Три смерти и Даша. О том, что бывает, если тебя хочет удочерить семья смертей

Ольга Малашкина

Я внушаю людям только ужас. Никто никогда не радуется моему приходу. Никто меня не любит, никому я не нужна. Если не знать, кто я, то может показаться, что я непривлекательная, необщительная и ужасно закомплексованная. Но это не так. Я уверена в себе и очень общительна по роду деятельности. Просто я – смерть.

7

Водитель высадил их на окраине города.

«Пойдем, здесь недалеко», — сказала Лика.

Она просто светилась от счастья. Закатное солнце золотило серый асфальт и убогие двухэтажные дома. Антон с любопытством оглядывался вокруг. Лика улыбалась ему, а потом, раскинув руки и подняв лицо к небу, закружилась: «Я дома! Дома! Дома!»

Ветер нес по улицам пыль. Снег уже растаял, а листьев еще не было. Да, и деревьев было мало. Закат, конечно, несколько сглаживал убогость, если это можно так назвать, — архитектуры; но Антон почувствовал себя неуютно. «Наверное, здесь живут агрессивные люди, — подумал он. — В такой обстановке быстро станешь агрессивным».

«Нам сюда», — сказала Лика.

Они свернули во двор, вошли в одни из темных, одинаковых подъездов и поднялись на второй этаж. Лика пошвырялась в большой щели в стене прутиком, поднятым еще на улице, и вытащила оттуда ключ. Потом открыла дверь, бросила ключ обратно в щель и захлопнула дверь, когда они вошли в квартиру.

Первым впечатлением Антона от нового места стал запах.

— Ни, хрена себе! Лика, что это за запах?

— Запах? Какой запах? А, этот. У меня шесть кошек.

— И они ждали тебя здесь все это время? Без еды, я так понимаю.

— Ну, что ты говоришь. Мама уже больше года как уехала в деревню и увезла их всех с собой.

— Жаль, запах нельзя увести.

— Ну, что ты придираешься.

— И, действительно, что это я?

Лика была такт счастлива, что Антону стало стыдно за свои комментарии. Мало ли, кто как привык. Широко открытые глаза Лики светились радостью.

Квартира была трехкомнатная. Прямо напротив входной двери находилась небольшая кухня, по дороге в кухню — ванная. В коридоре было темно — двери в комнаты были закрыты. Направо по коридору находилась небольшая комната с кроватью и письменным столом. От пола до полтолка весели кривые полки с книгами и разным хламом между ними, на полу были кипы старых газет и тоже хлам. Постель была незаправленна и смята, словно хозяйка только что встала, но покрыта толстым слоем пыли.

Во второй — большой — комнате (прямо по коридору, который тоже был сильно захламлен); были два старых шкафа (вся мебель в квартире была старой), стол и диван. Под столом была подстилка из одеяла, вонючая, видимо — для кошек, и две грязных, заплесневелых миски. А на полу все такой же хлам. Третья, маленькая, комната, смежная со второй была так заставлена, что зайти туда было не возможно.

Антон вздохнул и пошел на кухню. На столе стояла заплесневелая тарелка с чем-то недоеденным, кружка с чайным осадком на стенках, в раковине гора заплесневелой посуды.

В кухню вошла Лика.

— Лик, ты, наверное, очень торопилась, когда уезжала?

— Ну… да. А как ты узнал?

— Да, постель не заправлена, посуда не убрана.

— Антон, ты только пришел, а уже все критикуешь!

— Я не критикую. Я вижу — ты всегда такая стремительная…

— В смысле?

— В смысле — все стремительно решаешь и делаешь. Как сегодня утром.

— Ну, да.

Общими усилиями они вымыли посуду и немного прибрались на кухне. Потом Лика поставила чайник и долго объясняла Антону, где находится магазин, и Антон туда быстро сбегал.

На обратной дороге он встретил маленького, сухонького старика с выцветшими синими глазами и головой, неровно поросшей бородой и волосами.

— Эй, парень, у тебя сигаретки не будет?

— Нет, я не курю. Уже давно.

— А спичек?

— Спички есть — возьмите.

— А хлебушек есть?

— Есть, — Антон отломил старику хлеба.

— Вот спасибочки, парень.

Лика открыла Антону дверь и взяла у него покупки: хлеб, сахар, чай в пакетиках, бублики и спички.

— Я смотрю, ты проголодался — полбуханки отъел.

— Это не я. Старика встретил, он попросил.

— Старика?! Так он еще жив! Это дядя Витя — он всегда чего-нибудь просит.

Они открыли окно, сняв с подоконника горшки с засохшими цветами, заварили чай и уселись пить его на подоконник. На небе зажигались звезды, силуэты домов чернели в голубом сумеречном воздухе, из двора неслись пьяные песни и крики.

— Лик, а почему ты уехала отсюда?

— Антон, тебе не кажется, что ты задаешь слишком много вопросов? Все спрашиваешь, спрашиваешь…

— Нет, не кажется. Мы же так мало знакомы. Я хочу узнать о тебе больше.

— А, мне кажется, что мы знакомы целую вечность.

— Да, пожалуй. Ну, так все-таки — почему?

— Я не люблю об этом говорить. Несчастная любовь. Предательство друзей. А виновата во всем одна моя, так называемая, подруга, которой я верила как себе.

— Ладно, закроем тему. Извини, я тебя расстроил. Ну, не переживай ты так — почти у каждого была несчастная любовь. И у меня была девушка. Я ее так любил, а она… Вспоминать не хочется.

— Да, ладно тебе. Не так уж все плохо.

— Если мы встретились, то наверное — да…

Они разговаривали до полуночи, а потом уснули в обнимку на разобранной пыльной кровати.

На следующее утро Лика слышала сквозь сон шум шагов на кухне, в коридоре, на лестнице, но долго не хотела просыпаться.

Когда она, наконец, встала, то увидела, что Антон хозяйничает на кухне. Он выдернул засохшие цветы из горшков и взрыхлил в них землю. В один из горшков он посадил одуванчик, выкопанный на улице. Он вымыл окно, стены и мебель на кухне, снял грязную занавеску, вытряхнул из холодильника, провалявшиеся там с отъезда Лики, испорченные продукты и выкинул их, а по всему холодильнику (тоже тщательно вымытому изнутри и снаружи) разложил кусочки черного хлеба, чтобы убрать неприятный запах. Сейчас Антон развел стиральный порошок в ведре и собирался мыть пол в остатках облупившейся коричневой краски. Увидев Лику, он улыбнулся ей.

— Доброе утро.

— Доброе. А ты, как я вижу — хозяйственный.

— Еще какой! А-то скажешь, что от меня никакой пользы, да выгонишь.

— Зачем ты так плохо обо мне думаешь? Не выгоню.

— Нет? Ой, спасибо. Присоединяйся.

В тот день они вымыли пол на кухне, привели в порядок ванную и вымыли коридор. Еще Антон укрепил кривые книжные полки в Ликиной комнате, и там они вымыли пол и немного прибрались. Правда, Лика наотрез отказалась разобрать коридор и убрать старые газеты с пола.

Лика вставала поздно, Антон же, независимо от того, во сколько лег, вставал ровно в шесть утра. Пока Лика спала, он сдал в пункты приема банки, которых, почему-то было много в коридоре, и старые газеты, а остальной хлам просто выкинул. Так за несколько дней он полностью очистил всю квартиру. Лика ничего не заметила, только удивлялась, что стало как-то просторнее.

За те же несколько дней они помыли полы и окна во всей квартире, постирали занавески и пыльные Ликины вещи. Все три комнаты теперь обрели более или менее жилой вид. В доме стало светло и уютно. Вот, только запах несказанно бесил Антона и привыкнуть к нему он никак не мог. Но и эту проблему он решил.

Однажды он взял у соседа топор и мешок и автостопом, как учила Лика, поехал в еловый лес неподалеку от города и нарубил там полный мешок еловых лап.

Возвращаясь домой, он встретил дядю Витю.

— Сынок, а что у тебя там? — спросил старик.

— Еловые ветки.

— Дай одну.

— Возьмете, мне не жалко. Это — фитонцидное растение. Оно дезинфицирует помещение и оздоравливает воздух. (Да, я бы и тебя всего с удовольствием продезинфицировал, — подумал Антон.).

— Ой, спасибо. А сигареты у тебя есть?

— Я же говорил, что не курю.

— А спички?

— Ешь ты их, что ли, дядя Витя? На.

Антон разложил еловые ветки по всей квартире: на полу, на мебели, в шкафах и на шкафах, между оконными рамами. В квартире долго и сильно пахло новым годом, потом еловый запах несколько ослабел, но за это время запах кошек, не выдержав конкуренции, навсегда улетучился.

Денег и у Лики, и у Антона было очень мало, и они быстро кончились. Приведя квартиру в порядок они устроились на работу: Антон — грузчиком, Лика — техничкой. А по вечерам они гуляли, держась за руки.

После первой же зарплаты Антон отвел дядю Витю в парикмахерскую и купил новые рубашки себе и ему — неопрятный внешний вид старика оскорблял его.