Иллюзия отражения

Петр Катериничев, 2007

Догадывался ли бывший аналитик разведки Олег Дронов, когда бросился к девушке на шоссе, что, повинуясь главному закону настоящего мужчины спасать и защищать, он лишь попадает в заранее приготовленную для него западню? Идет большая игра, и кто станет охотником, а кто добычей, решит лишь случай или Бог.

Глава 20

А я слушал все это, смотрел на Данглара и думал себе: а зачем все-таки господин барон затеял эту «сагу для идиотов с оркестром»? Хотя — тоже понятно. Какой бы идиотской ситуация ни выглядела, манипуляторы нестойкими душами, как правило, достигают своей цели: люди начинают сомневаться, тревожиться, бояться, становятся пугливыми, подозрительными и жестокосердными одновременно, превращаясь из разумно мыслящих существ в толпу. Лишить людей собственного мнения, сбить в толпу, пусть даже расфасованную перед ящиками телеприемников в собственных квартирах и особняках или зависших в Паутине, — вот цель и задача любой власти: толпа послушна и управляема, ей нужно только время от времени напоминать имя виновников всех бед и вливать свежую кровь — взрывами террористов, «справедливым возмездием»… Любая власть стоит на крови и без крови ей не обойтись. И то, что является законом для одних, другими воспринимается беззаконием, и ничего тут не поделаешь и не переделаешь. Таков мир.

— Вы хотите предъявить мне обвинение, господин Данглар? — севшим от сдерживаемой ярости голосом спросил Фред.

— Я предпочту пока этого не делать.

— Тогда зачем вы устраиваете этот балаган? — не сдержалась Бетти.

— А до вас, госпожа Кински, очередь еще дойдет.

Диего улыбнулся, опустив уголки рта:

— Господин префект, я очень бы попросил вас быть вежливым с госпожой Кински. Она очаровательное дитя, и видит бог, все мы ее очень любим. Нам было бы крайне неприятно, если бы вы вновь перешли границы светских приличий и унизились до грубости. Грубость, высокомерие, чванство — удел хамов и сволочи, волею судеб вознесенных на эфемерные вершины… Но вы-то, барон, должны понимать всю ответственность вашего положения… и всю иллюзорность иных вершин.

Похоже, от столь изысканного выговора барон смешался и даже слегка порозовел. Тем не менее он встал, поклонился Элизабет и церемонно произнес:

— Прошу простить меня, госпожа Кински, в запале я был не вполне вежлив.

И тут — взорвалась Бетти:

— Какая к лешему вежливость, Данглар! И прекратите паясничать, и вы, и ты, Диего. Я понимаю, что ты руководствуешься самыми благородными помыслами, но поверь, я совсем взрослая девочка и сумею себя защитить.

— А вот это верно. Госпожа Кински владеет кроме английского немецким, испанским, итальянским и русским языками, отменно стреляет из пистолета, мастерски отрабатывала на полигонах кратковременные огневые контакты, хотя в реальных переделках, в отличие от господина Вернера, ей побывать не довелось… Что еще? Творчески использовала шокеры, шнуры, заколки-стилеты и иные бабск… извините, дамские штучки. Участвовала в неких совместных проектах МИ-6 и ребят из Лэнгли, а потом вдруг, ни с того ни с сего, попала в немилость, ушла в депрессию и была уволена вчистую, даром что под суд не угодила… И с чего, спросите вы? Влюбилась скромная девушка в чернокудрого красавца, а чернокудрый красавец оказался кадровым офицером Моссад, и качал через милую подружку информацию, и вербанул кого-то еще из женского состава упомянутого ведомства Соединенного Королевства, чего девушка не перенесла и чуть не лишила жизни и возлюбленного, и его новую пассию, и самоё себя… Мутная историйка, а, госпожа Кински?

Элизабет промолчала, подняла на Данглара потемневший взгляд:

— Вы закончили?

— С вами? Пока да, — отрезал Данглар, развернулся всем корпусом к Гонзалесу: — Но не с вами, господин Гонзалес. Или как на самом деле? Диего Карлос Антонио де Аликанте?

Ваша история проста как мир. «Жил на свете рыцарь бедный…» Молодой человек комплексовал. Молодой человек мечтал о славе. Рассорился со всеми, сменил имя, вопреки воле родных, стал военным, но… Военная карьера не задалась. Он успел повоевать почти на всех материках и во всех войнах. Итог? Четыре ранения, контузия, близкая старость, одиночество, навык пить ром и виски не разбавляя… Что и кому вы хотели доказать, Диего? Что вы скиталец? Конкистадор? Кортес? Что вы делаете здесь, потомственный испанский гранд? Кого и от чего вы можете спасти? Ведь вы умеете только разрушать!

Барон Данглар сокрушенно покачал головой. Чувствую, меня он оставил на десерт. Бесчестный и коварный русский, служитель «империи зла»… А что поделать? А ничего. Клише, какие втюхивали в голову западного обывателя более полувека, так и останутся в тех, кто их принял за чистую монету. А если уж говорить правду… Мы и к себе-то злы, так кто к нам будет добр? Бессмысленно жить мы не хотим, а осмысленно — не умеем.

А Данглар вдруг улыбнулся смущенно, спросил:

— Пожалуй, я выпью еще кофе. И приготовлю сам. Кому-то еще?

— Мне, — отозвался я.

И барон занялся приготовлением изысканного напитка при полном молчании присутствующих. А что было говорить? Нечего. Перебрасываться шутками — глупо и неуместно. Говорить о том, что все между нами осталось по-прежнему, — тоже. Барон свое дело знал: посеешь недоверие — пожнешь вражду.

А сейчас он просто давал возможность всем «потереть нервы». Ощутить свою уязвимость и убогость, свою потерянность и свою тревогу… А тревожиться было от чего. Ладно я — человек отвязанный, привыкший на просторах отечества к тому, что кто силен, тот и прав: так было раньше, так сейчас. На Западе то же, но облечено в стойкие рамки законов и установлений, в малопонятные юридические формулировки и уходящие в глубь столетий письмена хартий и постулатов, призванных охранять власть тех, чьи предки некогда были сильными и дерзкими, чтобы ее завоевать. И Диего, и Фред, и Бетти — люди Запада, пусть и потравленные войной, но…

— Итак, — барон поставил передо мной чашку свежесваренного кофе, — Олег Дронов. Вы для меня, да и для всех присутствующих, самый любопытный персонаж.

— Персонажи бывают в мистериях. А я просто человек.

— Угу. Вот только слово «просто» к вам не очень подходит. О вас справки было навести труднее всего: «железный занавес».

— Он давно проржавел. С обеих сторон.

— И тем не менее. Что касается вас, господин Дронов, мы можем только предполагать. И что мы предполагаем? Вы человек интеллекта.

— А в душе вы мне отказываете?

— Одно другому не мешает.

— Когда как.