Немецкая мечта

Ольга Геннадьевна Шпакович, 2021

Авантюрно-приключенческий роман, написанный на основе реальных событий. Действие разворачивается в Германии и охватывает период 1992–2013 годов. В романе прослеживаются судьбы эмигрантов из стран СНГ, подробно, от лица очевидца, описывается криминальная деятельность русской мафии в Германии, в деталях показывается жизнь, скрытая от общества. Главный герой, Марк Могилевский, в возрасте 18 лет вместе с родителями выезжает из России в Германию, где его отцу, учёному, предлагают контракт в компании DLR. Марк воспринимает свой переезд из России, в которой уже начались смутные 90-е, в благополучную Европу, с энтузиазмом. Однако немецкая мечта ускользает от него. Он оказывается без документов, денег, поддержки родителей, постепенно опускается на самое дно, втягивается в криминал, знакомится с представителями русской мафии в Германии… Какие ещё приключения и испытания пережил он в Германии, и сбылась ли его «немецкая мечта»? Содержит нецензурную брань. [i] Комментарий Редакции: Как розовый рассвет вдруг становится сливовым под плотной тенью грозовой тучи, так и жизнь Марка внезапно окрашивается в сумрачные тона. Это – не ровная лента юности, а настоящий зигзаг: кривой, ломкий и несимпатичный. Это – история о молодом человеке, чей шаг в другую сторону однажды стал роковым.[/i] Роман «Немецкая мечта» удостоен 3 места на конкурсе «Лучшая книга года 2022» (Германия).

IV

В тот вечер ничто не предвещало беды. Я читал в своей комнате молодёжный журнал на немецком. Мамаша готовила ужин. Отец должен был с минуты на минуту явиться со службы. И он явился…

— Котик, беда! — голос отца дрожит, в нём слышатся панические нотки.

Да что там опять стряслось у этого ненормального?! Вот уж точно — человек-катастрофа — вывезли его в Германию, на работу устроили, работай — радуйся, так нет… Что там ещё?

В сердцах я швырнул в угол журнал и бросился в прихожую.

И что я увидел? Да, картина безрадостная… Отец стоит, прислонившись к дверному косяку, вода струями стекает по его одежде. Видно, на улице дождь, а он, в состоянии крайнего расстройства, даже зонт не раскрыл. Он что-то рассказывает матери, а она слушает его, приложил ладони к раскрытому рту…

— Папа, мама, ну, что там ещё стряслось?

— Беда, сын, — отец скорбно качает головой, как бы уже примирившись со всеми ударами судьбы.

— Да что случилось-то?

— Марк, пусть папа разденется. Он промок и может простудиться. Вот за ужином он всё нам и расскажет.

Родители удалились в свою спальню, откуда до меня сразу донеслись их приглушённые голоса, а я побрёл в столовую и, плюхнувшись за обеденный стол, стал ждать явления отца народу.

Вот и он, в домашних брюках и уютной фланелевой рубашке, садится рядом. Мать наливает ему суп. Он рассеянно крошит в тарелку сухари.

— Папа, что случилось? — зловеще шиплю я, потому что уже убить его готов за эти тягучие минуты ожидания.

— Отто Беккер… — бормочет отец.

— Ну, что Отто Беккер?

— Ох, сынок, беда…

— Да что за беда? — я с силой бросаю ложку на стол.

— Марк, успокойся, папа сейчас всё расскажет, — мать старается казаться спокойной, но я-то вижу, что внутри неё всё закипает. Ей-то он уже всё рассказал.

— Отто Беккер, ну, тот, который меня пригласил сюда…

— Папа, я знаю, кто такой Отто Беккер, так что случилось-то?!

— Отто Беккер обвинён в шпионаже!

— Что?!

Что значит знаменитая немая сцена в «Ревизоре» по сравнению с нашей… кстати, так я и не дочитал «Ревизора» до конца. Помню только, что там была знаменитая немая сцена, когда все… ну, в общем, охренели. Так вот, они не охренели так, как я. Отто Беккер, который пригласил отца в Германию, протежировал его, пробил с ним контракт, — обвинён в шпионаже! Это значит, на продлении контракта можно поставить крест, — соображал я. Да что там — на продлении? Если обвинение такое серьёзное, это значит…

— На кого же он шпионил?

— На ГДР.

— Это что, уже точно?

— Ну, в общем, к сожалению, да…

«В общем, к сожалению»… вот мямля-то!

— Это значит, мы можем возвращаться в Россию хоть завтра?!

— К сожалению, да, сынок… — я готов был убить его. — Это не вчера стало известно… Он как-то резко исчез. На мои вопросы о нём мне никто не отвечал, но при этом все как-то странно на меня смотрели…

— Да уж, если даже ты заметил, значит, действительно странно!

— Как бы на меня это подозрение не распространилось — я ведь его человек. Я уж и сам заметил, что сотрудники стали меня избегать. Несколько совещаний прошло без моего участия. Мне показалось, что до меня перестали доносить всю информацию и что-то скрывают… или не договаривают…

— Да уж понятное дело! — я был вне себя. — Получается, тебе не только контракт не продлят, о чём мы так мечтали все вместе, тебя уже завтра могут попросить на выход!

— Ну да, это так… Не повезло. Что ж, и такое бывает… Марк, ты на меня так смотришь, как на врага, — улыбнулся отец, — как будто это я виноват.

— А кто?! — я аж подпрыгнул. — Мамаша продала твои мозги, списалась, договорилась, тебя привезли, устроили на работу… И ты всё испортил!

— Да как же я испортил? Я-то в чём виноват?

— Ты виноват в том, что ты — неудачник! Нет, подумать только, всё за него сделали: договорились, привезли — работай, не хочу, но ведь это же надо было — человек, который его пригласил, оказался шпионом! Удивляюсь, как он не оказался инопланетянином! Такие обломы только с тобой могут происходить!

— Ну, что ты так кипятишься? — отец говорит спокойно, пытается сгладить ситуацию. — Ну, ничего страшного ведь не произошло. Ну, вернёмся домой, в наш дорогой Академгородок. Восстановишься в институте. И я вернусь в свою родную лабораторию…

— Да ты что, охренел?! — слёзы отчаяния выступили у меня на глазах. — Да надо мной весь Академгородок ржать будет! Не вернусь я туда ни-когда! А ты делай, что хочешь…

Я вылетел из-за стола, вихрем ворвался в свою комнату, хлопнул дверью и запер её на задвижку. Упал на кровать, зарылся лицом в подушку и замер, оцепенел от отчаяния… До меня доносились обеспокоенные голоса родителей. Отец что-то бормотал, будто оправдываясь. Мамаша солировала, наверно, прикидывала варианты, как вернуться к разбитому корыту, и при этом сделать вид, что разбитое корыто — это очень даже ничего. Как говорится, «и дым отечества нам сладок»… Но вот за дверью раздались шаги. Мамаша. Подёргала дверь.

— Марк, открой. Чего это ты закрылся?

— Отстаньте! Видеть вас не хочу!

— Ты несправедлив к папе. Он и так расстроен. Ему очень нужна наша поддержка.

— Это мне нужна поддержка! — крикнул я. — А папаше нужно, чтобы его утешали, сопли ему подтирали.

— Фу, Марк, как грубо!

— Как заслужили! Ой, мама, уйди… Не до вас мне…

Мать потопталась за дверью и ушла. А я продолжал глядеть в одну точку невидящим взглядом и прикидывал…

Итак, что мы имеем? Родители, с вероятностью 99 %, вернутся на историческую родину. Что буду делать я? Ну, разумеется, о возвращении и речи быть не могло. Я должен остаться здесь! И останусь! Но как? Что у меня есть? Есть учёба в колледже, с перспективой поступить в университет. Это неплохо. Но нет жилья. Это плохо. Наша чудесная квартира, которую я уже полюбил, теперь уплывёт от меня. Где жить? Где? В общежитии? Предоставляет ли колледж общежитие? Если да — то на каких условиях? Всё это предстояло выяснить в самое ближайшее время.

На следующее утро мамаша за завтраком уныло напомнила мне, что у меня кончается гостевая виза, которую мне дали на три месяца. Поэтому, если уж я действительно планирую остаться в Германии и не планирую возвращаться в Россию вместе с ними, то мне надо взять справку в деканате колледжа и в ближайшие дни идти продлевать визу.

— Но внутренний голос подсказывает мне, что тебе всё-таки лучше вернуться с нами! — с вызовом заявила мамаша.

— А мне внутренний голос подсказывает, что лучше остаться! — возразил я.

Отец угрюмо молчал. И на службу отправился, как на каторгу — плечи опущены, на лице — выражение растерянности, уныния и даже страха.

А я поехал в колледж…

В колледже я первым делом побежал в деканат спросить про общежитие. Однако тут меня ждал облом — не положено… Тогда я попросил справку о том, что являюсь их студентом. Справку мне дали.

На занятиях я меньше всего думал о науках — меня мучила мысль, где жить. Если квартирка уплывёт, а общежитие не положено, то что делать? Только снимать… На что? Просить деньги у родителей? Нет, только не это! Да и откуда у них деньги, если они вернуться к прежней нищенской жизни? Значит, буду подрабатывать. Как? Что я могу вообще? Я умею водить машину — буду таксовать по вечерам, а надо будет — и по ночам. Точно!

Теперь главное — продлить визу и обрести спокойствие ещё на три месяца… Я явился в «Ведомство по делам иностранцев» со всеми необходимыми для продления документами: медицинской справкой и справкой с места учёбы, выпиской с расчётного счёта о том, что на счету у нас десять тысяч марок. Чиновник герр Петерманн, до сих пор помню имя этого проклятого бюрократа, подозрительно долго вертел в длинных паучьих пальцах мои документы, корчил какие-то недоумённо-презрительные гримасы, наконец изрёк:

— Вам не положена студенческая виза. Сожалею, но не могу оформить вам её.

— Но почему? Ведь я студент!

— Вы приехали по гостевой визе. Чтобы учиться, вам необходимо было получить студенческую визу. Я вообще не понимаю, как вы могли поступить, не имея студенческой визы! Das ist nicht in Ordnung.

— Ну, так оформите мне студенческую визу.

— Мы не оформляем. Для этого вам необходимо вернуться в Россию и получить студенческую визу в Москве.

У меня потемнело в глазах. Вернуться в Россию? Никогда! У меня было стойкое убеждение, что если уж я вырвался оттуда и никто меня не остановил, не стянул с трапа самолёта, то самому возвращаться обратно туда — ни за что! И потом, всем известно, что очереди на получение визы можно ждать годами! И не факт, что после нескольких лет ожидания ты получишь её! Поговаривали, что в посольстве могут отказать безо всякой причины… Говорят, только 30 % получают визу, остальным отказывают. Это что же получается: я вернусь в Россию, буду толкаться в очереди, чтобы попасть в посольство, долгие часы… а то и дни… а ночи я где должен проводить? В гостинице? На какие шиши? Или, может, мне вернуться в Академгородок и там, в одиночестве, без родителей, ждать, когда совершится чудо и меня вызовут, чтобы просто выслушать? А дальше-то что? Ну, выслушают, нахамят, оправят обратно в Академгородок, где в томительном ожидании я проведу ещё не известно, сколько времени, а они возьмут — и откажут?! И что тогда?.. Нет, нет и тысячу раз нет! Но — что делать? Что делать?..

Когда я дома сообщил, что визу мне не продлили, родители только плечами пожали.

— Ну, значит, не судьба, — философски заключила мать. — Я бы посоветовала тебе как можно скорее заняться продажей машины. С собой ты её в Россию не возьмёшь.

— Я сказал — не поеду, значит, не поеду! — упрямо возразил я. — И машину продавать не буду!

Ничего себе — продать машину! Для меня она ассоциировалась с новой, благополучной и счастливой жизнью. Для меня продать машину означало распрощаться и с этой прекрасной жизнью, и со всеми моими мечтами и надежами…

Однако настроение было вконец испорчено. Лихорадочное возбуждение от того, что надо же что-то делать и срочно куда-то бежать, сменилось апатией, ощущением, что всё бесполезно и сделать ничего нельзя… Находиться дома с родителями я не мог. Хотя отец, конечно, был не виноват в том, что всё обернулось именно так, я чувствовал себя смертельно обиженным, как если бы отец специально сделал мне гадость. По вечерам я подолгу бродил по Ганноверу, откладывая момент возвращения домой. Я бесцельно блуждал по его улицам, в оцепенении сидел на скамейках, стоял на берегу пруда, глядя на плавающих уток… Я чувствовал себя, как человек, которого скоро выгонят из рая. Всё, что было естественным для всех этих ребят, моих сокурсников, просто жить и учиться в Германии, для меня становилось недоступной роскошью. Особенно меня раздражала довольная рожа Макара. После того, как я несколько раз огрызнулся ему в ответ, он добродушно спросил:

— Ты чего какой-то смурной в последнее время? Случилось что?

— Случилось, — мрачно ответил я.

— А что такое? Колись.

Я рассказал ему всё по порядку. Однако Макар, выслушав меня, даже не потрудился согнать с лица свою вечно блаженную улыбку.

— Нашёл, из-за чего переживать!

— Ничего себе! — я чуть не вмазал по его самодовольной роже. — Тебе хорошо говорить!

— Да ладно, не парься! — небрежно дёрнул плечом Макар. — Я бы на твоём месте, знаешь, что сделал?

— Что?

— Поступил бы во французский иностранный легион, вот что.

— Причём здесь французский легион вообще?

— Какой ты дремучий, оказывается… Слушай сюда. Для тебя ведь главное — на западе закрепиться, так?

— Ну, так.

— Так вот… Во французский иностранный легион принимают только иностранцев. Подписываешь контракт на пять лет, служишь, все дела, а через пять лет у тебя — вуаля, французское гражданство! Послушай, для тебя это реальный шанс. Там никто не будет смотреть ни на твои документы, ни на что. Там главное — твоя спортивная подготовка, здоровье и желание, конечно.

— Но я совсем не знаю французского. Только немецкий и английский.

— Там даже иностранного знать не надо. Знаешь один русский — возьмут, лишь бы, повторяю, физическая подготовка не подвела. А ты вроде крепенький. Спортом занимался?

— Да. Я кандидат в мастера спорта по лёгкой атлетике.

— Супер! А со зрением у тебя что?

— Небольшая близорукость. Ношу очки под настроение. Но могу и не носить.

— Когда приедешь туда — лучше не носи. И вообще, выучи наизусть таблицу, по которой они зрение проверяют.

— На каком языке?

— На русском, ну, на всякий случай и на немецком.

— Выучу. У меня память — что надо.

— Ну и всё. Считай, что ты уже гражданин Франции.

— Что, вот так легко?

— Ну, если тебя в горячей точке не убьют, то — да, легко.

— В горячей точке?! Ничего себе! Они воюют в горячих точках?.. Да что это за зверь вообще такой — французский иностранный легион? Рассказывай, что знаешь!

— О! Про него легенды ходят. Значит, смотри… Приезжаешь в один из пунктов вербовки. Их по всей Франции восемнадцать.

— Как я пересеку границу?

— Легко. Езжай на своей машине. Через Люксембург. Немецкие номера — пропустят, никто не подкопается. Не сомневайся. Затем… Двигай в Страсбург. Это ближайший город, где вербовочный пункт легиона.

— Как я туда попаду?

— Подойдёшь к любому полицейскому, тебя с распростёртыми объятиями встретят, под белые рученьки до самого вербовочного пункта проводят. Ещё бы! Добровольно хочешь послужить на благо Франции… Герой!

Макар вырвал из тетради лист бумаги и, мечтательно улыбаясь — «погоди-ка, дай вспомнить, как пишется» — нацарапал два слова: «Legion Etrangere». И протянул листок мне.

— На, держи. Подашь эту бумажку хоть полицейскому, хоть таксисту. А дальше — желаю удачи!

— Так дальше-то что?

— Ну, я толком не знаю… Поболтаешься там с месяц-другой, пока они к тебе присмотрятся. А там, если подойдёшь, заключат с тобой контракт на пять лет, и станешь легионером. Вообще изначально иностранный легион создавался, чтобы не французов в горячие точки отправлять, а иностранцев, негров там разных, или русских. В качестве пушечного мяса.

— Спасибо за перспективу.

— Да брось! Много сейчас горячих точек, где Франция воюет? В смысле НАТО или миссия ООН какая-нибудь? Ну, так вот. Зато тебе бабки платить будут. А через пять лет предоставят французское гражданство и пенсию. Ну, или дальше контракт продлишь, если понравится. Зарплаты там высокие. После окончания контракта сразу квартиру в Париже прикупить можешь. Так что — решайся.

— А деньги? С чем туда ехать?

— Возьми столько, чтобы только до туда добраться. А там будешь на всём готовом.

— А если не возьмут?

— Возьмут, вот увидишь! Ну, а если не возьмут, заплатят за каждый день пребывания, да ещё с собой дадут, чтобы обратно вернуться. Ну, как? Поедешь?

— Поеду, конечно! Мне сейчас — хоть в легион во Францию, хоть к чёрту в ад, лишь бы не обратно. Спасибо тебе!

Я с чувством пожал Макару руку. Всё-таки хороший он мужик, Макар, и товарищ — что надо! Он дал мне свой домашний телефон и адрес, так как мы оба знали, что здесь, в колледже, мы больше не увидимся. В самом деле, поскольку дальше учиться — смысла не было, я в этот же день написал заявление на отчисление. А зачем тянуть? Хотелось побыстрее развязаться с этим больше не нужным колледжем.

Домой я приехал уже бывшим студентом. И как только порог переступил, сразу понял, что у родителей опять что-то произошло. Они настолько возбуждённо обсуждали что-то в столовой, что даже не заметили моего появления.

— Пап, мам? — только когда я подал голос, они оба повернулись ко мне. И резко замолчали.

— Котик, а как быть с Марком? — виновато спросил отец.

— С Марком?.. Не знаю! Я уже ничего не знаю! — мамаша залпом осушила чашку с чаем, как будто там была водка.

— Может, всё-таки в Академгородок вернуться? — неуверенно мямлил отец.

— Да ты что?! Судьба даёт тебе ещё один шанс!

— Да что случилось-то?! — заорал я. Мои «старики» хоть кого с ума сведут, как я их терплю…

— Сыночка, — вкрадчиво начала мать, — тут такое дело… Папа позвонил своему приятелю, одному знакомому учёному, в Италию…

— Франко Росси, — встрял отец, — мы познакомились в прошлом году на симпозиуме в Москве. Он тоже занимается физикой плазмы…

— Да замолчи ты! — огрызнулся я, — пусть мать расскажет. Ты опять, как обычно, мямлить будешь.

— Так вот, — продолжала мама, — этот Франко работает в частном научном центре в Риме. Папа поделился с ним своей проблемой и, представляешь, он пригласил его работать к ним, по контракту! И теперь папа думает, что делать — возвращаться в Академгородок или ехать в Рим.

— Да что тут думать! Конечно, соглашаться! Ну, отец, ты даёшь! Такая удача! Увольняйся к чертям собачьим и двигай в Италию, не раздумывая!

— Да я уже уволился, — отец вяло махнул рукой.

— Молодец! Вот это ты того, оперативно… Поздравляю!

Нет, всё-таки папаша может, когда хочет! Я опять зауважал его.

— А теперь надо обсудить, — вмешалась мать, — как быть с тобой.

— Как, как… — ворчливо заметил отец, — брать с собой в Италию, конечно. Тут же его не оставишь, в Академгородок он не хочет. Да и опасно его одного оставлять — накуролесит.

— Это понятно, но на каких условиях он поедет с нами? Ему восемнадцать — он больше не член семьи. Делать гостевую визу в Италию?

— Конечно. А как по-другому?

— Но чтобы сделать гостевую визу в Италию, мне надо вернуться обратно в Россию?! — подскочил я. — Ни за что!

— Но как иначе ты получишь визу?

— Никак, — горячо возразил я, — и вообще, позвольте мне самому решать, как мне поступить!

— И — как? — снисходительно ухмыльнулся отец.

— А так… В Италию я с вами не поеду. Всё. Наши пути расходятся. С этого дня я сам буду решать, как мне быть и что делать.

— Ну-ну, — скептически покачал головой отец. — И что же ты будешь делать, когда мы уедем? Есть идеи?

— Есть. Завтра я уезжаю во Францию поступать во французский иностранный легион.

— Какой ещё легион? — закричала мать. — Что это ты себе напридумывал?!

— Котик, он имеет в виду французский иностранный легион, — пояснил отец. — Сынок, тебя туда не возьмут. По зрению. Чтобы туда попасть, надо иметь идеальное здоровье.

— Посмотрим, — упрямо возразил я.

— Я не допущу, чтобы ты стал наёмником! — мать впала в истерику. Ничего, с ней такое случается.

— А что ты сделаешь?

— Я тебя туда не пущу!

— Сынок, — вторил ей отец. — Поверь, тебя туда не примут. И что ты тогда будешь делать? Ведь мы будем далеко. В другой стране.

— Так… Мне в этом доме поесть кто-нибудь даст? — перевёл я тему разговора на более насущное.

Подействовало. Оба разом замолчали. Мамаша кинулась накладывать мне на тарелку жаркое.

Поглощая жареную картошку с мясом, я прикидывал, как мне поступить. Спорить с родителями бесполезно. Если уж им что-то в голову втемяшилось — не отступят. Скандал с воплями и мамашиными истериками будет продолжаться до ночи. А то и до утра. А хуже всего, что они могут вообще меня никуда не пустить — с них станется: запрут комнату, спрячут паспорт, проколют колёса… Да от них что угодно можно ожидать! Лучше всего, если они сами поймут, что иного пути нет. Значит, их любой ценой надо убедить. А иначе никак. Надо донести до них, что я уже взрослый и сам вправе решать свою судьбу. Всё, что могли — они для меня сделали. Дальше — сам.

— Пап, мам, — сказал я, отодвигая тарелку. — Пожалуйста, выслушайте меня, только спокойно, ладно?

— Ну-ну, говори, — кивнул отец.

— Вот смотрите: мне в Россию, одному — никак. Ну, вот самый простой вопрос — где я буду жить и на что? Ведь ожидание визы может затянуться на не-знаю-какое-время?

— Где жить? Ну, например, у моей сестры Татьяны.

— Ага! И сколько мне жить у тёти Тани? Полгода? Год? И на что жить?

— Ну, ты устроился бы на работу… — неуверенно начал отец.

— Куда? Сами знаете, в России сейчас беспредел, безработица, безденежье, бандитизм! — я поражался своему красноречию. — И потом… А если мне откажут в визе? Что тогда?

— Пожалуй, ты прав… Возвращаться — не лучший вариант, — согласился отец.

Есть! Теперь осталось убедить мать.

— Да, возвращаться не стоит, — кивнула мать. — Но наёмником?! Нет, только не это…

— А ты думаешь, в России меня в армию не загребут, как только я перееду границу? Вот уж из нашей армии я точно не вернусь, меня «деды» замочат или до самоубийства доведут… Потому что я унижений терпеть не стану! Вы меня знаете. Повешусь, или пулю в рот — безболезненная и мгновенная смерть, всё лучше, чем мучиться.

— Боже, сынок! — мать скорчила скорбную гримасу — вот-вот заплачет, — что ты говоришь! Какой ужас!

— Да-да, — кивал отец. — Во Франции, в этом легионе, всё-таки всё более культурно и цивилизованно.

— Вот! — подхватил я. — А что, много сейчас горячих точек? Нет. Вот уж там больше вероятность, что нормально отслужу, французское гражданство получу и денег подзаработаю.

— Ну да, ну да… — задумчиво кивал отец.

Мать молчала, но я видел, что и она понимает, насколько я прав.

— Давайте поступим так: дайте мне адрес, телефон, всю информацию, какая у вас есть, по Италии — где папа будет работать, где вы планируете жить… И мы разъедемся. Вы — в Италию. Я — во Францию.

Через неделю мы разъехались — в первый раз в жизни: родители — в Италию, а я — во Францию.