Главный переход

Пантерина Трамич

Книга создавалась в течение двенадцати лет, хотя идея возникла ещё в 2001 году. У многих персонажей нет прототипов, они порождены чувством любви автора к многоликости и нарядности бытия. Желание транслировать ощущения от родного города периода детства тоже сыграло видную роль. Не обошлось, мягко скажем, без так называемого магического реализма. Но книга не детская.Будучи выходцем из конструктивистского дома, историком архитектуры, автор особенно гордится конструкцией романа. И юмором впотьмах.

Дизайнер обложки Сергей Александрович Груздев

Корректор Мария Олеговна Торчинская

© Пантерина Трамич, 2021

© Сергей Александрович Груздев, дизайн обложки, 2021

ISBN 978-5-0053-8077-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

По крайней улице вместе с порывом ночного апрельского ветра пронёсся растрёпанный человек. Руки раскинул в стороны, верно хотел взлететь, глазища горели, рот растянулся в крике:

— Конец света! Конец света скоро! Небо сошло на землю! Последние времена!!!

Одной ногой проскользил по луже, брызги взметнулись к стене — старой стене шестиэтажного дома, пыльно дремавшего за фонарём. Шарахнулся от воды к железной дороге, содрал с одного из кустов горсть листьев и швырнул их в табличку, гласящую: «Берегись поезда».

— Берегись поезда! Берегись поезда!!! — демонически прокричал человек и, перекрестившись, умчался за угол.

Дом по-прежнему спал. Где-то чирикнула птица.

Безумный ветер сбавлял свою скорость, с неба упало несколько капель дождя, появилась луна — большая и удивлённая… вперилась в стену-лицо спящего дома, потирая собственный лик о тонкое облако и деловито белея. На крыше, слушая звуки улицы, сидели двое. Он и она. Не просто сидели: пили кефир из высоких стаканов. Мужчина был длинным, с вытянутым, как туловище, лицом, в смятой шляпе. Внешность его приятельницы совсем выходила за рамки здравого смысла. Как так этой паре давалось сидеть по центру железного ската крыши и не съезжать — неизвестно. То же можно сказать про пакет кефира, притулившийся к парочке сбоку.

Провожая взглядом кричавшего человека, успевшего перечеркнуть перекрёсток соседних улиц, мужчина спросил:

— Это что?

— Это Травкина брат. Вечно преувеличивает. С тех пор, как свихнулся.

— А-а, — с пониманием улыбнулись в ответ. — Ты погляди-ка лучше, какое небо сегодня!

— А что? Разве особенное?

— Ещё бы. Сегодня всё особенное! Ты погляди. — Помолчав с полминуты, он указал куда-то вперёд и умиротворённо призвал: — Смотри. Давно их не наблюдалось.

Огромная северная сова пролетела над крайней железнодорожной веткой, полусонно, но убеждённо работая крыльями, и, трижды проухав бархатно, растаяла в темноте.

— Почитай нашу…

— Сказку на ночь? — усмехнулась она и достала из-под себя тонкую книжицу, тут же вчетверо выросшую, словно тесто-замес на дрожжах. Раскрыла: — Граждане уважаемые, неужто не понимаете? Конец света — он по-любому скоро. По космическим меркам — раз, и привет! Осталось недолго до неприличия.

— Хватит.

— Что за ересь?

— Ересь, да. Кто-то левый вторгся в нашу переписку, я как чувствовал.

— Нет, а кто понаписал-то, не пойму. Где ты книгу оставлял вчера? Деловую документацию где разбрасываешь?

— Тихо.

Он глотнул кефира, и стало темно, как будто бы фонари на узенькой безлюдной улице погасли, хотя они и не гасли вовсе, и луна жила сегодня ярко. Оба сидевших на крыше насторожились и начали вглядываться в недра железнодорожного мира, откуда надвигалось чёрное облако копоти. Послышался свист поезда. Через секунду, встретившись с облаком копоти и поглотив его, на крайнюю железнодорожную ветку ворвался чёрный поезд без окон и фар. Без окон… зверски длинный, состав выгромыхивал из пустоты вперёд, и, несмотря на то, что нёсся с огромной скоростью, конца ему не было видно. Свист, не смолкавший ни на секунду, психопатически вспарывал мир. Короткие волосы девы вздыбились, мужчине едва не сдуло шляпу.

— Поехала, сволочь, по чьи-то души, — сказал кавалер и допил из стакана.

Соседка с горькой иронией произнесла короткое «хех» и вдогон допила кефир. Поезд уехал.

— Тут в пакете у нас на пару стаканов ещё. Допьём? За здоровье чьих-нибудь душ, — предложила она и кивнула, согласившись сама с собой, и разлила остатки. — Вот бы чёртовы наши пути кефиром залить, чтоб не ездило. Поезд замучал по самое немогу.

— При подобном раскладе не совы, а чайки летали бы здесь.

— Почему? А может быть, ангелы?

— Наглая ты. Ангелов ей подавай.

— Можно не ангелов, а кого-то — по крайней мере, светлее нас. До коего предела с тобою будем мы изображать, что за порядком здесь следим? За сверхпорядком, ты заметь, а не хухры-мухры.

— Именно до конца света.

— Пф-ф. Не хотелось бы, вроде, чтоб завтра настал, но, с другой стороны, я, к примеру, устала. Главное, есть у меня опасения: свет когда кончится, наши тщания по слежению за порядком бессмысленными окажутся.

— Кто его знает.

Луна заглядывала в стаканы с кефиром, делаясь явно белее, сильней; с каждой минутой свет её рос, раскалялся.

— Раскочегаривается, — заумилялся он, — от нашего кефира. А ты говоришь: свет. Что под ним понимать? Химический солнечный? Или?.. Что думаешь? Кефир производится из молока. В молоке природная мамина лю…

— Думаю, коровам по барабану.

— Любовь. Ты меня перебила. Любовь бесконечна.

— Да что ты? Коровы не понимают, что поят чёрт-те кого. При чём же любовь? А мы с тобой благородные, выпили за здоровье душ, а брату Травкина, душевнобольному, думаю, не полегчало. И от луны от твоей у него не здоровье, а острый психоз. А ты говоришь, свет.

Над крайним-бескрайним путём прошелестела прежняя птица — вспять, и веялась следом за ней, полушлейфом, почти что никем из живых не слыханная мелодия.

Он сменил тему:

— Кошка не выздоровела?

— Я её не видала.

— А кто там шастает у гаражей? Глянь. Не она?

— Не вижу.

— Зачем же тебе тогда бу́ркалы здоровенные?

— Я в темноте лучше вижу. Забыл? Луна твоя шпарит чрезмерно.

— Ну, знаешь.

Освещение мягко вернулось к нормальной своей интенсивности. Внизу послышались крики. Следом кто-то стал колотить в подъездную дверь и матерно выражаться.

Мужчина в шляпе вздохнул и, отставив стакан, объявил с досадой приятельнице:

— Пойду-ка проверю, что там у меня за бардак.