Последняя эра

Роман Романович Углев, 2003

Как предсказано в пророчествах, после ужасных апокалиптических катаклизмов наступит так называемый "Золотой век" или "Миллениум" – последние 1000 лет существования этой земли. Каким будет это время? Что сулит нам это уже не столь далекое будущее? Опираясь на библейские предсказания, автор приоткрывает завесу, чтобы хотя бы немного ответить на эти волнующие вопросы.

Глава 2

Утро было прекрасным. Меня разбудил детский смех, доносящийся через открытое окно. Потянувшись лежа на постели, я дождался, пока мышцы всего тела задрожат от напряжения, экстренно входя в полный тонус, а затем резко поднялся, чувствуя себя бодрым и отдохнувшим.

— Еще, еще, Рони! Ха-ха-ха, — раздавалось из окна.

Я прислушался.

Детский смех сопровождался странным, незнакомым фырканьем, заинтриговавшим меня. Подойдя к окну и выглянув наружу, я увидел, что перед гостиницей по другую ее сторону располагается шикарный тропический парк, под деревьями которого бегают несколько детей, дошкольного возраста, а с ними огромный серый носорог, который и издает это радостное фырканье. Дети то убегали от него, то, наоборот, догоняли его, называя огромного зверя милым Рони, а носорог, несмотря на свои огромные размеры, двигался поистине грациозно, явно наслаждаясь игрой с малышами. В метрах тридцати от детей я заметил двух мам, которые спокойно беседовали друг с другом, лишь изредка поглядывая на игру малышей.

Мне стало смешно. Только вчера мой флаер показал мне старый документальный фильм про животных, где рассказывалось, в том числе, и о повадках носорогов до нашей эры. Я слышал и раньше о свирепости диких животных до пришествия Христа, но то, что я увидел в фильме, буквально потрясло меня. Свирепость и дикость некоторых зверей, а в частности носорогов и гиппопотамов казалась просто чудовищной. Теперь же, глядя на мило играющих под кронами деревьев детей, было очень трудно поверить, что всего каких-то сорок лет назад приблизиться к дикому носорогу было смертельно опасно.

Раздался мелодичный звон.

Это прибыл мой завтрак, что оказалось весьма кстати.

Я взглянул на часы; было 8:30. Мне был назначен прием на 11 утра, так что у меня как раз было время, чтобы привести себя в порядок.

Неожиданно на меня нахлынуло волнение. Что я буду говорить? Как мне себя вести?

Из моей груди вырвался непроизвольный глубокий вздох; ничего не поделаешь, приказ есть приказ.

Мои попытки, объяснить президенту, что я неподходящая кандидатура для такого дела, ни к чему не привели. Он сказал, что среди всех дипломатов я единственный, кому он может доверить такое дело.

От тяжелых мыслей меня отвлек еще один мелодичный звон.

— Не желаете ли позавтракать? — деликатно зазвучал в комнате приятный женский голос.

— Да, с удовольствием, — ответил я.

Двери раскрылись, и стеклянный робот-столик с моим завтраком въехал в номер. На большом блюде лежали различные фрукты, миндаль, грецкий орех, сушеные финики и свежие смоквы. Кроме этого, мне были предложены кукурузные хлопья и ананасовый сок. Позавтракав, я принял душ, и стал готовиться к предстоящей встрече.

Надо сказать, что, как я ни пытался себя контролировать, мысли об этом событии все равно очень быстро испортили мое настроение напрочь, и я почувствовал себя скверно, как никогда. Не потому, что мне нездоровилось, а от неизвестности и неопределенности. Я очень боялся и понятия не имел, как мне себя вести. Честно говоря, за все время работы послом я впервые ощущал нечто подобное. Мне многократно приходилось лично встречаться с разными царями и правителями государств, но встреча с Христом…! От одной только мысли об этом у меня мороз пробегал по коже.

Я задумался. Мне было семь лет, когда Царь-Мессия возвратился на землю. Мое детство было наполнено ужасом войны, голода и постоянного страха смерти. Никто из нас не верил в то, что Христос возвратится, и никто не ожидал Его, потому что мы все больше заботились о том, чтобы выжить в течение этого наполненного сплошными катаклизмами времени. Однако, когда Господь все же пришел, как Он и обещал сотни лет назад, и я при этом пережил такой ужас, что воспоминания об этом все еще стояли у меня перед глазами так ясно, будто это было вчера.

Мне рассказывали, что было время, когда люди не верили в существование Бога, и на земле были даже целые страны, которые не верили, что Он есть. Однако к моменту Пришествия, насколько я знал, никто уже не сомневался в существовании Всевышнего, как такового. Люди знали, что Бог-Яхве существует, но почему-то верили, что Он один из многих богов, захватившим власть над нашим миром, и считали Его злым, ненавидящим людей и желающим зла всем и вся. В то же время была прослойка людей, проповедующих там и тут, что Бог добрый, что Он любит людей, и что скоро придет Мессия и всех спасет. Среди царящего вокруг хаоса и катаклизмов было крайне трудно поверить, что это так, а этих людей в основном все гнали и жестоко преследовали.

Помню, что в момент Пришествия мы почему-то оказались на улице. Мы тогда редко выходили из дома, так как во время Великой скорби это было крайне опасно. Мать говорила, что мы вообще чудом выжили. В моей памяти не сохранилось, по какой именно причине в тот день я, мама и мой младший брат оказались вместе на улице рядом с домом.

Неожиданно небо помрачнело так, будто посреди белого дня внезапно наступила глубочайшая и полностью безлунная ночь. Мы стали испуганно оглядываться по сторонам, не понимая, почему вдруг стало так темно. Затем так же внезапно стало очень холодно, и подул пронизывающий ветер. Я почувствовал, что от этого холода и ветра моего брата как, впрочем, и меня, бьет крупная дрожь. Это была какая-то необычная тьма, как будто густой и осязаемый мрак опустился на землю так, что через несколько мгновений уже нельзя было различить ни брата, ни мать. В испуге я закричал, и услышал, как брат с матерью закричали вместе со мной.

Мы бросились друг к другу и наощупь крепко обнялись в этой непроглядной тьме, не зная, чего нам ожидать. Я помню, мать крикнула срывающимся голосом:

— Господи, если Ты все-таки Спаситель, спаси нас… — однако ничего не произошло, и мы продолжали стоять вот так во тьме, совершенно ничего не видя.

Мне показалось, что это продлилось вечность, и лично я кроме страха и холода не чувствовал ничего.

Неожиданно небо озарила ослепительная вспышка света, которая больно полоснула по моим расширенным в темноте зрачкам, мы все одновременно вскрикнули, и я инстинктивно заслонил глаза рукой, а когда снова открыл их, на улицах снова посветлело, так как все небо было полно падающих звезд.

В тот же миг земля под ногами вдруг затряслась так, что я с трудом смог устоять, а мой брат упал и громко закричал от страха. Впрочем, мы с матерью тоже кричали, сами того не замечая.

Неожиданно все улицы наполнились обезумевшими от ужаса людьми, кричащими и мечущимися во все стороны, а звезды все падали и падали, пронизывая небо светящимися длинными полосами. Некоторые из них падали близко от нас, как огромные, радиусом в полметра и больше, тяжелые металлические шары. Один такой шар упал в метрах десяти от нас, но не взорвался, а лишь неистово кружился и шипел, как раскаленный кусок железа, разбрасывая вокруг себя разноцветные искры. Возможно, это было бы даже красиво, если бы не было так страшно.

Что началось дальше, не поддается никакому описанию. Я помню только, что мать крепко держала нас за руки, и почему-то все молила и молила неведомого мне Бога-Яхве, прося Его о нашем спасении, а мы с братом плакали навзрыд. Вокруг творилось что-то невообразимое. Земля тряслась так, что мы едва держались на ногах, и, как будто даже, стонала, как какое-то огромное животное. Дома рушились, тут и там вспыхивали пожары, а люди все бегали и бегали вокруг, и неистово кричали, обезумев от ужаса.

В какой-то момент я взглянул вверх, и мне показалось, что небо сворачивается, как черный лист бумаги с белыми точками оставшихся на нем редких звезд. Я в ужасе опустился на землю и закрыл лицо руками.

Затем все стихло так же внезапно, как и началось. Я оглянулся по сторонам. Все вокруг было озарено красно-оранжевым светом пожарищ, отовсюду раздавались всхлипывания, рыдания и просьбы о пощаде, многие пытались молиться, прося о прощении и милости у Бога-Яхве если Он все-таки Спаситель. Наша мать встала рядом с нами на колени, мы последовали ее примеру, чувствуя своими коленками, как по земле пробегает крупная дрожь.

Тут я обратил внимание на странный звук, похожий на отдаленный рокот горной реки или шум огромной толпы людей. Звук раздавался, как бы со всех сторон и постепенно нарастал, наполняя меня еще больше каким-то неподдающимся объяснению животным страхом.

Затем небо озарилось светом, я взглянул вверх и… о, ужас! Окруженный ослепительным сиянием и облаками по небу шествовал Христос.

Он был огромен. Он был грозен. Он был величествен. Он был страшен.

Страшен Своей чистотой. Страшен Своей святостью. Страшен Своей праведностью. Страшен Своей силой. Страшен Своей справедливостью. Страшен Своей неземной красотой. Страшен тем судом, который сиял от Его лица.

Я в ужасе закричал и бросился бежать, споткнулся, упал, снова вскочил и побежал, снова упал… я хотел только одного — поскорее скрыться от гневного лица Господа. Его глаза смотрели только на меня, и пронизывали меня насквозь, не оставляя мне никаких шансов на пощаду…

Теперь, находясь в своем номере гостиницы, я все еще видел перед собой это гневное, сияющее лицо Христа. Может быть именно поэтому, несмотря на множество удивительных рассказов об Иерусалиме, я ни разу не посетил Город Мира за все 29 лет.

Огромным усилием воли я заставил себя встать и подойти к зеркалу. Время шло, и мне нужно было готовиться к встрече, хочу я этого или нет. Мне приходилось читать о том, как было опасно приходить на приемы к царям до нашей эры. Малейшая оплошность в поведение посла могла стоить ему жизни. Про Христа говорили совершенно обратное. По словам очевидцев Он был полон любви и милости, но после увиденного я тяжело представлял себе, как такое возможно. Тяжело вздохнув, я стал примерять свои костюмы, чтобы выбрать из них наиболее подходящий для сегодняшнего визита к Царю царей. Насколько я знал, никто и никогда не поплатился жизнью за свой визит к Мессии, и эта мысль меня немного утешала.

Зеленый с отливом костюм я отверг сразу — слишком праздничный для такой цели. Черный — слишком мрачный, хотя, может быть, подойдет. Я положил черный костюм на постель и достал белый. Этот костюм мне нравился больше всех. Обычно я предпочитал его, за исключением тех случаев, когда меня приглашали на банкет, поскольку он был слишком марким для таких мероприятий. Я надел белый костюм и посмотрел на себя в зеркало; вид был безупречный, но, когда я представил себе лик Христа, белый цвет вдруг померк и показался мне вызывающим для предстоящей встречи. Оставался еще один костюм — серый. Этот костюм я не любил, и одевал его крайне редко, только по просьбе моей жены, которой, как ни странно, он очень нравился. Когда она собирала мои вещи, костюм неизменно оказывался у меня в багаже.

Я положил серый костюм на постель рядом с черным, сравнил их, и решил все-таки примерить его. Когда я взглянул на себя в зеркало, то понял, что это единственный наряд, подходящий для сегодняшнего визита. Я еще раз выглянул из окна, было, как будто бы, чуть пасмурно, что было весьма кстати, потому что мне не хотелось жариться на солнце в костюме. На часах было 10:30. Перед встречей я хотел еще раз пройтись по набережной, чтобы немного развеяться и, если возможно, унять волнение, охватывающее меня.