Класс. История одного колумбайна

Павел Астахов, 2021

Только за последние четыре года в России произошло 7 случаев расстрела учащихся в образовательных учреждениях. Кто виновен в том, что молодые люди расстреливают своих однокашников? Может, государство с его беспомощным «управлением» культурой, «заботой» о морали и нравственных ценностях? Или кинематограф, который «крутит» по всем кинотеатрам страны бездуховные и пошлые поделки, мерзкие ужастики и пошлость? Что они несут молодым людям? Агрессию, упадничество, безысходность… Этой – одной из самых тяжелых проблем нашей действительности – и посвящен новый роман Павла Астахова. В этот день у Дмитрия Свободина все пошло наперекосяк. Рано утром умерла бабушка, которая его воспитывала. Потом ему пришлось терпеть хамство санитаров и участкового. Потом ему всыпали на работе за опоздание. Потом он поругался с отчимом, который презрительно назвал его неудачником и, вдобавок, тем обидным прозвищем, которое прилипло к нему еще в школе. В школе… Именно она была источником всех его бед и неудач. И та троица одноклассников, которые нам ним издевались, – тоже виноваты, что он неудачник. И тупой физрук, который постоянно унижал его перед девчонками. И вся та жестокая, лживая, душная атмосфера 11 «Б» класса… И ничего в затуманенном сознании не осталось, кроме жажды мести. Чудовищной, неуправляемой, дикой, как бешеное животное. Дмитрий схватил помповый дробовик отчима, набил карманы патронами и пошел в школу, которую окончил три года назад. Как раз в это время там проводил урок известный адвокат Артем Павлов… В основе романа – реальные трагические события, которые произошли в нашей стране в последние годы (175-я школа в Казани, школа № 1 в подмосковном городе Ивантеевка, Пермская школа № 127, школа № 5 Поселка Сосновый Бор в Улан-Удэ, школе № 1 Стерлитамака, Керченский политехнический колледж, Амурский колледж строительства и ЖКХ). Книга настолько эмоциональна, настолько сильно побуждает задуматься о судьбе молодых россиян, что, без преувеличения, должна стать настольной для каждого старшеклассника, для каждого родителя.

Часы из малахита

Дмитрий застал Михаила Викторовича прямо у въезда в моечный бокс — он внимательно рассматривал новенький компрессор, только что выгруженный из припаркованной рядом «Газели». Экспедитор терпеливо стоял рядом, держа в руках документы. Когда наконец все формальности были улажены и компрессор укатил в глубь бокса, Дмитрий, набравшись храбрости, шагнул вперед. Он уже хотел открыть рот, чтобы поздороваться, как отчим внезапно обернулся.

— Какими судьбами? — сухо поинтересовался он. Свои руки Михаил Викторович демонстративно сунул в карманы светлых хлопчатобумажных брюк.

«Мог бы этого и не делать, — мелькнула у Дмитрия мысль. — Я тоже не горю желанием жать твою руку».

— Здрасте, — выдавил он. — Вам… звонила мама?

Кротов смерил его пронзительным взглядом, и Дмитрий призвал все свое самообладание, чтобы держаться спокойно. Вид у Михаила Викторовича был такой, словно перед ним ползла полудохлая крыса, выбравшаяся из канализационного стока — грязная и гадкая, источавшая непереносимую вонь.

— Идем, — коротко бросил он, зашагав в сторону подсобного помещения, где у него был оборудован крошечный кабинет.

— Чаю не предлагаю, — предупредил Михаил Викторович, усаживаясь в кресло. — Надеюсь, ты не обидишься.

Дмитрий покачал головой. Единственный стул в помещении был завален коробками с канцелярскими товарами, и он остался стоять, отчего почувствовал себя унизительно. Прямой отказ в чае (в котором, признаться, Свободин и не нуждался) лишь добавил масла в огонь.

«Скорее бы дал денег, и я свалю отсюда», — гулко стучало в мозгу.

Некоторое время они просто молча разглядывали друг друга, затем отчим нарушил паузу:

— Да, мама звонила. Сказала, у тебя какие-то проблемы и нужны деньги.

— Бабушка умерла, — глухо произнес Дмитрий.

На гладко выбритом лице Михаила Викторовича не дрогнул ни один мускул.

— Что ж, земля пухом, — обронил он, словно речь шла о погоде. — Я тут при чем?

— На похороны… нужны деньги.

Слова давались Дмитрию тяжело, он словно выплевывал толченое стекло, которым была забита его глотка.

— Но это ведь твоя бабушка, — напомнил Кротов, как будто этот факт мог быть оспорен или подвергнут сомнению. — Это твои проблемы, парень. Сначала ты хватаешься за вилку, швыряешь мне в лицо деньги, а теперь приходишь их просить! Где последовательность в действиях? Или ты вообще себя не уважаешь?

Дмитрий стиснул зубы, его лицо пошло красными пятнами.

— Если ты решил проявить принципиальность, зачем пришел? — прямо спросил Михаил Викторович. — Значит, когда тебя припрет, ты готов унижаться?

— Я верну вам деньги… Мне нужно в долг тысяч пятьдесят…

— Ты ушел из дома, — продолжал отчим, будто не слыша пасынка. — Хлопнул дверью, послал меня на три буквы. Жил у бабушки, и, судя по всему, хорошо жил. Теперь она умерла, и ее надо хоронить. Чьи это проблемы? Твои, парень. Не мои.

— Вы дадите денег?

— Я деловой человек и не разбрасываюсь ими, — счел своим долгом напомнить Кротов. — Отдать их тебе означало бы выкинуть их в мусорку. Знаешь почему? Я не даю в долг неудачникам. Именно им ты и являешься, парень. Никто, кроме меня, тебе правду не скажет.

Пальцы Дмитрия сжались в кулаки, но отчим не обратил на это внимания. Или сделал вид, что не заметил.

— У меня твердое правило. Можно сказать, даже девиз, который звучит так: «Никто, кроме тебя», — вещал он, откинувшись на кресле. — Я начал работать в двенадцать лет и знаю цену хлебу. В четырнадцать я помогал отцу в автосервисе, а летом мы с ним строили бани. А ты в эти годы из «ютьюба» не вылезал, ролики всякие дурацкие лайкал. И все потому, что ты по жизни бестолковый лентяй, у тебя нет цели в жизни. И все об этом знают. Понимаешь, в этой жизни или ты, или тебя. Чувствуешь разницу? Надо уметь крутиться, уметь подавлять людей, делать бабки, а ты слюни пускал и уроки зубрил. Мало тебя в школе мутузили. Крепче бы били, может, человеком стал бы. Научился бы бабло поднимать… А так…

Он вздохнул и закончил:

— Шлангом был, шлангом и остался. И смена фамилии тут не поможет. Говно даже в золотом горшке останется говном. Так что разговор закончен, свободен. Как говорится, Свободин свободен.

Довольный собственной шуткой, Михаил Викторович засмеялся.

В глазах Дмитрия потемнело, он слегка пошатнулся.

— Я… не шланг, — с трудом выдавил Дмитрий.

Михаил Викторович со скучающим видом смотрел на пасынка.

— Я уже все сказал. Уходи.

Взор молодого человека уперся в сувенирные часы из малахита, стоявшие рядом с монитором.

«Шланг… говно».

Мерзкие оскорбительные слова сверлили череп, вызывая исступленную ярость, которая горячей волной поднималась откуда-то из самых потаенных глубин.

— Я не шланг! — крикнул он, брызгая слюной. Пальцы обхватили массивные часы, гибкое тело Дмитрия легко перегнулось через стол, нависая над отчимом.

Кротов осознал грозящую опасность слишком поздно. Первый удар он попытался блокировать рукой, и по иронии судьбы тяжеленные сувенирные часы попали в наручные часы отчима, приобретенные им неделю назад за тридцать две тысячи рублей. Стекло циферблата разлетелось льдистыми брызгами.

С губ Михаила Викторовича сорвался вздох недоумения, но в следующее мгновение он прервался — острый угол тяжелого малахита вонзился ему прямо в лоб. Потом в переносицу. Потом в висок. Брызги крови оросили потрепанную карту Москвы, приклеенную скотчем к стене.

Судорожно дергаясь, Кротов сполз с кресла, хрипя и кашляя, но Дмитрий и не думал останавливаться. Рука с сувенирными часами вздымалась и опускалась, как топор палача. И с каждым взмахом звуки, издаваемые отчимом, становились тише, пока не прекратились совсем.