Главный переход

Пантерина Трамич

Книга создавалась в течение двенадцати лет, хотя идея возникла ещё в 2001 году. У многих персонажей нет прототипов, они порождены чувством любви автора к многоликости и нарядности бытия. Желание транслировать ощущения от родного города периода детства тоже сыграло видную роль. Не обошлось, мягко скажем, без так называемого магического реализма. Но книга не детская.Будучи выходцем из конструктивистского дома, историком архитектуры, автор особенно гордится конструкцией романа. И юмором впотьмах.

X. Крайний путь

Первого июня, в час ночи под высоким, тёмным звёздным небом, напоминающим о вечности, и, в то же время, на пороге бесконечного мира грязных, унылых железнодорожных путей дядя Лёша стоял и ждал. Сам не зная чего. Ветер был холоден и насквозь продувал одежду. «Лето, ёлки-палки», — думал сторож, глядя по сторонам почти по-совиному.

Здесь космос поворачивался к людям мрачнейшим боком. Крайний путь, на высокой насыпи которого бдел дядя Лёша, походил на длинный странный коридор, отделённый от остальных путей кишками депо с незрячими окнами. Со стороны Пантелеевки, в результате заделывания дыры, где прежде устраивались перекуры, единственным лазом на крайний путь остался зазор между лабораторией и грязно-бетонным забором, ограждавшим двор с выгоревшим домом. Сторож стоял недалеко от лаза, боялся сделать лишний шаг и всё смотрел, смотрел, смотрел…

Облезлый фасад электротехнической лаборатории, выходящий на путь, в наглом фонарном свете желтел, как зубы курильщика. Плохо пахло. Массивные шершавые столбы, державшие руками-перекладинами провода, казались едва ли не начальниками космоса. А провода — его венами, монотонно гудящими.

Сторож проверил время: пятнадцать минут утекло. Вздохнул и затеял второй безнадёжный акт озираний по сторонам. Думалось: ещё немного, и местность вберёт пришельца в себя. Сам путь притягивал всё больше внимания. И потянуло туда, и в голове промелькнуло, что это река с чёрной гнилой водой, шевельнёшься — и упадёшь в эту воду.

«Стикс, — пронеслось в голове — оборвалось… сигнальным звуком приближающегося поезда. — Поезда? — поймал себя на мысли загипнотизированный. — Нет, не похоже на поезд. Не похоже… на… поезд…»

Дяди-Лёшино лицо просветлело. Из чёрной вязкой пустоты, возвещая бархатным басом о приближении, плавно, величественно, выплывал огромный белый корабль. Точнее, пароход с высокими трубами, похожими на любимые трубы ТЭЦ. И посветлело вокруг, стих ветер. Когда корабль («Всё-таки, корабль», — решил про себя вызволитель) подплыл максимально близко, в лицо повеяло лёгким бризом. Белое величественное чудо ещё раз возвестило о своём прибытии и остановилось. Дядя Лёша не сводил с него глаз.

С минуту ничего не происходило. А дальше сторож увидел, как внизу, у самого днища корабля, открылась узенькая дверца и оттуда прямо на рельсы спрыгнула маленькая кудрявая женщина.

— Дядя Лёша — это вы?

Он стоял раскрыв рот и ни слова не отвечал.

Женщина, чуть набычившись, вскарабкалась к нему по насыпи, держа что-то в одной руке, а другой хватаясь за воздух, перевела дыхание и, затормозив в полуметре, с тревожным раздражением уставилась в сто́рожеву изумлённую физиономию.

— Вы тоже ангел? — выдавил сторож.

— Господи, да какой я вам ангел? Я — Мишина мама, — обрадовалась женщина и пожала вызволителю руку.

— Мишина?

— Мишина-Мишина. Спасибо вам огромное, что Мишу вызволили. Вот ему носочки шерстяные. У вас похолодает скоро, а я вот связала.

Дядя Лёша посмотрел на корабль. Он был всё таким же грандиозным и ослепляюще белым.

— Я вас понимаю. Ваше недоумение… Ах да, тут ещё просили бутылочку с жидкостью передать и записку с инструкцией. Вот тут они, смотрите: я в левый носочек кладу. — Женщина достала из кармана записку с бутылочкой, покрутила носочки, определяя, какой из них левый, и аккуратно сложила в него предметы сегодняшней встречи.

— Вы кто?

Женщина посерьёзнела.

— Вы что, глухой? Я — Мишина мама. Бутылочку не потеряйте. От вороны прячьте. Она себе всю жидкость хочет.

— Ну хорошо, ладно, не потеряю. А что за корабль? Он что, не ангельский разве?

— Ангельский. И мне пора. Я не могу объяснять.

— Нет уж, объясните, пожалуйста. — Сторож посмотрел на Мишину маму запредельно проникновенно. Та, обернувшись на корабль, решила порассказать.

— Ну как вам объяснить? На этом корабле плавают те, кто… э-э-э… ну как вам объяснить? Кто в Бога не верил, но заслужил чего-то… такого…

— Как это?

— Так. Неплохие люди, но не обретшие… Ну вы ж понимаете.

— Но вы сейчас, по-моему, в Бога верите.

— Верю, конечно. Да и на корабле неплохо. С нами плавает замечательный ангел, он и велел мне передать записку.

— Ну хорошо, а…

— Может, вам всё устройство мира подробно изложить?

— Можно.

— Можно… Как будто бы я знаю… Послушайте, меня ждут. И мне здесь не нравится.

— А что внутри корабля?

Женщина испугалась, попятилась.

— Что с вами?

— Вы бы ещё спросили, как там в раю.

— А что, у вас внутри корабля рай?

— Какая вам разница? У нас там мир. И покой. Вокруг вот что, — и она кивнула в сторону чернеющего пути, — а мы — там.

Корабль вновь пробасил, из кормовой трубы повалил густой пар.

— Зовут. Передайте Мише, что я его очень, очень люблю. Но он заслужил большее, нежели я, поэтому… Поэтому не увидимся, наверно.

— Странно. Всё это странно.

Мишина мама пожала плечами, всхлипнула и, моментально спустившись с насыпи вниз, открыла узенькую дверцу свою. Оглянулась. Помахала дяде Лёше и шагнула внутрь.

Взгляд вызволителя прошерстил весь корабль и не нашёл альтернативных дверей. Одни лишь каютные окна. Они уютно золотились или спали, отражая свет фонаря. Корабль сделал предупредительный сигнал об отплытии и тронулся с места.

Опять лицо обдал прохладный солёный бриз, и сторож, провожая глазами корабль, подумал, что сам не отказался бы вечно плавать на подобном судне. Чудо, с достоинством, скрылось в нечистой мгле, пробасив пару раз напоследок, и только тихий свет и шлейф морской свежести длились какое-то время здесь, в этом мире. А после — и терпкая тёмная хмарь, и запах — взяли своё, и вызволитель понял, что замерзает.