II. Аннеска

Поветрие, 2022

Во времена, когда мост Юдиты соединял пражские берега воедино, юная монахиня по имени Аннеска покидает родное аббатство, дабы исполнить великую миссию. В ее руках – чудотворная реликвия, которую надлежит вместить в десницу Помазанника Божьего. Покинув монастырь, Аннеска попадает в мир, полный символизма и контрастов – где переплетаются явь и сон, святость и суетность, ясность и кромешная тьма, где безумие стремиться поглотить страждущую душу. И только Божественное Провидение дарует свет надежды, оборотная сторона которой – стремление к недостижимому спасению собственной души.

XVIII

«Вероятно, я мог бы добраться до Праги значительно быстрее, если бы не усилившееся во мне безразличие — из-за того, что вновь мне предстояло истратить очередной отрезок своей жизни на подвижничество, пренебрегая своим покоем. Вспоминая свою страсть к житию во имя Бога и только него, которой была полна моя душа еще не так давно, теперь я с горечью был вынужден признать, что в мыслях своих я уже давно не мог соответствовать сему идеалу, но с радостью бы отказался от него в пользу спокойной городской жизни. К сожалению, отступать мне было уже некуда.

Из Фарана мой путь лежал в порт города Акры, а уже оттуда на одном из торговых судов — к берегам Франции, в Марсель. Признаться, мне пришлось немало потрудиться, чтобы убедить хотя бы одного из капитанов местных судов в том, что являюсь хорошим счетоводом и писарем, а не просто мошенником, стремящимся скрыться от стражи в другой стране, или авантюристом-грабителем, готовым ради наживы или удовольствия перерезать глотки всей команде корабля во время сна. Как бы то ни было, после ряда неудач я все-таки нашел общий язык с одним из покорителей морей. Жаль, что сие знакомство стоило мне едва ли не треть моих запасов монет, которых пусть и имелось тогда предостаточно, все же было куда меньше, чем в пору моего пребывания при дворе, ибо унести на себе я мог лишь пару кошелей. Впрочем, вряд ли у меня был выбор, так что я не сильно жалел тогда о невозможности быть бережливым.

Уж не ведаю почему, но большая часть людей, с которыми мне пришлось делить свой путь через морскую пучину, явственно невзлюбили меня едва я только поднялся на борт их судна. Я постоянно ловил на себе их недобрые косые взгляды, всеми силами стремясь лишний раз не напоминать о себе и не покидать без крайней надобности своего соломенного лежака, расположенного в одном из самых темных и забытых всеми углов корабельного трюма. К сожалению, пустые, да разбитые ящики и груды всяческого хлама не сумели уберечь меня от распри. Гибельное семя вражды вопреки всем моим стараниям все же дало всходы.

В один из многих дней нашего пути, примечательный хорошей погодой и долгожданным солнечным светом, я, возрадовавшись сему факту, вышел на палубу, дабы хотя бы ненадолго побыть на свежем воздухе. К несчастью мое наслаждение безмятежной водной гладью оказалось скоротечным, ибо один из моряков, терзаемый то ли бездельем, то ли желанием продемонстрировать своим соратникам собственную удаль предательски подобрался ко мне со спины и ударил меня по голове так, что я тут же упал навзничь. Пока я приходил в себя, пытаясь привести в порядок глаза и вернуть утраченную способность видеть, сей головорез тщательно ощупывал мои одеяния в поисках чего-либо ценного. Когда же его нечестивые руки нащупали печать святого Гильома на серебряной цепочке, обвивавшей мою шею, он тут же вознамерился с победным кличем присвоить ее себе. Однако стоило ему прикоснуться к реликвии, как у всех на глазах его руки тут же усохли, превратившись в подобие безжизненных сорняков. А далее не миновало и половины дня, как он мучительно заболел уже всем телом, чтобы к концу дня отправиться в мир иной…

Стоит ли говорить, что сей случай положил конец моим притеснениям до самого конца сего вынужденного морского странствия? Благодаря ему я также прослыл среди оставшейся команды великим колдуном. Более никто и не думал о том, чтобы даже заговорить со мной, включая капитана, который, как и все, втягивал голову в плечи, стоило мне оказаться рядом с ним. Впрочем, несмотря на изменившееся ко мне отношение со стороны слуг моря, я продолжал исполнять возложенные на меня обязанности по переписи корабельного груза, ради которых я и был взят на борт этого корабля. Ввиду того, что путешествие через водную бездну заняло больше времени, чем я предполагал, сия скучная и неинтересная в иных обстоятельствах работа — вести перечень грузов, записывая их на ветхих свитках чернилами отвратительного качества — была одним из немногих осмысленных занятий, помогавших противостоять унынию. Она сменялась только убогой трапезой и созерцанием лиц моряков, изможденных тяготами моря и бесконечным пьянством, поэтому я нередко ловил себя на мысли, что даже это однообразное занятие начинало мне нравиться.

За день до того, как нам предстояло увидеть долгожданные брега, неожиданно разыгралась жесточайшая буря. Тогда моряки, рискуя быть смытыми за борт огромными волнами, начали бросать в бушующее море самые разнообразные вещи, попадавшиеся им под руку — вероятнее всего исполняя какой-то неизвестный мне ритуал. Не ведаю, что нашло на меня, но я присоединился к ним в сей безумной забаве. Пораженный в те минуты самым настоящим дьявольским умопомрачением, я вдруг решился выбросить за борт печать святого Гильома, которая в те мгновения показалась мне истинной причиной всех неурядиц последнего времени. Однако стоило мне поднять перстень над своей головой и замахнуться для броска, как черные небеса разверзлись, и появился ангел в золотом сиянии. Видимый должно быть лишь мне, он ледяным голосом повелел мне не сметь отступать от Бога и тотчас же прочесть спасительную молитву. Вняв гласу его, я сотворил молитву. И она воистину была спасительна, ибо ко всеобщей отраде она ознаменовала стремительное окончание смертоносного шторма. Следующий день наступил быстро — мы наконец-то прибыли в Марсель».