Ржавое золото. Детектив

Сергей Росстальной

Двое молодых людей проводят летний отдых в небольшом южном городе. Здоровое любопытство заставляет их принять участие в работе археологической экспедиции. Но там, в результате несчастного случая, погибает руководитель археологов Садиков. Димыч и Лерыч видят в случившемся преднамеренное убийство, замаскированное под трагическую случайность. Несмотря на запреты молодые энтузиасты идут по следу. Немного опасного везения – и они находят не только убийцу Садикова, но и клад, который все искали.

Глава 2

~ начало новой жизни ~ Лерыч и дядя Валик ~ «А ты почему один?» ~ колбасит! ~ наши планы: археологические раскопки ~ выезжаем к морю ~ домик по проекту Ниф-Нифа ~… и непонятно, при чём тут первая глава.

На вокзале начинается новая жизнь. Она появляется вдалеке, в том месте, где ниточки рельсовых путей сходятся в одну точку, или убегают за поворот, скрываясь за углом вагонного депо. Новая жизнь прибывает с поездом, из которого выходят люди, некоторые из них встречаются именно с тобой, и — вот она! — началась новая жизнь.

Или же ты сам садишься в поезд, прежде прождав его в сладком предвкушении; вагон трогается и с этой секунды ты — младенец, едва появившийся на свет, за окном поехали твои первые минуты пребывания в новом мире. Не знаю, как с кем, а со мной происходит именно это, если я куда-то еду или кого-то встречаю. Пусть кто-то скучает на вокзалах, маясь в ожидании, но для меня на вокзале интересна каждая минута, даже если мне совершенно нечего делать. Ведь я же жду! Мы все, в повседневной жизни, привыкли ждать конца чего-нибудь. Но я же жду не конца, а начала! Начала той самой новой жизни, которая приходит с людьми, приехавшими к тебе. Счастливы те, кому часто приходиться встречать кого-нибудь на вокзале — они каждый раз рождаются заново, они вечно молоды и не успевают стареть. Это эликсир бессмертия!

Мне такая радость выпадает раз в год. В начале каждого лета, в течение июня (ну, редко, в июле) приезжают на отдых наши родственники из экс-Ленинграда, то есть, из Санкт-Питербурга. Их состав может быть разный, но среди них всегда неизменно присутствуют двоюродный брат моей мамы дядя Валик и его сын Валера, называемый просто Лерыч. Иногда только они, двое, и приезжали, как и в этом году. Дядя Валик возит к нам Лерыча отдыхать на море в летние каникулы. Сам дядя Валик человек не последний в своём деле: он сотрудник серьёзной радиохимической лаборатории, и, кроме того, он преподаёт химию радиоактивных элементов в университете. Его ценят, как разностороннего специалиста, всегда идут ему на встречу, и предоставляют отпуск, преимущественно, летом. Исключение с отпуском составляло лето 1986 года. Накануне, в апреле, взорвалась Чернобыльская атомная электростанция, и дядя Валик с утра до ночи не выходил из лаборатории, занимаясь анализами проб грунта, воды, воздуха, древесины, стройматериалов, и прочего, что привозилось во множестве оттуда, почти весь год. А так, вообще, Лерыч ежегодно доставляется к нам оздоравливаться, на Чёрное и Азовское море, так как с раннего детства Лерыч был очень болезненным, и отец решил навсегда избавить его от хилости, пока он ещё растёт и не поздно изменить все «настройки» его организма. В будущем он больше не будет маяться соплями и худосочностью. Главное — не забывать приезжать к нам летом. Из года в год Лерыч выглядел всё больше молодцом. Может быть, он просто вырастал, а может быть, и правда, ежегодные морские каникулы делали своё дело. Но главное то, что дядя Валик, видя результат, привозил Лерыча (и себя) снова и снова, и я этому был очень рад. Они — самая лучшая компания, которая может приехать из Питера.

Пока мой дед читает газеты на лавочке, я меряю шагами перрон и поглядываю на часы. Мои нервы явно не на месте. Всё вокруг кажется особенным. Здание вокзала — фантастическое (40-х годов, с колоннами), все вокзальные детали (от скамеек до часов на столбе) — мистические принадлежности. Мусорные урны выстроились как почётный караул. Через пятнадцать минут я буду здесь рождаться заново. Хочешь, не хочешь, а приехавшие гости будут оценивать тебя такого, каким ты стал спустя год. И я, волей не волей, буду стремиться показывать в себе лучшее, что удалось за этот год в себе воспитать, буду следить за собой, и подавлять те повседневные недостатки, которым давал волю весь год, даже не обращая на это внимания. За месяц пребывания гостей это войдёт в привычку, и до их отъезда во мне умрёт ещё одна порция недостатков. Они уедут, а я останусь здесь немножечко новым человеком. В этом и заключаются мои ежегодные новорождения.

Послышался гудок поезда, и моё сердце загудело в ответ. А вот появился и он сам. Рельсы, сияющие на солнце, протянулись от него к моим ногам, как два луча. Поезд всё ближе и ближе, а мне дышать всё труднее и труднее. На перроне стало вдруг многолюдно — это отовсюду повыходили встречающие, до того скрывавшиеся от солнца внутри вокзала и других местах. Рядом появился и мой дед.

— Голову, — говорит, — не высовывай, как жирафа, а то тепловозом собьет. Кстати, какой там вагон с хвоста поезда?

— Пятый, — отвечаю.

Роды новой жизни состоялись ровно 18:52 — дядя Валик и Лерыч вышли из вагона. Оба вытащили по большой сумке с вещами. Впервые сумка Лерыча не уступала по размерам сумке отца. Раскабанел Лерыч! А дядя Валик всё такой-же — лицо в обрамлении бакенбардов и короткой бородки.

Выкрикивая приветствия, мы все перехлопали друг друга по плечам и пережали друг другу руки. Лерыч жал не сильно, но профессионально. Крепчает!

Классические вопросы: как доехали — отлично, как дома — холодина, но все здоровы, как работа и учёба — да ну их… мы отдыхать приехали. А как здоровье (это к деду) — то оно нас, то мы его…

А потом дядя Валик посмотрел на меня серьёзно и спросил:

— А ты почему один?

Я нутром чувствую, что он собирается пошутить, но не пойму, как.

— То есть, как, почему один? — отвечаю я, и смотрю на деда, с которым я, вроде как, не один.

— Поссорились, наверное? — сочувственно спросил дядя Валик.

— Да с кем, дядя Валик?

— Как с кем? С девочкой.

— Какой девочкой?

— Со своей. У меня в твоём возрасте была девочка.

Я растерялся.

— Нет у меня никакой девочки.

— Нет? Димыч, да тебе сколько лет?

— Семнадцать.

— Здоровый лось, выглядишь аж на восемнадцать! И нет девочки!

Лерыч захихикал. В его возрасте 12-и лет сия тема была однозначно предметом насмешек.

— Да нужны они сильно! — смущённо потупился я.

— Что значит «нужны»? Их что, много? Я про одну говорю, а ты — нужны! Ого!

— Да нет, я, в общем и целом.

— Короче — демагогия! — обрубил дядя Валик. — В общем и целом! Оратор! Чтоб в следующем году была девочка!

С дядей Валиком не соскучишься. И с Лерычем тоже. Сладко вспомнить, как в прошлом году, в последний день (до отъезда 6 часов) я выиграл у Лерыча сложнейшую шахматную партию. А Лерыч супротив меня шахматист сильный — на компьютере тренируется. Да и со мной тоже не загрустишь — я всегда готов участвовать в любых безобразиях с разумными рамками.

Мы сели в такси и поехали, как короли. Ехать нам на другой конец города. А город у нас длинный, вытянутый полукольцом вокруг огромной морской бухты. Пока доедешь, много чего увидишь. Дорогою мы знакомимся с новым «крутым» словечком Лерыча. У него каждый год в лексиконе появляется этакое любимое слово, которое всё время вертится на языке, по поводу и без повода, означающее всё, что угодно, в зависимости от обстоятельств. В прошлом году он щеголял словом «забой!», выражая им любые крайности во всём. Уехал, кстати, со словом «амба!» — у меня набрался. Позапрошлым летом это был «улёт!». В иные годы были классические «ё-моё!» и «гаплык!». В этот раз у Лерыча новый перл: колбасить!

От всего, что происходит сверх меры, Лерыча колбасит. В поезде, когда проехали Джанкой, его колбасило от жары. От мороженного на вокзале его тоже колбасит. А от планов на это лето его колбасит больше всего! («Переколбасило» — поправил дядя Валик, ибо Лерыч просто бредил одним запланированным мероприятием.)

Планы, действительно, были замечательные. В этом году, на летний сезон, в окрестности нашего древнего города, прибывает археологическая экспедиция из Санкт-Питербурга, на раскопки античных городищ. Это само по себе не удивительно. Каждый год у нас тут работает много археологов и из Питера, и из Москвы, и наши, крымские.

Но ту экспедицию, о которой идёт речь, привозит друг дяди Валика, учёный из Питера — антрополог и археолог Андрей Данилович Садиков. С ним дядя Валик знаком на почве долгого сотрудничества. Садиков в своих экспедициях добывал много различных образцов древних костей и сопутствующих пород, а дядя Валик, методом радиоуглеродного анализа, определял их возраст. Дядя Валик с Садиковым не раз «перемывали кости» древним людям и вымершим ящерам в питерских лабораториях. Теперь же они имели возможность встретиться у Садикова «на работе» — первый раз Андрей Данилович приехал копать туда, где отдыхает дядя Валик. Когда он узнал об этом, то пригласил друга в гости, вместе со своими спутниками. Нас теперь ждут на настоящих раскопках. Новая жизнь в этом году насыщена, как никогда. Меня, как Лерыча, колбасит!

Прошло три дня — время, выделенное дядей Валиком на акклиматизацию Лерыча. За эти дни он якобы уже познакомился с местными микробами и может спокойно съесть любую немытую случайность. Сам дядя Валик обошёл с визитами вежливости всех своих здешних знакомых, а мы с Лерычем смастерили себе каждый рогатку и тренировались за сараем в стрельбе по банкам. Досталось также и воронам, которые нагло обклёвывают черешню в нашем саду.

Наступил долгожданный понедельник — старт нашего активного отдыха, и мы встретили его на автобусной остановке. Всё было готово заранее: консервы, сухие продукты, вода и фрукты. У Лерыча — тайно спрятанная рогатка и фотоаппарат в жёлтом рюкзаке. У меня тоже рогатка, и ещё дневник. С некоторых пор я решил, что человеку, у которого в голове возникаю какие-то мысли, уже влияющие на его действия и жизнь — а это, как раз, про меня, не мешало бы записывать эти самые мысли, и всё с собой происходящее. Я уверен, что так надлежит поступать людям, знающим себе цену, и цену своим мыслям; их следует сохранять на бумаге для дальнейшего обдумывания и самосовершенствования. Сейчас эта тетрадка, пока, пустая. Но пройдёт время, и кто-то, уж не знаю кто, когда-то, будет ценить каждую её страницу. Пока же таких ценностей там только половина первого листа. Первая запись выглядит так:

«22 июня. Собираемся в дорогу, в степи. Оружия не берём, поскольку, во-первых, у нас его нет, а во-вторых, лучшее оружие — это разум. Надеемся, его придётся применять только в мирных целях. Выходим на остановку…»

Признаюсь, эту коротенькую запись я сделал просто потому, что очень уж не терпелось начать дневник.

Ладно, что там у нас дальше? Дядя Валик взял с собой большую банку кофе — он заядлый кофеман. У каждого при себе перемена одежды. Продукты распределены между всеми поровну. Можно стартовать.

Автобусом мы должны добраться до Маяков — так называется район береговой линии, протяжённостью около 15 километров между двух мысов с маяками. В этой полосе берега расположено несколько зон отдыха, с хорошими пляжами. Примерно в 10 километрах от берега, вглубь полуострова, стоит лагерь археологов, где работает команда Садикова. Дядя Валик предварительно созванивался с ним и уточнил где его искать. Точных ориентиров нет, но других экспедиций в этом районе тоже нет, поэтому отыскать их можно будет, если не лениться взбираться на высоты (рекомендация Садикова).

Мы сели, точнее, вдавились в автобус №1. Автобус был забит людьми, словно он был единственный в городе, и в этом году, идущий на Маяки. Мы бурчали себе под нос что-то вроде: «неужели им надо ехать прямо сейчас, нельзя попозже!..», но любой из пассажиров имел право подумать то же самое и про нас. Мы были лучше только тем, что у нас была, пожалуй, самая маленькая ручная кладь. Все остальные тащили с собой огромные баулы, гружённые средствами отдыха: едой и палатками; и этот багаж занимал всё свободное место под ногами. Сами пассажиры тоже заполняли собою все свободные пространства в «Икарусе» — они сидели по трое на одном сиденье, стояли, и висели на поручнях, как гроздья бананов. Мы же оказались зажаты в угол, у задней двери, оперевшись на свои три сумки, поставленные друг на друга.

Когда двери автобуса, наконец-то, смогли закрыться, автобус тронулся с места, и все привычно сгруппировались, приготовившись к тряске и качке.

В салоне собрался настоящий интернационал: откуда-то доносился акающий говор москвичей и речь западноукраинцев, где-то слышались белорусы и переговаривались то ли чехи, то ли поляки. Кроме того, вся публика сильно отличалась по срокам пребывания на южном отдыхе. Одни были ещё бледно белые, недавно вылезшие из северной тени; другие слегка темнее, из тех, что уже побегали несколько дней по городу; а другие были уже, так сказать, готовы, потому что дальше уже некуда загорать, дальше идёт только стадия золы и пепла.

Проехав какое-то расстояние городом, мы выехали за его пределы, и автобус помчался по широкой загородной дороге, проезжая мимо дачных застроек и степных ферм. Вдали показалось сине-зелёное дымчатое море. По мере приближения, его ширь разворачивалась пред нами всё больше, растягиваясь от северного горизонта до южного. Эта панорама не шла ни в какое сравнение с маленькой городской бухтой-лягушатником.

Конец ознакомительного фрагмента.