Кто я сегодня?

Писака Ежова

Максиму каждую ночь снится один и тот же кошмар: маленький мальчик на дне темного погреба. Чтобы понять мотивы своего отца-садиста, который и запер там ребенка, Максим решается на безумный эксперимент. Он похищает влюбленную в него девушку и закрывает ее в доме без окон…Удастся ли Максиму не перейти тонкую грань, которая пока еще отделяет его от отца-убийцы?Сможет ли он по крупицам собрать свою жизнь и простить родителей за свое искалеченное детство?Получится ли у него когда-нибудь полюбить?

Глава 2 (Алина, сейчас)

Осмотреть весь дом мне не удалось. Скрип дверной ручки и поворот замка заставил меня мгновенно вжаться в проход между коридором и дальней комнатой. Я, что было сил, прижимала к себе сумку, надеясь на неё как на боевое оружие.

Почему-то в голову лезли слова: «Отче наш, Иже еси на небесах, да святится имя твоё…» Что это за слова, я не знала. Но они, однозначно, приносили мне облегчение.

Скрип прекратился. Дверь открылась и тут же захлопнулась, теперь уже с внутренней стороны. Тот, кто пытался войти, вошел. Он включил свет в прихожей, и уверенными шагами направился в мою сторону.

— Да приидет царствие твое… Да будет воля твоя. — Неведомые слова заполнили мою голову, полностью вытесняя прочие мысли. Если бы не они, я бы, скорее всего, уже грохнулась в обморок, так меня колотило.

Шаги приближались. От растущего напряжения горло сжал спазм и я закашлялась. Шаги ускорились. Щелкнул выключатель. И я на некоторое время ослепла от яркого, как прожектор, света.

Преодолев страх, я распахнула глаза и увидела прямо перед собой взволнованное лицо молодого мужчины. Первое, на что я обратила внимание, были его глаза. Сине-голубые. Небольшие. Но на них невольно задерживаешь взгляд из-за цвета. Как будто темно-синюю гуашь разбавили. Оставляя в центре, ближе к зрачку, первоначальную синеву.

В них мелькало беспокойство и одновременно какая-то трогательная забота. Я поняла, что он был удивлен моим испуганным видом.

— З-зз-здравствуйте! — Я, слегка заикаясь, поздоровалась.

Сместив взгляд с его глаз на руки, я увидела, что в одной руке он сжимал огромный букет лилий, а в другой — плюшевого медведя.

Он был на целую голову выше меня. И, наверное, массивнее раза в три. Сплошные бугры мышц под тонким вязаным свитером. В голову пришла ассоциация: боевая машина. Но я не испугалась этого сравнения. Наоборот, мне казалось, что этот человек пришел, чтобы защитить и вытащить меня отсюда. Я молчала. И, боясь реакции на откровенное разглядывание, смотрела на него исподтишка. Приятный. Да, что уж греха таить, не просто приятный, а красивый… Несмотря на весь ужас ситуации, которая пугала меня до зубодробительного стука, я не могла это не отметить.

Высокий лоб нисколько его не портил. Скорее придавал еще большую мужественность. Я почти убедила себя, что человек с таким открытым и красивым лицом не может причинить вред. Я внутренним чутьем, шестым чувством, или третьим глазом, чувствовала, что он мне поможет. А, может, мне хотелось так чувствовать… Я даже невольно поддалась вперед. Но, остановилась.

Он молчал. Не двигаясь, словно изучая меня. Это не могло не напрягать. И я опять занервничала. Образ парня казался мне смутно знакомым. Но эти чертовы мысли опять ускользали, не давая мне ничего вспомнить. Меня это жутко злило. И я, не сдержавшись, выпалила:

— Извините, но я не знаю, кто вы…

Незнакомец вскинул бровь, показывая недоумение. Затем на его губах мелькнула подобие улыбки. Или даже легкой ухмылки. А, может, мне просто показалось… Он устало опустился на пол и, мотая головой из стороны в сторону, бормотал: «О, нет! Опять? Только не это…!»

Его бессвязные слова как будто сдули меня и превратили в сморщенный, вялый воздушный шар. Я ссутулилась, и безвольно смотрела на единственного человека, который мог мне всё объяснить. Я не могла ничего анализировать. Как, оказывается, много значат для нас воспоминания. Это не просто «старые кадры» потертой кинопленки, которые ты, при необходимости поулыбаться или погрустить, извлекаешь из катушки своей памяти. Нет. Всё гораздо сложнее.

Я стояла, молча наблюдая, как человек напротив почти сотрясается в беззвучных рыданиях. И не могла понять, как на это реагировать. Я не знаю, почему он так расстроен. Я не знаю, должна ли я его успокаивать. Я не помню ни его. Ни наших с ним отношений. Да, черт возьми, я себя-то не помню.

Он убрал ладони с лица, и, продолжая качать головой, жалостливо смотрел на меня. Плюшевая игрушка и цветы валялись тут же, на полу. Если медведь держался очень даже бодро, то цветы напоминали меня в тот момент. Они подвяли, сморщились и склонили головы, словно ожидая приговора. Наконец, парень заговорил:

— Как я боялся этого! Всё было так хорошо… И вот опять. Снова всё по кругу. Твои приступы… Они не прошли… А я так надеялся! За последние пару лет я напоминаю тебе это уже в двадцать первый раз. Тебя зовут Кристина. И ты — моя жена…