Опасные манипуляции

Роман Феликсович Путилов, 2022

Цикл романов о девушке, умеющей общаться с растениями. Вокруг 90-е годы прошлого века, где разнообразная нечисть и нелюдь в человеческом или ином обличье жаждут денег, крови и удовольствий. Роялей почти нет.

Глава первая. Десять лет, девять дней июля.

Перед моим лицом висит шмель. Он очень большой, пушистый, красивый и очень сердитый. Я прекрасно понимаю его раздражение. Вокруг красивые цветы, полные нежнейшего нектара. А самый красивый цветок, нарисованный на моей панаме, оказался совсем невкусным. Я иду, надеясь, что сердитый шмель отстанет от меня. Я как панически боюсь всех летающих, с черно-желтыми полосками на брюшке. Наверное, совсем маленькую меня укусила пчела или оса, с той поры со мной остался безотчётный страх перед этой летающей братией. Причём, любую другую живность я не боюсь совсем, могу взять в руки дохлую мышь, и сунуть ее под нос визжащим от ужаса подружкам, но пчелино — осиное племя боюсь панически. Поэтому, я почти бегу, сквозь опущенные ресницы, следя одновременно и за шмелем и за белым размытым пятном впереди меня. Это спина моей бабушки, которая бодро идёт по тропинке в сторону леса. Я очень боюсь отстать, остаться один на один, с пушистым, сердито-жужжащим монстром. Наконец, утробно взвыв, шмель делает лихой вираж и срывается куда-то влево, очевидно найдя более привлекательный, но малоподвижный цветок. Я радостно открываю глаза, и уже не боясь споткнуться, бегу за бабушкой. Мы идём собирать растения. Баба Таня — известная травница. Её квартира полна мешочков, вязок, бумажных пакетов, запах сушеных растений никогда не покидает эти стены. Люди приходят к ней, шушукаются, получают свой кулёк с нужным сбором, уходят, чтобы вновь вернуться. Второе лето, как бабушка берет меня с собой. Мы едем за город на автобусе или электричке, приходим на край болота или в лес, и начинается учебный сбор растений. Мне нравится возится с корешками и соцветиями.… Мелисса, зверобой, корень аира… Слова бабушки, терпеливо рассказывающей о свойствах растений, времени сбора, способе заготовки и хранения четким, крупным шрифтом расставляются по своим полочкам в моей памяти. Форма листа, корня, стебля, соцветия, как цветная картинка из букваря, остается в моей голове навсегда. Следующий день был таким же солнечным, радостным и бесконечным, как бывает только в детстве. Все утро я играла во дворе нашей девятиэтажки, пока мои подруги не были вырваны из игры безжалостными голосами мам, вещавших с балконов, что пора обедать. Мы, с соседкой Риткой, весело запрыгали к нашему крайнему подъезду, где подруга жила на седьмом этаже, а я на последнем. Доехав до седьмого этажа, я, шутя, вытолкнула подругу из лифта, но, она, вцепившись в мою руку, вытащила меня из кабины на площадку. Створки с грохотом сомкнулись, и лифт с завыванием поехал вниз.

–Давай, вечером увидимся — крикнула я и побежала наверх. Десять секунд, и я у своей двери. Отточенным движением вставляю ключ в скважину, отпираю замок. Над головой солидно загудели электромоторы в лифтовой, с натугой вытягивая кабину из глубины шахты. И тут я поняла, что скоро умру, что лифт едет сюда, он будет здесь через считанные мгновения, и, если створки кабины раскроются, а я буду еще стоять в подъезде, то после этого меня не будет. Мгла невыносимого ужаса накрыла меня. Дальнейшие события остались в моей памяти лишь рваными кадрами: моё худенькое тело до хруста костей навалилось на входную дверь изнутри квартиры, трясущиеся руки не могут вставить ключ в замочную скважину, долгожданный щелчок замка, совпал со звуком распахнувшихся створок кабины. Прижавшись к дверному косяку кухни, я смотрю на входную дверь, зажавшие рот ладони глушат рвущийся из меня крик. Звук тяжёлых шагов на площадке под дверью, периферийное зрение различает какое-то грязно-серое пятно, смутно проступившее на фоне черного дерматина двери. Ручка замка, медленно опускающаяся вниз, сильный толчок в дверь, преграда вздрогнула, но выдержала, ещё один толчок, злобное ворчание под дверью. Потом опять звуки глухих шагов, лязг створок лифта, гул моторов…. Только после этого, я поняла, что снова могу дышать, чёрная пелена тоскливой безысходности отпускает меня. Дальнейшие несколько часов жизни в моей памяти не сохранились. Мама нашла меня вечером, сидящую на полу в комнате, напротив входной двери, намертво стиснувшую в руке металлический молоток для отбивания мяса. Дорожки высохших слез коркой засохли на щеках. На мамины расспросы пришлось сказать, что кто-то, очевидно пьяный, стучался в нашу дверь. На следующий день над нашим кварталом летали вертолёты, детей не выпускали на улицу, жёлтые милицейские «канарейки» нарезали круги по району. А через три дня во дворе тоскливо взвыли трубы оркестра, заглушаемые криками женщин. Мальчика из соседнего дома, чьё разорванное тело обнаружил в квартире вернувшийся с работы отец, хоронили в закрытом гробу. Я смотрела с балкона на черную скорбную толпу, волнующуюся у маленького красного гроба, мое сердце сжимал отголосок страха, поселившегося во мне три дня назад. Последние ночи я не спала, сон приходил ко мне только с предрассветными сумерками, и в каждом сне я стояла в коридоре нашей квартиры. В который раз вздрагивала от удара в дверь, ручка замка скользила вниз, дверь начинала открываться, в темноте лестничной площадки возникало грязно-серое пятно, и я с криком просыпалась, вся мокрая от пота, с сердцем, выскакивающим из груди. За эти дни мы с мамой дважды были в милиции, где несколько помятых дядек, с красными как у кроликов глазами, безуспешно пытались узнать у меня еще какие либо подробности событий того дня. Через два дна после похорон мы с мамой снова были милиции. Знакомые по предыдущим допросам мужчины необычайно скромно сидели на стульях вдоль стены, за столом расположился импозантный старик в красивом, светло-сером, костюме, с гривой седых, слегка вьющихся волос. Увидав нас, он привстал со стула, сделал округлый, приглашающий присесть жест. Узел тёмно-синего галстука был безукоризнен, искренняя улыбка и радостные слова приветствия позволяли заподозрить в мужчине нашего близкого родственника.

Оказалось, что это профессор из медицинского института, уважаемый и известный в определенных кругах специалист по гипнозу. Мама вяло попыталась отказаться от применения ко мне гипноза. Профессор любезно попросил меня подождать в коридоре пару минут. Через неплотно прикрытую дверь я слышала, как гипнотизер безукоризненно вежливо, но предельно жестко и откровенно объяснил, что милиция посетила каждую квартиру нашего микрорайона, опросила каждого человека, проживающего там, но свидетелей или очевидцев не нашла. Единственный человек, который сообщил о чем-либо подозрительном — это я. Возможно, в ввиду особенности детской психики, я видела больше, чем рассказала. Мальчик был убит с необычайной жестокостью, вероятно, что только чудо уберегло меня от его участи, и пока жестокий преступник или агрессивный псих на свободе, опасность продолжает угрожать мне, а также другим детям. Поэтому мама обязана дать разрешение на мой допрос с применением гипноза. Затем меня пригласили в кабинет, предложили улечься на стоящий в кабинете диванчик. Профессор, продолжая улыбаться мне, стал спрашивать о том, чем я люблю заниматься, с кем я дружу, как я учусь в школе.…. В какой-то момент я поняла, что я лежу с закрытыми глазами, над ухом раздавался донельзя сердитый голос гипнотизера:

— Да поймите, я вижу, что ребенок полностью обессилен, она явно не высыпается и находиться на грани срыва. О каком применении гипноза может идти речь, если девочка банально уснула. Очевидно, что в милиции она почувствовала себя в полной безопасности и организм расслабился. Пока ребенок в таком состоянии, работать с ним не возможно. Вам, мама, необходимо немедленно обратиться к специалисту, чтоб ребенку выписали необходимые лекарственные средства. И не надо волноваться, девочка скоро проснется, а я откланиваюсь, всем до свидания.

С хлопком двери я открыла глаза и увидела встревоженные глаза склонившейся ко мне мамы.

Через полчаса, мы с мамой выходили из кабины лифта на нашем этаже. Мама, весело болтая о том, какое красивое платье мы завтра купим для меня, одновременно искала в сумке ключи, шагнула на площадку, повернулась к нашей квартире и вдруг закричала. Я не разу не слышала, чтобы он кричала так испуганно. Я оттолкнула ее в сторону, шагнула вперед и привалилась в побеленной известкой стене, так как мои ноги внезапно ослабли. Солидный блеск черного дерматина нашей двери был безнадежно нарушен четырьмя рваными параллельными разрезами, идущими наискосок практически через все полотно двери. Внизу захлопали двери, на мамин крик, тревожно переговариваясь, спешили взволнованные соседи. До позднего вечера я сидела на диване, обняв себя руками за озябшие плечи, и тупо слушала невнятное бормотание милиционеров и мамы, доносящееся с кухни, жалобный скулеж розыскной собаки, возня экспертов с входной дверью и недовольные выкрики жильцов дома, которых милиционеры не пускали на наш этаж. Наконец все угомонилось, милиция уехала, напоследок вырезав с поверхности двери огромный кусок кожзама с порезами, соседи расползлись по своим квартирам. Мама со скандалом заставила меня выпить отвар по бабушкиному рецепту, и я почти сразу же уснула, впервые за много дней, без сновидений проспав до обеда следующего дня, проснулась от громкого голоса отца, приехавшего из Сочи, так как его отпуск закончился. Услышав, что я проснулась, отец быстрыми шагами вошел в комнату, присел на край моей кровати, пристально глядя мне в глаз, потребовал рассказать, что я видела в тот день. Минут десять я рассказывала отцу о случившемся, особенно его заинтересовало серое пятно, которое я видела на фоне двери.

–Хорошо, — сказало отец: — дальше можешь не боятся, через эту дверь никто чужой не пройдет. Ты поняла меня?

— Да, папа, я тебя поняла — я почему то сразу поверила отцу.

Через пару дней отец натянул на двери новый дерматин, темно красного цвета.

Следующей ночью я проснулось от холода, с кухни заметно тянуло прохладой, по потолку метались странные рваные отсветы, как будто на кухонном столе горел костерок, доносилось невнятное бормотание. Я испугалась, хотела встать и выбежать на кухню, но в странной скороговорке, доносящейся до меня, узнала голос отца, и поняла, что безопаснее сделать вид, что я сплю. Мое появление на кухне вызовет, в самом лучшем случае, ругань в мой адрес. О худшем варианте не хотелось даже думать. Через некоторое время, которое я провела, выглядывая в щелку из-под одеяла, шум на кухне затих, отсветы на потолке исчезли, в квартире установилась тишина.

На следующее утро отец украсил входную дверь декоративными гвоздиками, правда такого рисунка я не видела ни у кого, больше всего узор на двери напоминал странные буквы и фигурки зверей, которые в учебниках истории можно увидеть в разделе «Наскальная живопись древних людей». Да и гвоздики были какие-то странные, черного металла, чуть кривоватые, но на фоне красной кожи это смотрелось даже стильно.