Наследники Византии. Книга третья

Ольга Ранцова

«Наливковец бывшим не бывает» – сказал нашему герою князь Щеня. Наливковец – это пьяные разгулы и девки, это веселая жизнь одним днем.Воронцов возвращается в Москву. Он ясно понимает, кому обязан высоким званием окольничего. Василий-Гавриил подбирает верных людей; и он, Воронцов, должен служить теперь ему как верный пес за косточку. Для изгоя иной дороги нет.Не мог, не хотел… Внутри была такая пустота – напиться ли, пуститься во все тяжкие… А как же Ольга Годунова? Книга содержит нецензурную брань.

Глава 4 Боярин Иван Никитич Воронцов

«Двор велик, да не с кем жить»

Русская народная пословица

Прежде всего на Москве следовало заехать к дядьке Ивану Никитичу, как повелела Михаилу мать. Истинно, нехорошо выходило, бывая в Москве как бы скрываться от старого родича, и поэтому Михаил прямо с рязанской дороги поехал на Кремлевский Подол к знакомым великим хоромам.

Боярину Ивану Никитичу Воронцову было уже около семидесяти лет. Он провел свою жизнь в походах, воевал Казань и Новгород. Две жены его умерли, не было и детей. И ныне старый боярин доживал мафусаиловы веки один в пустых теремах.

Его двор походил на обветшавшую крепость, где хозяйничали псы и ленивые холопы. И сам дом боярина был домом старого воина — без новомодных фряжских украс, ковров и парчовых навесов. Роскошью здесь были старинные родовые иконы в серебряных тяжелых окладах, мерцавших тусклым светом. На стенах висело оружие. Дорогая серебряная посуда, расставленна в гриднице на поставцах — на иной потомок великих Вельяминовых постыдился бы и есть. В доме не было и женской челяди. Дворский, конюхи, псари, огородник да кузнец, да несколько домашних «отроков» — вот и всё. Иван Никитич не желал на старости лет слышать в своем доме глупые бабьи свары. Только старая мужичка Балашиха — без лица, без голоса, и словно без пола, одна распоряжалась на поварне, одна кормила весь дом и никто её не видел и не замечал даже.

Михаил сожидал хозяина в гридне не садясь. Наконец, где-то наверху заскрипели ступени, старик долго спускался, вошел.

Иван Никитич совсем не был похож на отца Михаила — невысокий, осанистый, с изжелта — седыми волосами и бородой.

Михаил поклонился дядьке в пояс и подошел к руке. Прищуренные старческие глаза долго вглядывались в незваного гостя. Михаил подал Ивану Никитичу письмо от матери, тут же сказал, что заезжал пять лет назад, но Иван Никитич тогда был на Белоозере. Старик покивал. Он уже знал от чужих людей — «добрая слава за печкой сидит, а худая по свету бежит» — всю эту историю о Наливках, и о том, что рязанский родич не то проклял, не то выгнал сына. Тогда еще, пять лет назад, возвернувшись из Кирилло — Белозерского монастыря, Иван Никитич просил князя Палецкого показать ему племянника, когда Михаил стоял во дворце на карауле. Поглядел издали, и ничего не увидев в красивом горделивом юноше в наливковском кафтане, больше о нем не вспоминал. Слишком далеки были для Ивана Никитича рязанские родичи. Да и старость брала своё: боярин всё более жил воспоминаниями, сердился на Софию — грекиню и новые порядки при великокняжеском дворе, да готовился к встрече со Господом.

И вот теперь перед Иваном Никитичем стоял племяш: средний беспутный сын рязанского брата. И вроде ничего не просил — приехал навестить с уважением к старшему, и каял, что не сделал того раньше. Впрочем, не такой уж беспутный: герой Ведрошской битвы, тысяцкий, окольничий. И всё сам.

— Ну, садись…

Старый боярин махнул торчавшему в дверях губастому дворскому, и стол стал быстро покрываться неприхотливой и сытной балашихинской стряпней.

Иван Никитич расспрашивал, Михаил отвечал. Старику пришлось по душе, что и о Выборге, и о сражении на Митьковом поле племянник рассказывает собою не гордясь. Было видно, что он хорошо понимает воинское дело, более чем возможно в его молодые годы. Со слов Михаила Иван Никитич понял, что рязанский двоюродник⁵ не отложил остуды к сыну, а только позволил ослушнику возвратиться в отчий дом. Когда Михаил говорил об этом, голос у него изменился, как будто слова драли ему горло.

Скорый зимний день сник, потемнел. Дворский принес свечей и затворил оконные втулки. Нужно было вставать и прощаться.

— Хочешь зиму жить в Москве? — спросил Иван Никитич.

— Да. На Луках от меня сейчас какой прок? А в Приказах надо выбить и рабочих рук еще, и кирпича и железных там… — Михаил слегка улыбнулся, как бы извиняясь, что надоедает дядьке своими делами.

— Живи у меня. Поглядим.

Иван Никитич и сам не знал, почему так решил. Еще час назад он и не думал о том. Но все же это был его племянник, родня. Да и как московское боярство поглядит, ежели он не примет в своем дому братнего сына, Воронцова. Особенно сейчас, когда Михаил занял место в Царской Думе.

Примечания

5

двоюродными называли в обиходе всех не родных братьев: троюродных, четвероюродных и т. д.