До последней стрелы

Ольга Суханова

Робин – лучший лучник Англии. Бедняки поют о нем песни в придорожных харчевнях, а богачи боятся лишний раз проехать через Шервудский лес. Ясмина – связной Салах ад-Дина, от одного ее имени вздрагивают крестоносцы.Вдвоем они могут перевернуть весь мир. С первой же встречи Робин и Ясмина тянутся друг к другу. Но и у него, и у нее – слишком сильный и необузданный нрав, слишком много всего в прошлом.

Глава седьмая

— Когда ты только успел его купить? — Марион вытянула руку, любуясь витым серебряным браслетом. — Спасибо.

— Так ярмарочный день же. Показал Ясмине, где лаз в катакомбы, потом, пока она пару раз повторяла сама путь туда и обратно и прикидывала время, прошелся по торговым рядам. Нравится?

— Очень, — девушка сняла браслет и бережно положила его на резной ларь, стоявший у стенки шатра. — Почему ты никого из парней с собой не взял? — спросила она, забираясь под одеяло, сшитое из овечьих шкур. — Иди ко мне.

— В смысле — никого из парней? Теодор нас ждал с лошадьми.

— Ты понял, про что я. В Ноттингем ты никого не взял.

— А, — отмахнулся разбойник. — Кого бы, красавица моя? Мужчина, торчащий возле помоста, сразу покажется страже подозрительным, а вот маленькая девушка — ничуть. И катакомбы.

— Что катакомбы?

— Там и мне-то приходится идти, выдохнув и согнувшись. Скарлет выше и крупнее, ему там не протолкнуться. Про Джона молчу, он бы сразу застрял. Да и прядильщицу тут надо было успокоить, это, похоже, по его части, — Робин тихо рассмеялся. — Эмиль пролез бы, но он может дрогнуть в решающий момент.

— А она, конечно, не дрогнет, и ты это понял за три дня знакомства.

— За три минуты, — снова засмеялся Робин и нырнул к ней под одеяло. — Ты будешь учить меня, как надо спасать пленников?

Голос у Гая Гисборна и так был твердым, а в небольшой комнате замка, среди каменных стен, звучал даже четче обычного:

— Милорд, мне вообще не отлучаться из Ноттингема? Меня не было один день. Один. Надо было разобраться с беспорядками в деревнях. Вечером, перед моим отъездом, у нас был браконьер, пойманный с поличным. Казалось бы, взять да вздернуть, дел на пять минут. Почему же на следующий день, возвращаясь, я останавливаюсь на обед в придорожной харчевне — и слышу там новую песенку о том, как ловкий разбойник снова одурачил шерифа?

— Сэр Гай! — взвился шериф. — Вы забываетесь! Кто из нас кому подчиняется?!

— Сам иногда сомневаюсь, — Гисборн подошел к распахнутому окну и остановился, словно осматривая окрестности. — Милорд, вы знаете епископа Герфордского куда лучше, чем я. Он хочет снова заполучить ту сарацинку, что у него отбили разбойники, так?

— Да.

— И вам нужно расположение его преосвященства?

— С церковью лучше дружить, Гисборн.

— Епископу нужна его пленница, — кивнул Гай. — Вам нужно хорошее отношение епископа. Мне нужна шкура Локсли. Вот все и увязалось.

— Не понимаю вас, сэр Гай.

— Вот тут-то нам и понадобятся головорезы Ламбера.

— С Ламбером вы можете договориться напрямую, он должен быть с минуты на минуту. Вы наконец объясните, что задумали?

— Да, милорд, — Гисборн обернулся к шерифу и посмотрел на него с удивлением, словно план был настолько очевиден, что не требовал никаких пояснений. — Нам не взять Локсли в лесу, там он в своей стихии. Надо его выманить. И не в Ноттингем. Ноттингем этот разбойник знает до последней дыры в заборе, улизнуть там может прямо из-под носа, да и в уличных стычках держится куда уверенней, чем наши стражники. Надо его завлечь в место, где наши люди будут ориентироваться, а он — нет.

— И куда же?

— Ньюстед или Шелфорд, к примеру.

— Августинские монастыри? — усмехнулся шериф. — И как вы собираетесь его туда завлечь?

— Он придет за своим бойцом. Я про это говорил — как раз тот самый вызов. Никто не сунулся бы, а он сунется. Даже и не важно, за кем, — пришел бы и за любым из своих парней, но раз его преосвященству нужна сарацинка — значит, будет она. А ее изловить куда проще, чем его.

— Наверняка. Один-то раз она уже попалась — священники же везли ее через лес как раз из Ньюстеда. В Ноттингем. Знать бы, зачем?

— Думаю, для не слишком вежливой беседы, — скривился Гисборн. — Видимо, пленница знала что-то, что было важно его преосвященству, но разговорить ее в Ньюстеде не удалось.

— Какая разница, где разговаривать?

— Сэр Гай имеет в виду, что епископ пытался что-то выбить из пленницы, но девушка оказалась стойкой, — откликнулся подошедший Ламбер. — Похоже, обычные побои, нанесенные неумелыми олухами, не подействовали, и тогда его преосвященство направил даму в Ноттингем — здесь за нее взялся бы палач, а это уже совсем другое дело.

— И вы уверены, что сможете ее поймать?

— Вопрос времени, — кивнул Гисборн. — Она наверняка появится в городе или в ближайших деревнях. Судя по описанию стражников, видевших ее в лесу и в Ноттингеме, девушка броская и заметная. Смуглая яркая брюнетка — не примета для Палестины, но в наших краях она слишком выделяется.

Гай поймал себя на мысли, что прав: если не считать неведомой сарацинки из шайки Локсли, сам он видел в Англии только одну по-настоящему яркую брюнетку — ту девушку в Бирмингеме, которую выбрал королевой турнира. Зачем она снова вспомнилась? Почему он вообще постоянно о ней вспоминает?

— Сэр Гай, вы опять не с нами? — раздался совсем рядом насмешливый голос шерифа.

— Простите, милорд.

— Повторяю лично для вас — мне интересно, что же за сведения так нужны епископу? И почему он решил, что дикая сарацинка может знать что-то важное?

— Милорд, я долго об этом думал, — признался Гай. — Молодая сарацинка, прекрасно стреляющая с седла и хорошо говорящая по-саксонски — как-то же она объясняется с разбойниками? И, возможно, знающая что-то, что интересует епископа? Думаю, я догадываюсь, кто это.

Шериф и Ламбер, словно по команде, удивленно к нему обернулись.

— И кто же? — кривясь, произнес нормандец.

— Жасминовая Веточка.

— Не может быть, — выдохнул Ламбер. — Я лично видел ее…

— Мертвой? — продолжил Гисборн, глядя на нормандца в упор.

— Да.

— Точно?

Зигфрид Мазер не сводил глаз с лежавшей у его ног женщины. Плотный платок и длинное широкое платье зеленого венецианского шелка оставляли открытыми лишь лицо и кисти рук. Наклонившись, Мазер стянул платок с головы девушки. Смоляные волосы рассыпались, вырвавшись на свободу.

— Пора, Зигфрид, — окликнул его напарник. — Не будем задерживаться. Место глухое, но мало ли. Вперед. До жары надо добраться до Тира, там ждет обоз, там и пересидим самое пекло.

Последний день августа и правда выдался нестерпимо жаркими.

— Едем, едем, — снова подогнал Ламбер.

Зигфрид Мазер с сомнением замялся, словно стесняясь напарника, потом, решившись, присел на корточки и вынул из ушей девушки серьги с крупными сверкающими камнями, такими же зелеными, как и шелк ее платья. Одна из сережек застряла, и Мазер раздраженно дернул ее в сторону, разорвав ухо.

— Снимать украшения с мертвой? — оторопело выдохнул Ламбер. — Это уж совсем мародерство.

— Да она пока жива, — усмехнулся его напарник. — Вон кровь сочится.

Из носа и уха девушки и правда текли тоненькие ручейки крови.

— Вот теперь — вперед! — Зигфрид Мазер бережно опустил серьги в кожаный мешок на поясе, выпрямился и взглянул на Ламбера. — Не смотрите на меня так. Это асуанские изумруды. По слухам — подарок самого Саладина. Сегодня-завтра наш воинственный король Ричард наконец-то поймет, что Иерусалима ему не видать, и будет уводить войска. Так что надо хватать сейчас все, что можно. Вперед, не стойте столбом. Она пока дышит, но это ненадолго. Ее приятель прибит несколькими стрелами к роскошному лавру. Жаль, что в тени, — оставить его доходить на солнце было бы куда лучше. Впрочем, он все равно уже без сознания. А остальной их отряд без этой парочки не опасен.

Казалось, она выныривает из густой темной воды. Выныривает и снова тонет.

Кто-то обращался к ней по-арабски. На неродном, но очень неплохом арабском. Незнакомая женщина лет сорока, светловолосая, в европейском платье.

— Ты меня понимаешь?

— Да.

— Как тебя зовут?

Мысли сбивались и путались, перед глазами все скакало и плыло. Можно ли назвать свое имя? Почему бы и нет, оно такое же обычное, как Лейла или Зухра. Она собралась с силами — ухватить мысли и выговорить имя оказалось не так-то просто.

— Ясмина. Где я?

— В Акре. В безопасности, — быстро добавила женщина.

Ясмина попыталась хоть немного приподняться, но ее тут же вырвало. Женщина, похоже, была к этому готова и быстро подставила глиняную плошку.

— Ну-ка посмотри на меня, — женщина откинула богато расшитую занавесь на окне и впустила в комнату яркий солнечный свет, от которого Ясмине захотелось забиться под покрывало. — Прямо на меня, — добавила она и в упор взглянула на девушку, словно высматривая что-то в ее зрачках. — Ты помнишь, что случилось?

— Нет.

— Ничего, вспомнишь со временем. Меня зовут Лоранс Вилар. Лежи спокойно, не пытайся встать. Когда будет надо — зови меня и не смущайся.

— Спасибо, мадам Вилар, — Ясмина перешла на французский, но на длинную фразу у нее не хватило сил: слова словно разбегались, голова кружилась. — Как я здесь оказалась?

— Тебя привез мужчина, — ответила мадам Вилар, и, встретив вопросительный взгляд девушки, продолжила. — Старый, но очень крепкий. Высокий, седой. Мне показалось, что турок или курд, но я не уверена — мы обменялись только парой слов, он очень за тебя боялся и хотел, чтобы я скорее тобой занялась. Похоже, ты его знаешь.

— Да, — еле пробормотала девушка. — Курд, точно.

Значит, Ахмед цел. Может, и остальные, кто был с ним и Мурадом, сумели выбраться.

Сил совсем не оставалось, и мадам Вилар это заметила:

— Отдыхай. Все равно ты сейчас ничего не сможешь сделать.

— Что вообще может сделать женщина? — слабо отшутилась Ясмина.

— Ты-то? — спокойно уточнила мадам Вилар. — Я ведь тебя раздевала и обтирала, прежде чем здесь уложить. Плечи и руки только с виду хрупенькие, а коснешься — крепкие, словно у мужчины-лучника. Это не от природы, а от постоянных тренировок. Шрам от клинка на бедре, очень старый. Шрам от стрелы ниже лопатки, ему пара месяцев — ты, похоже, только недавно оправилась после этой раны. Повезло, что оправилась. Выглядит так, словно легкое было задето. Еще несколько разных отметин помельче. И ты хочешь сказать, что проводишь жизнь на женской половине дома?

Несмотря на жаркое уже с утра солнце, вода в быстром ручье была холодной. Ясмина выбралась на берег, отжала тяжелые мокрые волосы, потом надела прямо на влажное тело длинную льняную сорочку и, подхватив свернутое платье, стала подниматься по узкой тропинке к лагерю. Заслышав голоса, она остановилась, развернула платье и, надев его, снова двинулась вперед.

На утоптанной полянке готовились к отъезду верзила Джон и Билли, брат кудрявой прядильщицы. Уже были оседланы могучий жеребец Джона и маленький бурый ослик отца Тука, предназначенный для паренька.

— Три дня до Лидса, — вслух считал Робин. — Это если не торопиться и не утомлять коня и осла. Три дня обратно. Хотя обратно ты поедешь быстрее. Если ты не появишься через шесть дней — бросаюсь на поиски и на помощь.

— Да появлюсь, куда я денусь, — зычным басом отозвался верзила Джон. — Эмиль там пусть без меня осторожнее разбойничает.

— С ним Скарлет будет в паре.

— А с тобой кто? — удивился Джон.

— Со мной пока — Ясминка.

— Ага. Ну все, мы с Билли поехали. Не беспокойся, провожу парня до Лидса и вернусь. Вон твой напарник от ручья поднимается, — усмехнулся верзила.

Главарь разбойников обернулся. По тропинке шла Ясмина, на ходу выкручивая длинные густые волосы. Сырое платье облепило фигуру сарацинки, подчеркнув тонкую гибкую талию и пышные бедра. Лицо горело от холодной воды, в вырезе платья видны были хрупкие ключицы. Робин скользнул глазами по этим ключицам, выдохнул, с трудом отвел взгляд.

— А ты ранняя пташка.

— Ага, — ответила она и улыбнулась.

В последние пару дней на ее лице все чаще появлялась эта осторожная несмелая улыбка.

— Смотри не наткнись на пилу, — предупредил Робин.

Только теперь Ясмина заметила, что у его ног были сложены деревянная лопата, небольшая пила и тяжелый увесистый топор.

— Это что? — удивилась она. — Решил сменить лук и стрелы на топор?

— Нет, — рассмеялся в ответ разбойник. Он взял топор, посмотрел на лезвие, усыпанное странными знаками. — Знаешь, что это за знаки?

— Нет. Какой-то язык, но я его не знаю. Откуда он у тебя?

— Эмиль и Джон ограбили весной одного потомка датчан. Топор хоть и боевой, но для работы тоже прекрасно годится.

— Что ты собираешься делать со всем этим?

— Хотел вместе с Диком пойти и спилить кривой граб. Не нравится мне, как он нависает над дорогой. И борщевик выкорчевать, пока не разросся.

— Граб знаю, — снова улыбнулась она. — А что такое борщевик?

— На редкость живучая дрянь. Завтра мы с тобой поохотимся на путников на дороге из Ноттингема, а сегодня займусь лесом, — Робин опустил топор и вдруг, посмотрев на Ясмину, добавил:

— А хочешь, пойдешь с нами?

— Наводить порядок в лесу?

— С работой там мы и вдвоем справимся. Просто так.

— Хорошо, — она весело встряхнула мокрыми волосами. — Хорошо, я пойду вместе с тобой на борьбу с этой на редкость живучей дрянью.