих джинсов и попытался оттащить меня назад.

— Отцепись, — лягнулся я.

— Ты противный! — заорал эльф. — Противный!

Мы привлекли внимание Санты.

— Хо-хо-хо! — усмехнулся он, окинув меня взглядом. — Проблемы?

— Я от Лили.

Санта, похоже, и сам уже об этом догадался. А прицепившийся ко мне эльф чуть не стащил с меня штаны.

— Хо-хо-хо! Отпусти его, Десмонд!

Эльф отцепился.

— Я позову охрану, — не унимался он.

— Зови, — отозвался Санта. — И пулей вернешься к сворачиванию бумажных полотенец. Не успеешь ни колокольчики с сапог снять, ни свои бубенцы из эльфийских штанов вынуть.

Хорошо, у эльфа с собой не было инструментов для резьбы по дереву, иначе сегодня в «Мэйсис» случился бы очень необычный день.

— Что ж, — произнес Санта, когда эльф ушел, — присаживайся ко мне на колени, малыш.

И он не шутил. Причем и борода, и волосы, похоже, у него были свои.

— Я уже не малыш.

— Это ничего не меняет. Садись ко мне на колени, пацан.

Я подошел. Его живот почти не оставлял на коленях места. И, хоть и незаметно, но я уверен, он поправил пах.

— Хо-хо-хо! — снова запел свою песню Санта.

Я осторожно сел на его колено — как на испачканное жвачкой сиденье в метро.

— Ты хорошо себя вел в этом году? — спросил Санта.

Он явно обратился не по адресу, но, чтобы поскорее покончить с этим, я ответил:

— Да.

— Хорошо! Хорошо! — искренне обрадовался Санта. — Тогда что ты хочешь получить на Рождество?

Я думал, это очевидно.

— Записку от Лили. Вот что я хочу на Рождество. Но нужна она мне прямо сейчас.

— Какой нетерпеливый! — Санта понизил голос и шепнул мне на ухо: — Но у меня и правда для тебя кое-что есть… — Он поерзал. — Под шубой. Если хочешь получить свой подарок, погладь Санту по животу.

— Что? — обалдел я.

Он указал взглядом на свой живот:

— Давай же!

Я пригляделся и увидел под красным бархатом очертания конверта.

— Тебе это точно нужно, — шепнул Санта.

Так, думай об этом, как о вызове, — велел я себе.

Черт бы тебя побрал, Лили. Меня таким не пронять.

Я сунул руку под шубу Санты. К моему ужасу, под ней он ничего не носил. Пальцы коснулись горячего, потного, мясистого, волосатого живота, который мешал мне вытащить конверт. Пришлось наклониться и изменить направление руки. И все это время Санта смеялся мне в ухо:

— О-хо-хо-хо-хо!

— Какого черта! — закричал эльф.

Родители тоже начали охать и ахать. Да, я лапал Санту. И наконец ухватил конверт за уголок. Санта попытался помешать мне, но не тут-то было — я резко вытащил руку из-под шубы, выдернув несколько седых волосков с его живота.

— Оу-хо-хо! — воскликнул он.

Я соскочил с его колен, зажав в руке влажный, но не вскрытый конверт.

— Охрана, сюда! — завопил эльф.

— Он трогал Санту! — завизжал ребенок.

Я бежал. Рысцой. Петляя. Растолкав туристов, спрятался в отделе мужской одежды и закрылся в примерочной. Вытер руку и конверт об оставленный здесь кем-то велюровый пурпурный спортивный костюм и вытащил записку.

«Вот это я понимаю! Так держать!

Теперь слушай, я хочу получить на Рождество

(ну или на двадцать второе декабря)

твое самое лучшее рождественское воспоминание.

А еще я хочу вернуть свою записную книжку,

поэтому оставь ее вместе с воспоминанием

в моем рождественском чулке на втором этаже».

Я открыл в молескине первую же чистую страницу и начал писать:

«Самое лучше Рождество у меня было в восемь лет. Родители как раз развелись и сказали, что мне невероятно повезло, поскольку в этом году вместо одного Рождества у меня будет целых два. Что вечером я получу подарки у мамы дома, а утром — в доме отца. Они назвали это Рождество австралийским, так как в Австралии подарки дарят два дня подряд — в канун Рождества и в День Подарков. Звучало замечательно, и я действительно чувствовал себя счастливчиком. Подумать только, два Рождества! И прошли они, как мне и обещали, чудесно. С вкусными ужинами и родственниками с разных сторон. Родители, наверное, поделили мой список желаний на двоих, так как я получил все желаемое и без повторов. Но потом отец, вечером на следующий день, совершил большую ошибку. Я еще не спал, хотя было уже очень поздно и все разошлись по домам. Отец пил что-то коричневато-золотистого цвета — видимо, бренди. Он притянул меня к себе и спросил, понравилось ли мне праздновать два Рождества. Я сказал, что понравилось, и он снова повторил, как мне повезло. Затем отец спросил, хочу ли я чего-нибудь еще.

Я признался, что хочу, чтобы мама тоже была рядом с нами. Он и глазом не моргнул, ответив, что сделает для этого все возможное. И я поверил ему. Поверил, что мне повезло и что два Рождества лучше одного. Я уже не верил в Санту, но поверил, что родители сами могут творить волшебство. Это Рождество было самым лучшим в моей жизни. Потому что оно было последним, в которое я искренне верил».

Каков вопрос, таков ответ. Если Лили не поймет меня, продолжать не имеет смысла.

Я нашел на втором этаже отдел, где продают рождественские именные чулки, обойдя по широкой дуге сидящего на этом же этаже Санту и кучу охранников. А вот и вешалка с чулками с именем «Лили» — прямо между всякими «Линасами» и «Ливиниями». Тут и надо оставить записную книжку…

… Но сначала пойду-ка я в кинотеатр, куплю Лили билет на «Бабулю сбил олень Санты». Пусть сходит на него завтра в десять утра.

Примечания

1

Барни Раббл — персонаж из телевизионного мультсериала «Флинстоуны».

2

«Мерзкая плоть» — роман английского писателя Ивлина Во.