Эпидемия

Павел Кремер

Смертность от вируса начала увеличиваться и достигла 8% от количества заболевших. Болезнь не щадила никого, ни простых людей, ни политических лидеров. Из-за высокой смертности, от этого вируса количество населения на земле уменьшилось на одну восьмую, и мировая экономика разрушилась. Мне было жалко кота Шредингера, но я знал, что мы должны пожертвовать им ради спасения жизни сотни тысяч людей, которые умрут, если мы не остановим эпидемию.

Глава 5. Первые шаги в Израиле

Ворота были на запоре.

Всем лучше так, верха решили.

Вдруг появилась брешь в заборе,

евреям выезд разрешили.

Я приехал в Израиль. Подвергся допросу соответствующих органов и был направлен в центр абсорбции в Хайфе для одиночек изучать иврит. Для меня и не только для меня, я думаю, это было воистину райское место. Мы приехали из разных стран. Очень отличались друг от друга и говорили на разных языках. Получили разное воспитание. Среди нас были богатые и бедные, религиозные и светские, умные и глупые. Причины приехать в Израиль тоже были разные. Одних укусила муха сионизма, другие вырвались из нищеты и стремились к лучшей жизни. Были и такие, которым не хватало свободы или владела жажда к приключениям. Встречались и необычные экземпляры. Например, одна девушка из очень богатой еврейской семьи искала жениха. Она приехала из Мексики, жила там в трехэтажной вилле с родителями и слугами. У нее была любовная связь с простым мексиканцем индейского происхождения. Однажды родители поймали её во время любовных утех в спальне. Они выгнали девушку из дома и отправили в Израиль искать жениха. Каким будет жених, их не очень волновало: бедным или богатым, красивым или не очень. Главное, чтобы он был евреем и нравился их дочери. Эта девушка восприняла происходящее очень серьезно, она любила своих родителей и очень хотела к ним вернуться. Она подходила к парням, которые ей нравились, рассказывала им историю своей жизни, раскрывала свои намерения, а также показывала фотографии своих родственников, своего дома в разных ракурсах и гаража, в котором находились несколько фешенебельных автомобилей разных марок. Была еще одна девушка, которая почти каждый вечер выходила со своей любимой подушкой и искала, с кем бы провести ночь. На другой день утром после того, как я появился в центре абсорбции, ко мне подошел парень и на чистом русском языке спросил, привез ли я половую тряпку. У меня было два чемодана, с которыми я приехал в Израиль. В одном была одежда, в другом — книги, в основном по специальности и шахматам. Половой тряпки среди них не было. Было, правда, еще 100 долларов. Это был мой первоначальный капитал для начала новой жизни в Израиле. Я подумал, что на 100 долларов я смогу купить половую тряпку и даже несколько, если это так необходимо на моей новой родине. Но, прежде чем бежать в магазин, я осмелился спросить, для чего нужна половая тряпка. Он засмеялся и сказал: «Как для чего? Будешь богатым евреям пол мыть». И отошел. Я был парнем сообразительным и сразу понял, что это шутка. Так и оказалось — это был прикол, ведь этот парень был «с» Одессы. Всем новоприбывшим из Советского Союза он задавал этот вопрос, и чем новоприбывший больше смущался, тем громче он смеялся. Мы жили на всем готовом около моря в окружении таких же полных надежд и оптимизма юношей и девушек. Купались в море, устраивали вечеринки, влюблялись, ссорились и, конечно, изучали иврит. Между собой старались говорить на иврите и довольно неплохо понимали друг друга. В Ленинграде я довольно часто выпивал, попробовал и здесь. Не пошло, было очень жарко и душно, и из ребят почти никто не пил. Утром после пьянки я очень плохо себя чувствовал, болела голова. Уроки иврита начинались с самого утра. Я относился к ним очень серьезно и не хотел пропускать. Поэтому почти что бросил пить, что при таком климате и отсутствии собутыльников было совсем не тяжело. Но и без выпивки не было скучно. Каждый день приносил что-то новое. Приведу несколько примеров. У нас был молодой репатриант из США, он был наркоманом. Во время обеда ему нравилось подходить к столам, за которыми мы сидели, хватать еду руками прямо из наших тарелок и быстро отправлять к себе в рот. Его это очень веселило. Нам это надоело, но мы не знали, как от него избавиться. Пожаловались на него администрации. Приехала полиция с собакой. В его комнате нашли наркотики. После этого он исчез и больше не появлялся. Была еще одна девушка, которая пришла к директору центра абсорбции, сказала, что она беременна, и попросила, чтобы ей сделали аборт за счет государства. Администрация начала выяснять, от кого она беременна. Вызывали всех парней нашего центра абсорбции по одному и допрашивали, но никто не признался. Девушка тоже. Чем это закончилось, я не знаю. Во всяком случае, я был вне подозрений. Когда срок пребывания в центре абсорбции начал приближаться к концу, я начал искать работу в центре Тель-Авива и Хайфе. Я хотел найти работу, которая бы соответствовала моему образованию и опыту работы в Союзе. Но это оказалось совсем не просто. Когда я приходил в офис компании, где требовался инженер, и начинал, как мне казалось, говорить на иврите, меня с трудом понимали, и я их тоже почти не понимал. На английском я мог читать и немного писать. Но говорил и понимал очень слабо. В Союзе мы изучали английский по сталинской методике. Читай и пиши, а разговаривать по-английски не обязательно. Если будешь много разговаривать по-английски, можешь превратиться в фарцовщика, а то и того хуже — в шпиона. Во время собеседования меня спрашивали, чем я занимался в Союзе. Я начинал с воодушевлением рассказывать чем. Никто не понимал, о чем я говорю. Проблема была не только в языке. Как я понял позже, тогда в Израиле этим никто не занимался и ни у кого не было ни малейшего понятия, что это такое. Обычно меня конкретно спрашивали, что я умею делать из того, что требовалось в их компании, куда я пытался устроиться. Я выяснял, что нужно делать, мне объясняли. Оказывалось, что конкретно я ничего не умею из того, что им нужно. В этом я им честно признавался. На этом собеседование заканчивалось. Иногда, если мне хотелось особенно впечатлить работодателя, я предъявлял ему документы об образовании и работе в Союзе. Его это, конечно, очень впечатляло, но он все равно отказывал мне, а для того, чтобы меня утешить, говорил, что для их работы я overqualified (переквалифицирован).