Класс. История одного колумбайна

Павел Астахов, 2021

Только за последние четыре года в России произошло 7 случаев расстрела учащихся в образовательных учреждениях. Кто виновен в том, что молодые люди расстреливают своих однокашников? Может, государство с его беспомощным «управлением» культурой, «заботой» о морали и нравственных ценностях? Или кинематограф, который «крутит» по всем кинотеатрам страны бездуховные и пошлые поделки, мерзкие ужастики и пошлость? Что они несут молодым людям? Агрессию, упадничество, безысходность… Этой – одной из самых тяжелых проблем нашей действительности – и посвящен новый роман Павла Астахова. В этот день у Дмитрия Свободина все пошло наперекосяк. Рано утром умерла бабушка, которая его воспитывала. Потом ему пришлось терпеть хамство санитаров и участкового. Потом ему всыпали на работе за опоздание. Потом он поругался с отчимом, который презрительно назвал его неудачником и, вдобавок, тем обидным прозвищем, которое прилипло к нему еще в школе. В школе… Именно она была источником всех его бед и неудач. И та троица одноклассников, которые нам ним издевались, – тоже виноваты, что он неудачник. И тупой физрук, который постоянно унижал его перед девчонками. И вся та жестокая, лживая, душная атмосфера 11 «Б» класса… И ничего в затуманенном сознании не осталось, кроме жажды мести. Чудовищной, неуправляемой, дикой, как бешеное животное. Дмитрий схватил помповый дробовик отчима, набил карманы патронами и пошел в школу, которую окончил три года назад. Как раз в это время там проводил урок известный адвокат Артем Павлов… В основе романа – реальные трагические события, которые произошли в нашей стране в последние годы (175-я школа в Казани, школа № 1 в подмосковном городе Ивантеевка, Пермская школа № 127, школа № 5 Поселка Сосновый Бор в Улан-Удэ, школе № 1 Стерлитамака, Керченский политехнический колледж, Амурский колледж строительства и ЖКХ). Книга настолько эмоциональна, настолько сильно побуждает задуматься о судьбе молодых россиян, что, без преувеличения, должна стать настольной для каждого старшеклассника, для каждого родителя.

Все сам

Несколько минут он стоял в коридоре в полной неподвижности, неотрывно глядя на мертвое тело бабушки. И с каждым ударом растревоженного сердца в нем росла горечь, разливаясь внутри ядовитым желчным озером.

«Надо было попросить, чтобы помогли перенести ее на кровать, — пронеслась запоздалая мысль. — Она здесь лежит, как старый, затертый до дыр, ненужный фартук».

А вообще, плевать на всех! Он сам отнесет свою бабулю в комнату.

Вновь проснулся внутренний голос, намекая на то, что до визита полицейского лучше оставить все как есть, но его вторая половина упорно игнорировала эти советы.

Дмитрий отволок безвольное тело бабушки к кровати и, кряхтя от натуги, перетащил на смятую постель. Вытирая взмокший лоб, он неожиданно заметил новенькие наборы красок и фломастеров, лежащих на рассохшейся от времени тумбочке. Там же лежали альбомы для рисования. Все это Маргарита Васильевна приготовила для Вики, его младшей сестры. И хотя Дмитрий пытался отговорить бабушку от лишних трат, та была непреклонна.

«Я хочу порадовать Викулю, она же очень любит рисовать, — сказала она, пряча в альбом конверт. — Ей будет приятно. Тем более девочка без троек закончила учебный год…»

Дмитрий шагнул вперед и, взяв альбом, извлек конверт. Заглянул внутрь, увидел тысячную купюру. Сглотнул подступивший комок. Как бы тяжело ей ни было, бабушка всегда находила возможность подкинуть лишнюю денежку и Вике, и ему, даже когда он устроился на работу и обрел относительную финансовую независимость. На все его вялые возражения она неизменно отвечала:

«Вот станешь большим начальником, тогда будешь помогать мне. А пока чем могу — я тебе помогу».

Парень снова вздохнул. Только сейчас в сознании медленно, с неохотой начало вырисовываться понимание происшедшего. Бабушки больше нет. Нет, и больше никогда не будет. Никогда не будет… От этого зловещего словосочетания словно повеяло могильным холодом, и Дмитрий поежился.

Больше никогда она его не обнимет своими натруженными грубоватыми руками, не приготовит ароматных пирожков с капустой. Да, ей шел восемьдесят восьмой год, она часто жаловалась на высокое давление и сердце, и тем не менее… Лишь теперь Дмитрий понял, как много значила для него эта славная и тихая старушка.

Именно бабушка позвала внука жить к себе после его очередной крупной ссоры с отчимом. И это был самый лучший, спасительный и, пожалуй, единственный выход в сложившихся обстоятельствах — денег на съемное жилье у него не было, а продолжать жить в одних стенах с ненавистным отчимом и матерью, которая почти никогда не проявляла к нему интереса, уже было невозможно.

Бабушка никогда не устраивала скандалов, не читала морали с поджатыми губами: «А вот в наше время…», она всегда внимательно слушала его, изредка высказывая свое мнение. Единственный недостаток — она часто ворчала, если он, уходя, забывал ей вовремя звонить, но это было вполне объяснимо — она просто волновалась, когда Дмитрия долго не было, и никогда не ложилась спать, пока тот не заявится домой.

Он стоял, слушая равнодушное тиканье часов и глухой стук собственного сердца. Внезапно у него возникло ощущение, что со смертью бабушки его собственное сердце стало меньше и слабее. Будто вместе с ее уходом безвозвратно и незаметно улетучилась часть его самого…

Вскоре раздался звонок. И полицейский, и санитары труповозки прибыли одновременно. Участковый представлял собой худощавого мужчину с хмурым лицом, лет тридцати, на котором служебный китель с лейтенантскими погонами болтался как тряпка на швабре. Казалось, он так торопился на вызов, что впопыхах облачился в чужую форму.

Мельком взглянув на тело покойной, он бросил санитарам: «Упаковывайте», а сам жестом показал Дмитрию, чтобы тот шел на кухню. Бесцеремонно расположившись за столом, участковый вынул из планшета бланк протокола и принялся его заполнять.

Дмитрий встал у окна. Скрестив на груди руки, он с нескрываемой неприязнью наблюдал за полицейским. В мозгу гротескной каруселью крутилась пренебрежительно брошенная лейтенантом фраза — «упаковывайте».

Вот же подонок! Это что ему, посылка какая-нибудь?! Или они там все такие в полиции, бездушные служаки?!

— Как фамилия потерпевшей? — нарушил молчание участковый, при этом не отрываясь от писанины.

— Шлангина.

«Разве она потерпевшая? — подумал про себя Дмитрий. — Вроде ее никто не убивал. Она просто умерла!»

— Лекарства какие-нибудь принимала? — задал очередной вопрос лейтенант.

— Конечно. Ей восемьдесят семь лет, любой человек в ее возрасте принимает лекарства, — заметил парень и в доказательство своих слов указал на подоконник, где виднелись шеренги пузырьков и коробочки с таблетками.

— Это как посмотреть, — невозмутимо возразил полицейский. — Моя прабабушка, например, в деревне всю жизнь прожила, ни разу к врачу не ходила. Дожила до ста четырех лет. И лекарств не признавала. Не то, что городские…

— Она пережила ленинградскую блокаду, — глухо произнес Дмитрий.

Лейтенант даже ухом не повел, и это равнодушие подхлестнуло гнев Свободина еще больше. Он уже начинал ненавидеть не только его, но и его сточетырехлетнюю прабабушку, которая, по сути, была вообще ни в чем не повинна.

— Твой паспорт, — сказал участковый, оторвав глаза от протокола. — И военный билет, — добавил он.

Помедлив, Свободин принес документы из комнаты, и полицейский принялся листать паспорт.

— Почему не по месту регистрации живешь? — поинтересовался он.

— Просто живу, и все, — ответил Дмитрий. — Разве запрещено жить у родной бабушки?

Участковый не удостоил его ответом, переключившись на справку из военкомата.

— Не служил? — уточнил он, и Дмитрию показалось, что в голосе лейтенанта скользнули пренебрежительно-злорадные нотки.

— Нет, — сдержанно ответил он.

Холодный взор бесцветных глаз полицейского остановился на запястьях Свободина, на котором белело несколько параллельных шрамов.

— Ты что, из этих, что ли? — усмехнулся он, жестом имитируя пилящие движения. — Депрессушник? Уклонист?

— Послушайте, вы пришли моей бабушкой заниматься? — не выдержал Дмитрий. — Или моей личной жизнью?!

— Я, гражданин Свободин, участковый уполномоченный полиции вашего района, — отчеканил лейтенант, и в его невыразительных глазах заискрились угрожающие огоньки. — И в мои обязанности входит контроль соблюдения законности на вверенном мне участке.

— И что, я совершил какой-то проступок?!

Полицейский смерил его полупрезрительным взглядом, и Дмитрий неосознанно подумал, что так смотрят на помойного кота, выискивающего пропитание на мусорной куче.

— Она ваша бабушка по матери? — уточнил участковый.

— По отцу.

— А почему отец с ней не жил? Не ухаживал?

— Отец давно умер.

— Ну, тогда мать бы ваша могла… Молодой парень, а живет с бабушкой, регистрация другая, — неторопливо рассуждал лейтенант. — Квартира у бабули хорошая, двушка с балконом. Похоже, наследников, кроме вас, больше нет? То есть квартира перейдет теперь вам?

— Не знаю. Я об этом не думал.

Полицейский недоверчиво усмехнулся.

— Ну да, конечно. Я так сразу и поверил… Тут еще надо разобраться. Как-то все очень складно получается…

— В чем разобраться? — не понял Дмитрий.

— Не было ли каких-нибудь действий с вашей стороны, которые бы стали причиной… — и он кивнул в сторону работающих санитаров.

Дмитрий даже рот от изумления приоткрыл. Выстроенная участковым логическая цепочка убивала наповал своей бесцеремонной простотой.

— Вы… вы намекаете, что я… — слова давались ему с трудом, застревая в глотке как сухие корки хлеба. — Вы думаете, что я уби…

— Я ничего не думаю, — оборвал его лейтенант. — Я оперирую фактами и делаю выводы. И, как говорят в простонародье, что-то у меня не вытанцовывается танго. Вообще, лицо мне твое знакомым кажется. Ты уж не обижайся, но я сверю тебя по нашим ориентировкам.

С этими словами он, вынув из кителя смартфон, сфотографировал Дмитрия, переписал в свой блокнот данные его паспорта, после чего показал, где расписаться в протоколе.

— Возможно, еще увидимся, — сказал он напоследок.

Дмитрий внезапно подумал, что испытал бы удовольствие, ударив молотком по голове этого мерзавца в мешковатой форме. Воображение мгновенно нарисовало картину смерти полицейского, и она была настолько реалистичной, что ему сделалось не по себе. Нет, второй труп за утро в квартире его точно свел бы с ума. Дима тяжело прикрыл глаза.

Когда въедливый участковый ушел, Дмитрий вернулся в комнату. И замер — бабушки на кровати не было. Он посмотрел вниз, увидел на полу черный прямоугольный мешок с закругленным верхом.

— Лифт есть грузовой? — спросил санитар, тучный лысеющий мужчина.

Дмитрий покачал головой.

— Уже полгода не работает, — сказал он, не отрывая взора от этого жуткого мешка.

«Интересно, почему бы не сделать эти мешки белого цвета? Или хотя бы бежевого?»

— Командир, ты на девятом этаже живешь, — подал голос второй санитар, который даже во время разговора беспрестанно чавкал жевательной резинкой. — Как спускать будем? Мы не грузчики. Я, к примеру, вообще за рулем должен сидеть, а не таскать «жмуриков».

Дмитрий заторможенно посмотрел на него.

— Я могу помочь, — неуверенно предложил он.

Пухлый фельдшер ухмыльнулся.

— Только мешать будешь. Ладно, выносим.

Они подхватили мешок и гуськом двинулись к выходу.

Свободин, словно во сне, побрел следом.

У лестницы санитары остановились.

— Командир, вообще такие вещи не бесплатно делаются, — напомнил водитель труповозки, надувая из жвачки пузырь. Почесав угреватый нос, он добавил:

— Все-таки бабуля твоя. Неужели жалко пару штук?

Дмитрий машинально похлопал себя по карманам.

— У меня всего триста рублей, — признался он. — Зарплата только в конце недели.

— А бабулина заначка? — спросил фельдшер. — Бабушки бережливые.

К голове Дмитрия прилила кровь, виски сдавило. Ему казалось, что все происходящее не что иное, как кошмар. О чем они говорят?! На что намекают?! Чтобы он сейчас начал шарить по полкам в поисках бабушкиных сбережений?!

— У нас нет денег, — только и смог выдавить он.

Мужчины одновременно посмотрели на темнеющие ступеньки.

— Тогда волоком потащим, командир, — предупредил водитель. — Не обессудь.

Сплюнув жвачку в лестничный пролет, он уже ухватился за край мешка, как Дмитрий вскрикнул:

— Постойте! Нет, не надо так!

Перед глазами тут же мелькнули ужасающе дикие кадры, как тело бабушки тащат вниз, словно тюк с грязным бельем, ее голова с жутким стуком ударяется о заплеванные ступеньки, и его затошнило. Нет, он лучше сам умрет здесь, но не допустит этого!

— Что, помочь хочешь? — полюбопытствовал фельдшер. — Мы ж толкуем, тут втроем не развернуться… Вот если бы ты мотивировал, то…

— Я сам, — сказал Дмитрий и облизал пересохшие губы. — Только… помогите мне… положите ее на плечо.

Санитары переглянулись. Потом посмотрели на Дмитрия, и тот понял, что в их глазах он выглядит умалишенным.

— Смотри, командир, никто тебя не заставлял, — пожал плечами второй санитар. — Еще спину надорвешь!

Они помогли Дмитрию взвалить мешок на правое плечо, и тот, согнувшись вдвое, с трудом двинулся вперед. Санитары после короткого замешательства пошли за ним, перешептываясь и хихикая.

Он плохо помнил, как вышел из подъезда. Едкий пот заливал багровое от натуги лицо и выжигал глаза, грудь ходила ходуном, сердце вот-вот было готово выскочить наружу. Как в тумане, шатающейся походкой он приблизился к белой «Газели» с эмблемой красного креста, припаркованной у подъезда.

— Ну, командир, ты даешь, — услышал он над ухом голос санитара. Похоже, в нем даже сквозило уважение.

Плевать. Теперь на все плевать.

— Давай, дальше мы сами, — раздался голос другого. — А ты, парень, ищи деньги. Никто за бесплатно хоронить твою бабулю не станет. Утилизируют, как отходы, и все.

Когда мешок с телом бабушки загрузили в труповозку, Дмитрий обессиленно сел прямо на асфальт.

Проснувшееся солнце только-только показалось из-за верхушек деревьев, плотно обступивших их дом.