Не от стыда краснеет золото

Лидия Луковцева, 2018

Говорят, что найти один клад – это удача, два – везение, три – враньё. А как быть, если клады сыпятся, словно из рога изобилия? Что делать трем закалённым в приключениях подругам-пенсионеркам, если судьба вновь требует сунуть любопытный нос в загадочную историю с исчезновениями, древними руинами и вполне современной мистикой? Третья книга серии "Детектив из глубинки" продолжает рассказ о простых жителях Нижней Волги и их непростых судьбах, трагедиях, счастливых и загадочных историях, во многом основанных на реальных событиях.

Если нет, чего желаешь, желай того, что есть

— Да что ж за черт! — гневался коренастый бритоголовый крепыш, мечась по маленькому кабинетику, заставленному письменными столами.

Было удивительно — как он умудряется метаться, не сбивая бумажные Гималаи, что высились повсюду. Однако он лавировал весьма успешно, не натыкаясь на мебель, словно опытный лоцман на родной реке, изучивший все ее повороты и отмели. Это свидетельствовало не столько о его пластичности и грации, сколько о выработавшейся с годами сноровке. Мужчине было на вид около пятидесяти, плюс-минус пару лет.

— Ну только размечтался, что в степь выберусь! Насиделся за зиму в кабинете, на волю хочется, в поле! Как будто нельзя было эту конференцию зимой организовать!

— Что ты психуешь? — меланхолично заметил сидящий за одним из столов коллега, отрываясь от своей писанины. — В первый раз, что ли? Или в последний? Ну куда она от тебя денется — степь? Вон, съездит вместо тебя Павленков на обмеры, выберет участок.

Говоривший отхлебнул чая из граненого стакана, выдержал паузу и продолжил.

— Павленков что, пробный шурф без твоего чуткого руководства не заложит? Ты у нас такой незаменимый, а он — дитя несмышленое? Подожди, еще будешь этой степью сыт по горло, летний сезон длинный.

Коллега лукавил. Он и сам бы сейчас махнул на природу, не задумываясь.

Зимняя голая унылая степь весной преображается: как будто из фантастического фильма о погибшей планете переносишься в добрый русский фильм-сказку. Она расстилается перед путником цветным радужным ковром. Среди сизой полыни — яркие пятна диких тюльпанов, желтых и красных. Белыми гребешками волн стелется под ветром белоснежный ковыль. Одуряюще пахнет медом и полынью. Правда, все это разнотравье скоро сожжет немилосердное южное солнышко, и цветущая степь превратится в унылое порыжевшее пространство, до самого горизонта покрытое выжженной травой и верблюжьей колючкой.

Оба они с нервным Шпигалевым — уроженцы здешних мест, и жизни в других краях, с лесами-дубравами, не мыслят. Тем более, что оба, как водится, заядлые рыбаки, а разве есть рыбалка лучше, чем на матушке-Волге? В крайнем случае, только по ерикам — волжским рукавам. Для них, во всяком случае, лучше нет.

— Павленков?!! — Шпигалев стал само негодование. — Павленков да, уж он-то и выберет, и заложит! Ты как первый раз замужем. Тебе что, объяснять надо, что весной к степи на свидание едешь, а летом — работать. Пахать в поте лица! На солнышке печься, как в преисподней!

— Что ты тут, как невинная невеста в первую брачную ночь, сцену разыгрываешь? — развил брачную тему коллега-меланхолик. — Ты, старый ловелас, в какой уже раз на очередное первое свидание с весенней степью едешь?

Коллега досадливо махнул рукой в сторону челноком снующего крепыша, как от мухи отмахнулся — он просто Шпигалеву подыгрывал, а тот, войдя в раж, воспринимал все буквально.

— Вот же романтик драный! Когда угомонишься… Все играет детство в одном месте?

Крепыш махнул рукой столь же досадливо:

— Тебе не понять!..

— Где уж нам уж! Тебя же не на Крайний Север ссылают. В Москву полетишь. В столицу нашей Родины. Рассказывать о перспективах своей малой родины в области археологии. Сам же кричал о недостаточном финансировании, ехать выбивать деньги собирался. Вот и соединяй полезное с приятным. Два раза ехать не придется.

Он снова с удовольствием отхлебнул.

— Походишь там по высоким кабинетам со своим докладом. Бери всю коробку, с диаграммами, таблицами, фотографиями. Всё на пальцах разобъяснишь. Нарисуешь радужную картину освоения поволжской степи. Хазары, Орда… В общем, не юродивым просителем за подачкой приехал — сами позвали!

— Ты хочешь сказать — я там очки втирать буду?!

— Да не грех и очки повтирать немножко, — вздохнул коллега. — Хотя, тебя учить — только портить. Ну, да, не слишком удачным был прошлогодний сезон… Раз на раз-то ведь не приходится. Но! Кое-что ведь все равно отрыли? Даст Бог, этот год удачнее будет!

И, глядя искоса на притомившегося от бега и притормозившего у его стола крепыша, ехидно добавил:

— Может, Павленкову в этом году удача улыбнется, и он хорошее местечко для раскопа присмотрит.

— Подкузьмил, да? — взвился крепыш. — То есть, я неудачное выбрал? Состарился? Вот бы и посылали в Москву молодого перспективного Павленкова!

— Скучно с тобой, Шпигалев. Кто такой Павленков? МНС! Младший научный сотрудник. Кто с ним разговаривать станет? А ты? Ты у нас — звезда! Светило археологии.

— Сколько ж в тебе ехидства, Цыплаков! Больше, чем в трех ехиднах, вместе взятых.

— А ты знаешь, сколько ехидства умещается в трех ехиднах?

Он отставил стакан.

— Ладно, кончай придуриваться! — надоело Цыплакову изображать индифферентного ментора. — В первый раз, что ли? Куда она от тебя денется, твоя степь? Твои железки-черепки? На пару-тройку дней позже в степь съездишь, зато столичный асфальт потопчешь!

— Парой-тройкой не отделаюсь, — вздохнул вымотанный бегом Шпигалев. — В неделю бы уложиться.

— У тебя друзей полстолицы. Приютят, небось, и на неделю. Даже в гостиницу не дадут заселиться!

— Приютят, конечно! А Павленков… Мозги у парня хорошие, да ветру в голове много. Как бы ветром мозги не повыдуло.

— Причём тут ветер? Просто классический бабник. Из-за баб и диссертацию никак не допишет.

— Ладно, — подвел итог Шпигалев, — пусть покомандует. Инициативу проявит. После майских праздников смотается, почва уже подходящая будет.

* * *

Наступили первые майские денёчки.

Небольшие группки деревьев и кустов, изредка мелькавшие в окнах пригородного маршрутного автобуса, еще стояли в почках. Но на американских кленах почки в одну ночь лопнули, и кроны их как будто сбрызнули нежно-зеленой краской. Степь тоже зеленела от пробившейся молоденькой травки. Вечерело, но было еще совсем светло: день после сумеречной зимы уже значительно прибавился.

Старенький ПАЗик взвизгнул тормозами и застыл перед остановкой — легкомысленным сооружением из зеленого пластика, торчавшим в одиночестве, словно еще один гигантский вечнозеленый куст, на обочине трассы.

Из салона вышло несколько пассажиров. Почти опустевший, автобус умчался дальше по трассе, теряющейся в степи. Его конечным пунктом было село Красилово, в пяти километрах отсюда.

Прибывшие перешли дорогу и направились к первым домикам начинавшегося недалеко от дороги села. Шли кучкой, переговариваясь, — все свои. Только один, тот, что вылез из автобуса последним, замешкался, как будто ждал, когда сельчане отойдут подальше. У первых домишек все рассредоточились и зашагали в разные стороны. Отставший пассажир, неспешно двигавшийся за аборигенами, остановился и, как полководец поле сражения, оглядел панораму.

Село было большое — районный центр. А если принять во внимание разбросанные тут и там двух — и трехэтажные новенькие коттеджи, так уже и поселок городского типа. Пороховое всегда было селом зажиточным, и за многие протёкшие, трудные для большинства сёл годы, не захирело.

Новоприбывший, положившись на свою интуицию, которая редко его подводила, направился в одну из улочек.

— Мужики, — обратился он к двум аборигенам, сидевшим на корточках (лавочек поблизости не было видно) — Я тут у вас найду место для ночлега?

Мужики переглянулись.

— Тут? Прямо тут — не стоит. Мошка заест.

— Да я в том смысле, какая-нибудь старушка не побоится пустить одинокого странника переночевать?

Мужики пожали плечами, но в глазах их откровенно читалось знание и надежда.

Вздохнув, приезжий вынул из кармана сотню и протянул, безадресно. Деньги исчезли, дающий даже не уследил, в руке которого из двух. Хотя чётко видел, что протянулись одновременно две руки.

— Сейчас идешь до конца улицы. Поворачиваешь налево, там улица Первомайская. Табличек с названиями у нас нет, сам понимаешь, не город. Спросишь, если что… Напротив дома номер семнадцать.

— А таблички-то с номерами есть?

— А Бог его знает. Не обращал внимания, нам без надобности. Посчитаешь, если что… Значит, за семнадцатым домом поворачиваешь опять налево, в проулок, это будет Некрасова…

— Стой! — вмешался второй. — Ты его к Филимонихе, что ли, хочешь? Не, не пустит… У неё ж опять давление!

— А к Евлампиевне?

— Вот разве к Евлампиевне…

— Тогда так…

Евлампиевна, святая женщина, пустила — в летнюю кухню. Принесла на тарелке несколько кусков жареного сазана, из кармана халата достала четыре вареных в мундире крупных желтых картофелины. В другой руке держала бутылку с молоком и кулёк с нарезанным хлебом.

— Вот, ужинайте.

— А вы со мной?

— Да я уж поужинала!

— Ну, хоть посидите со мной, за компанию.

— Посидеть можно.

— А чайку? У меня конфеты есть, вкусные!

— Да у меня тоже есть! Ну, разве что за компанию. Пойду тогда чайник принесу, он у меня в доме — я еще в летнюю кухню не перебиралась.

Она вернулась из дома скоренько, но не с новомодной светящейся кружкой о пяти кнопках, а со стареньким, произведенным еще в СССР, электрочайником в руках.

— Надо же, функционирует! — удивился гость.

Впрочем, многие вещи и механизмы тех времен, с виду неказистые, отличались надежностью, и век их был долог. Тогдашний знак качества что-то значил.

За чаем Евлампиевна спросила:

— Надолго к нам? На рыбака не похож, без снасти, и одет не так. Москвич?

— Почему — москвич?

— Москвичи у нас сейчас дома подряд скупают. Понаехали! И чего им в своей Москве не сидится? Мода пошла! Кто сюда на все лето приезжает, вроде как на дачу, сам рыбу заготавливает. Кто коптильню во дворе устраивает да сырец у местных скупает. Потом уже готовую копчушку в Москву переправляют. Бизнес! — произнесла со смаком.

На секунду задумалась, перебирая в уме варианты.

— Есть военные отставники. Всю жизнь по гарнизонам, а к старости хотят к природе поближе, к реке. Один полковник тут у нас и жену себе нашел. Да-а-а, чужих полно!.. Идешь по селу и уже не всех и узнаешь. Да и село наше разрослось, народу как в городе. Дети у меня в городе живут, в Артюховске. Внуков мне на все лето привозят. Я, как у них в гостях бываю, долго не выдерживаю. Как в муравейнике, в своем пятиэтажном человечнике! Снуют туда-сюда, чисто Москва! Представляю, что там в Москве творится, если в маленьком Артюховске содом. Слыхал, небось, про Артюховск?

— Ну… — затруднился с ответом гость, но хозяйка вела рассказ плавно, не прерываясь, как пряжу пряла. Ей просто нужен был свежий слушатель.

— С другой стороны, как и узнаешь, кого встретила? Зрение подводит, катаракта у меня. Вот, жду операции, в область поеду. Я и тебя плохо вижу, так, силуэт. Но ты — не отставник!

— Почему вы так решили?

— Голос у тебя не старый. И комплекция не такая.

— А какая комплекция? Вы же плохо видите!

— Силуэт-то вижу! Ты не толстый, где это ты видел нетолстого отставника?

— Да, не приходилось, — засмеялся гость коротким хрипловатым смешком. — Но моя молодость уже давно меня покинула!

— И не русский ты! У нас тут и казахи, и татары — свои. В последние годы кавказцев много понаехало. Китаец один есть, на нашей местной женат… Внуки уже у них повыросли. Да и кто сейчас разберет, кто русский, кто казах… Золотая орда по нашей степи прокатилась, всех перемешала, во всех хоть капля монгольской крови есть. А еще раньше хазары тут селились…

— А вы хорошо историю своего края знаете!

— Да что там я знаю! У нас это все знают. Раньше в степи прямо на земле монеты находили всякие — и медные, и серебряные, даже золотые попадались. Кое-кому повезло — даже украшения золотые находили. А уж керамики разной обломков!.. Да что там, а плинфа? Какие были кирпичи — вечные, клейменые? Почитай, в каждой стене у нас найдешь такие. Они хоть и квадратные, не в размер, зато их время не берет! Дожди размывают землю, ветра разносят, вот и выходит всё на поверхность.

— Раньше, говорите, находили? А теперь?

— Теперь уже не то… В газетах же всегда распишут про это — про находки разные… Где правду, где набрешут, но конец один. Копателей черных развелось! Раньше все с бракашами милиция воевала — браконьерами по-нашему, а теперь вот еще и с копателями. Участковый наш да председатель сельсовета чуть не каждый день степь объезжают.

— Успешно?

— Да какое? Разве их всех переловишь! Степь большая… Хотя вот наши уже обучены, если чего найдут, то сразу археологам тащат. Археологи уже который год у нас степь перекапывают. Этим всё сгодится, любые черепки-стекляшки… Они и кости человеческие находят в могильниках, да. Как людям не страшно их в руки брать?!

— У них работа такая.

— Ну да… А я по твоему разговору слышу, что не русский, хоть и говоришь чисто по-нашему.

— Я казах.

— А чего ищешь в наших краях? На житьё хочешь остаться?

— Может быть… Прадед и дед мой из этих мест были.

— Места у нас красивые. И жизнь налаживаться стала потихоньку. Да мы, к слову сказать, особо-то и не бедствовали никогда. Село рыбацкое. Рыбы вот в реках мало стало.

— Нет, я не рыбак.

— Да и не обязательно им быть. У нас сейчас как говорят? «Рыбой занимается». Значит, скупает у рыбаков да торгует. Раньше городские сюда за этим приезжали, теперь сами многие научились. Бизнесмены! Вон, каких хором понастроили, видел? А жили в родительских старых домишках. Ну, да лучше рыбой, чем самогоном да наркотой торговать. Сколько молодежи сгубили… Найдешь тут себе хибарку недорогую, выкупишь, потом построишься постепенно, — планировала она жизнь своего постояльца и на ближнюю, и на дальнюю перспективу.

— Одна подкова есть, остается купить еще три и лошадь, — рассмеялся хрипловато гость. — Может, и останусь… Оглядеться надо. Вы меня пожить пустите?

— Ну, если только ненадолго. Я после праздников в кухню хочу перебраться. А в доме прибраться, в конце мая внуков привезут. На недельку если?..

— На недельку! Меня устроит. А не боишься, мать, чужих людей к себе пускать?

— А-а-а, — отмахнулась беспечно хозяйка, — Двум смертям не бывать! И что с меня сейчас возьмешь, кроме анализов? Да и те ни к черту!

— Ну, все-таки…

— Так я же тебя покормила! И другого так же покормлю. Неужто, если ты мой хлеб ел, на худое решишься?!

Святая простота! Неужели она всерьез верит в надежность такого способа самозащиты? Однако, тут все же налицо и девальвация традиций гостеприимства: в прежние времена путника кормили бескорыстно, от душевной щедрости, из сердечной жалости. В нынешние — уже некий прагматизм проглядывает, страховка: я тебе — хлеб, ты мне — личную безопасность.

— А в Красилово от вас только по трассе попасть можно?

— Через степь, напрямки тоже можно, тут и трех километров не будет. А зачем тебе Красилово?

— Тоже, говорят, места красивые. Потому и Красилово?

— Скорее всего. Его кулугуры когда-то основали, раскольники, сплавлялись к нам на плотах из лиственницы, потом из этих плотов дома строили. И сейчас еще эти дома кое-где уцелели, стоят, ничего им не сделалось.

— А почему — Пороховое?

— У нас тут когда-то посреди глины селитру нашли, давно, еще в царские времена. Думали поначалу, что богатые залежи, хотели даже пороховой завод строить. Но так и не взялись, а добыча со временем захирела. Вот так одно название и осталось.

— В историческом месте вы живете.

— А где оно — не историческое? Везде люди живут. Старые умирают, новые рождаются, вот тебе и история.

— Ну да… Ну, я тут похожу, присмотрюсь?

— Сходи, приглядись… Вниз по ерику спустись, километра два будет, там мостик пешеходный деревянный, где речка сужается, построили гуртом с красиловскими. Наконец-то договорились! Перейдешь мостик и — через степь.

— Что, раньше не могли договориться?

— Жлобились! А как Сарай-бату построили, так теперь все, кто денежку побыстрее да полегче заработать хочет, в Сарае отираются. И красиловские тоже, им через степь да по мостику — ближе. И чем только не торгуют! И пирожки пекут, и салаты всякие гоношат, и напитки — квас, кумыс. Всё туристы за день подъедают. Хоть там и чайхана есть. Все ведь сейчас в бизнес ударились, скотину уже мало кто держит.

— Сарай-бату?..

— Ну, это наши так его прозвали. Вроде города игрушечного. Увидишь! Я тебе ключ от калитки дам, она у меня на ключ запирается. Собаки не держу.

— Что ж так?

— Зачем она?.. Бобик мой помер от старости, молодого заводить не хочу. Помру я — он сиротой останется, бродячим станет. Кому чужая собака нужна? Все своих по дворам держат.

Святая женщина! И бесстрашная. Русский «авось» жил, жив и будет жить вечно!

* * *

— Только бы из дома слинять! Дома тебе просто воняет!

— Наташ, ну не выдумывай! Чем это мне воняет?!

— Не знаю, чем… Наверное, кем! Мной, наверно! — Наташка все накручивала себя, повышала градус раздражения, входила во вкус, чувствуя себя на сцене перед публикой.

Из публики имелся один только муж, Сергей, но играла она вдохновенно. Талантливой актрисе для вдохновения достаточно и одного зрителя.

— Зая, ну что ты, в самом деле… — вяло отбрехивался Серега.

— Хоть бы раз!… Господи боже мой! Хоть бы раз в выходные сделал в доме что-то полезное! Для семьи!

— А то я не делаю…

— По собственной инициативе? Только после моего пинка!

— Да что в квартире делать-то? Все переделано! Был бы свой дом, уж там-то ковырялся бы потихоньку.

— Свой дом? Ковырялся? Да он бы тебе на голову упал, тогда б ты только заметил! Гвоздя не забьешь, пока тебя носом не ткнешь да молоток в руки не вложишь! Рыбалка да гараж, рыбалка да гараж…

Преувеличивая мужеву никчемность, Наташа фальшивила, переигрывала, и оба это знали. Но таковы требования жанра.

— Лучше было бы, если б я в беседке с мужиками по выходным пиво пил?

— Еще чего не хватало! Но я б еще поняла, если б в гараже машина стояла, а то — лодка! Что там с ней можно каждые выходные делать?!

— «Маши-и-и-на»! — в голосе Сереги прорезался несмелый сарказм. — Разве я против машины? Да где ж ее взять? Мои желания не совпадают с возможностями! Спасибо, лодка есть.

— Ну да! Почти что яхта. Олигарх!

Это был удар ниже пояса. Серега работал грузчиком в порту.

— Так замуж ты же не за олигарха выходила. И знала тогда еще, что олигархом мне не быть. Да и олигархи не на таких женятся.

Серый вернул удар.

— На каких «не на таких»?! Каких это «таких»? На разных олигархи женятся! Даже на доярках из Хацапетовки.

Опять фальшь, отметил Сергей. Неистребимая любовь к сериалам. Сама прекрасно понимает, что на доярках олигархи женятся только в глупых киношках. Сереге тут вполне уместно было бы тоже сказать — лучше бы ты чем-то полезным для дома занялась! Но не сказал. Сказал другое:

— А потом разводятся. Меняют на молодых длинноногих блондинок.

Еще один зритель в этом домашнем театре присутствовал. Вернее, слушатель. Дверь в кухню, где разыгрывалась сцена, была закрыта. Подразумевалось, что и в Юркину комнату тоже, и сын этой свары не слышит. Как бы не так!

Серый просто сквозь стены видел приоткрытую дверь в комнату сына и его самого, бессмысленно уставившегося в монитор. Видел и маленькое розовое ухо, тянущееся к дверной щели и просто-таки согнувшееся под углом в девяносто градусов от напряжения. Решалась его судьба, но вмешаться он не мог: мать может вконец обозлиться, и батя спасует.

— И всего-то делов, на пару-тройку дней отпрашиваюсь, как порядочный, на праздники. А по будням я весь твой. Занимаюсь общественно-полезным трудом.

— Общественно-бесполезным, скажи!

— Лучше было бы, если б я голубей гонял? — Серега предложил уже второй вариант своего досуга. Он недвусмысленно намекал Наташке, как ей повезло с мужем.

— Вот именно, на праздники! Троица! Люди все с мужьями, на кладбище пойдут, а я? Куда я пойду?

— Ну… к маме своей сходишь… С мамой на кладбище сходите!

— И что я ей скажу? Любимый муж уехал на рыбалку на все праздники?

Серега представил эту сцену, и ему стало жаль жену.

— И потом, знаем мы вашу порядочность — перепьетесь там как свиньи! А то и баб местных приволокёте! В селе сейчас бабы…

— Юрка за стеной! — предостерег Сергей.

— Ой-е-ей! Любящий отец! Образцовый семьянин! — ерничала супруга. — Давно таким стал?

Еще удар! Однако, неэтично с ее стороны. Всего и был-то один такой случай, и Серый в нем покаялся, да каялся горячо и искренне.

Наташка, конечно, красавицей не была, хоть и не урод назад пятками, но Серега жену любил. Просто однажды, по причине своей мягкотелости и хорошей дозы спиртного, поддался на провокацию одинокой ушлой родственницы своего приятеля. Он попал в эту компанию случайно, был без жены и, выпив, стал легкой добычей.

После этой истории всех его корешей Натаха люто возненавидела. Впрочем, как все жены — мужниных друзей-приятелей. Это была то ли зоологическая ненависть, то ли классовая.

Она тогда вроде бы простила. Договорились забыть и не вспоминать про его грех. Но договориться — не значит забыть. При всех стараниях, совсем не вспоминать у нее, конечно, не получалось. Тем более, что в минуту слабости поделилась с мамой, и теща ее забывчивости отнюдь не поощряла.

— Так я же Юрку и хочу с собой взять, чтоб ты не сомневалась! Я что, совсем скотина — при ребенке пить да баб водить? Наташа, мы же договорились, что ж ты опять!.. Да и не за этим мы едем, что мы, дома в гаражах не можем выпить? На майские праздники не пустила, а мужики по мешку судаков привезли, за одну ночь натаскали.

— Ребенка — в степь? С ночевкой? На три дня?! Чем ты его там кормить будешь? — кажется, с высот творческого вдохновения она, наконец, спустилась на равнину прозаической логики. Жена маскировала отступление поисками аргументов.

— Ты хочешь, чтоб из него мужик вырос или барчук? Офисный планктон? Сисадмин? — сарказм из Серого прямо сочился.

И где только слов таких нахватался?

— А вкуровцы? А депеэсники? Такой штраф насчитают — рыбы той не надо! Дешевле на рынке купить.

Это был уже знак капитуляции.

— Сама-то соображаешь, что говоришь? «На ры-ы-ынке»! Она там полдня на прилавке будет валяться, мухами обсиженная, да пока ее довезут…

— А ваша-то?

— А наша на кукане, живая. Потом у одного там местного ледник в баньке. Будем складывать на лед, в ванну старую. Всё продумано и договорено. Ну, подсолим… А домой поедем по объездной, Колян уже ездил, знает, как посты миновать — активизировался Серый и дожимал, дожимал.

— Да уж, — заразилась Серегиным сарказмом Наталья, — Уж вы машину рыбой доверху забьете. Можно ехать и не по объездной, будете на всех постах ментам рыбу раздавать. Ты хоть домой-то на жареху привези, про котлеты я уж и мечтать не буду.

Сергей был мягкосердечным и не выносил конфликтов, но о пропущенных ударах не забывал.

— Рыбку-то любишь, — не спросил, сказал утвердительно (а кто ж ее не любит, в рыбацких-то краях!) — Свежачка! Будет тебе и жареха, и котлеты, и на копчушку останется. Еще и с тещенькой поделишься, зятек-недотепа обеспечит на праздники, — выплеснул остатки едкого сарказма Серый.

Натаха смолчала, видно, тоже считала пропущенные удары и понимала, что теперь очередь мужа сравнить счет.

— А куда поедете-то? — спросила уже почти спокойно. — На Маячкино?

— На Пороховое попробуем. Кто был — не разочаровался.

— Да они и соврут — недорого возьмут, чтоб еще какие-нибудь дурачки повелись.

Дверь из кухни распахнулась, и Юркино ухо, распрямившись, приняло обычное положение. Батя молодец! Тот еще дипломат, но в этой битве титанов победу одержал он.