Цзунцзы, дроны, Гуань Юй

Ольга Виноградова

Мой третий сборник коротких рассказов о Китае включает наиболее полную коллекцию «Тяньцзиньских историй», а также избранные тексты из двух предыдущих книг. Жанр их – что-то между художественной прозой, поэзией и публицистикой.Адресовано антропологам, поэтам, путешественникам.

Бермудский треугольник

…Ты забыл, что нам нужно встретиться, но ответил на звонок: на остановке… Сидишь спиной ко мне, сжавшись, как замерзшая синица — в этот неожиданно теплый для первого декабря солнечный день. Но почувствовал, когда я подошла. Привет. Посмотрел на меня одним глазом. Щетина на твоей щеке рифмовалась с низким кустарником вдоль дороги. Ну чеченец же, правильно тебя бабушка называет. И ещё раз: привет. Я не могу с тобой пообедать сегодня, ты же знаешь, я сплю. Топик был мне абсолютно привычен. Отдала тебе диск для твоей знакомой. Потом сказала что-то — про Вернера, про свои сомнения, предчувствия и сверхчувствия. Ты, к моему удивлению, услышал. Этот ультразвук, этот бред, эти эфирные помехи. И я почувствовала, что в груди потеплело. Ты ещё раз посмотрел на меня, в полтора теперь глаза, и сказал что-то про Кимико. Бермудский треугольник безумцев. Друзья мои закадычные! Ладно, давай, спи иди…

Живя за границей, человек испытывает особое душевное состояние. Каким-то нелепым образом, мы, по-видимому, имеем некий эмоциональный обмен с суровым и неразвитым населением родимых просторов. Пусть двадцать китайцев подряд тебе улыбнутся, но сердцу ближе одна противная русская тетка, которая тебя облает. Она нужнее. И эти гопники, которые на тебя косятся в тамбуре, потому что ты, черт возьми, чужой. Почему-то тебе это нужно. Факт прямо-таки научный. По еде скучаешь тоже, и по отдельным реалиям. Селёдочкой так иногда с картошечкой закусить. А сын вон как безумный ищет во всех городах хинкали и русскую баню. И все-таки это вторично. Главное — мерзкие рожи и родная — бедная, грязная, но родная, — речь соотечественников. Как её не хватает! Природа и обстановка все-таки вторичны. Хочется ли вам, господа, стреляться среди березок средней полосы? Спору нет, хочется. Среди них, конечно, приятнее. Но дело не в березках, хотя они, желтенькие такие на осеннем ветру (Роман был на севере, сделал видео), и вызывают слезы. Но нет, не они, я серьезно говорю.

Находясь вне своих близких, иностранец часто впадает в некий коллапс, анабиоз — многие из здешних знакомых, особенно мужчин, говорили мне, что им хорошо в одиночестве, и они не нуждаются больше в подруге или жене. Человек становится эмоционально холоднее, отстраненнее, недоверчивее. Некоторые, непрерывно работая, стараются вообще не осознавать своей потребности в общении. Человек урабатывается так, что единственными его желаниями становятся еда и сон. У других это не получается. Они лихорадочно пытаются найти себе близкого человека, а если находят, попадают в слишком большую зависимость от него.

В таких непростых условиях сложился и наш бермудский треугольник.

С Кимико и Романом мы сближались одновременно, и незаметно стали не разлей вода. Между нами с ним была разница в возрасте (а ведь даже коровы стремятся к дружбе со сверстниками), пол (который в этом случае лишь усугубляет дело), конфликт провинции со столицей и много прочего. Между нами с Кимико кроме разницы в возрасте (уже поменьше), были культурный и языковой барьеры — поначалу ведь и мой английский был на нуле. Кимико создавала мой космос, она была демиургом, богиней, сотворяющей мир и называющей его. Она учила меня всему, преисполненная мексиканской теплоты и японской ответственности. Её интуиция — полукровки-кентавра, полуяпонки-полумексиканки, была фантастической. Ещё не понимая ничего, я уже почувствовала её ангельскую природу. Она у нас стала ангелом. (А Вероник, француженка вслед за этим — демоном). Сразу же я почувствовала и возможность их любви с Романом — в шутку упомянула свадьбу. А слово-то не воробей. Все, о чем мы в то время мечтали, становилось нашей реальностью. Так и мотив свадьбы стал витать над ними сначала сам по себе (у Романа ещё была тогда девушка) — как аромат пионов и роз над селеньем, как песня с припевом Liu-liu-de², а потом слетел на них в одну лунную ночь, грянулся об землю и обернулся сакраментальным вопросом: быть или не быть?

В июле Кимико уехала. Она прихватила с собой Романа, но лишь на лето. Иногда ангел к нам и теперь слетает. Или мы куда-то слетаемся вместе с ангелом. Например, в Гонконг. Когда мы снова сиротеем, оставшись без Кимико, мы депрессируем, впадаем в иллюзии и съезжаем с катушек.

Депрессируем мы по отдельности. Роман пьет отдельно от меня текилу, обрастает отдельно от меня щетиной и читает отдельно от меня экзотические словари. Иногда по вечерам его депрессия требует жертвы. Ливень больной рефлексии, черной, как чернила, полной фантазмов и провокативных заявлений, обрушивается по скайпу на нашего ангела. Если её хрупкие плечики не выдерживают: мы расстались! расстались! расстались! — всхлипывает она, — я не хочу больше видеть человека, который заставляет меня плакать, — тогда он звонит мне, уже довольно разумный, подрастеряв часть своего демонизма.

Иногда же настает час истины, и мы с Романом помогаем друг другу избавляться от иллюзий — а избавившись уже от них, красивые и новые, съезжаем с катушек. Конечно, это хорошо делать вместе. То есть совпасть в своей трезвости относительно жизни и опьянеть затем в компании друг друга самым натуральным образом.

Опьянение бывает спонтанным и весьма неумеренным. Усугубляется оно в последнее время хулиганским и довольно опасным катанием в этом состоянии на велосипедах. Выглядит это так. Роман, проспавшись после трудовых будней, звонит мне и безо всякой прелюдии сходу возмущается тем, что мы в такую прекрасную погоду (уровень смога минимальный) не гуляем и не занимаемся спортом. Я, проспавшись ещё не настолько (у меня на один будень больше), вяло с ним соглашаюсь. Спорт — это ж классно. Затем мы, по отдельности и потом вместе, возимся еще полдня, сокрушаясь, что солнце заходит, и в полной темноте, наконец выдвигаемся. На велосипедах. Совещаясь: до или после. Или во время.

Это я научила малыша плохому. Первое время велосипедные прогулки и пьянство были развлечениями разных жанров. Но в один злосчастный день — думаю, кто-то сглазил, — я предложила захватить бутылку вина и посидеть на озере. И вот уже дни стали короче, ночи холоднее, а привычка осталась. Долго сидеть на лавочке и любоваться Сиху стало невозможно, зато хлопнуть стакан на живописном мосточке, заодно же быстренько и полюбовавшись видами — это вполне. Саморазрушительные тенденции крепнут. Напитки становятся крепче, скорость выше. Если учесть то, что наши ничтожные фонари не пробивают ватную тьму на дамбе, а гоня по трассе, мы не сбавляем скорости — а может и прибавляем,

то удивительно, что… Да, точно сглазили, теперь это очевидно. На мосту, видно, мельник взгляд бросил косой.

…Наша последняя велосипедная прогулка в этом плане особенно удалась. Усугубило её скоротечность и бурное развитие наше намерение просочетать её в этот вечер с Антонио, который ничего дурного не подозревая, спокойно ждал нас на испанской вечеринке с бесплатной сангрией. Бесплатная сангрия и Антонио нас, конечно, влекли — но по-видимому не так сильно, как нас влекла бездна…. Ах-ха-ха… И вот мы несемся как бесы — оглоушив вкусного джина — ноухау Романа наливать его в маленькие бутылочки от воды — это-то нас и подкосило в конечном счете… — и горланим, орём про любовь и разлуку, и улюлюкаем, и декламируем стихи, и… тише… заезжаем вон туда, на тропинку под ивами и персиками… И, посидев все-таки минут пятнадцать, глядя на дальние огни на том берегу, обсудив иллюзии, сдирая их друг с друга вместе с кожей, стараемся один другого и сами себя потом ободрить, утешить, успокоить. Какое! Через мгновение мы уже несемся по краю пропасти ещё веселей. Ох ты! Ух ты! О-ля-ля!… Что это? Осторожнее…

— Осторожнее!!!, — ты кричишь, — но я все-таки въезжаю в ограждение (хорошо, что не в шифу, который примостился тут на стульчике), потому что дорога на выезде с дамбы вдруг сузилась, а спуск крутой. Я лечу через ограждение и вижу, как вытягивается лицо шифу, но пьяным море по колено, ушиблен только большой палец на левой руке, ограждение не помято, шифу добродушно улыбается и помогает мне встать. Мы продолжаем путь, не сбавляя энтузиазма. Наше лошадиное ржание должно радовать засыпающий Ханчжоу. Оно ему вместо колыбельной. Пьяные лаоваи³ — это лучшее, что здесь есть. Нам кажется, что всем встречным очень весело. Грудь приятно согрета джином, воздух по-зимнему плотен, холод обжигает лицо. Вон уже мои ворота, они, к счастью, ещё открыты. Я расслабляюсь чуть раньше, чем следует, и координация меня подводит — заехать поворотом как обычно мне не удается. Впечатываюсь в самый гремячий край. Мы с великом валимся в разные стороны, но он слегка оказывается на мне. Роман, заскочивший было во двор, выбегает обратно. Бежит на место происшествия и шифу — сегодня дежурит улыбчивый охранник, мой друг. Роман хватается то за меня, то за велосипед, пытаясь нас растащить. «Ты велосипед поднимай сначала», — советует ему шифу, качая головой.

Я переодеваюсь, и мы спешим к бесплатной сангрии, опаздывая на час, не меньше. Нас встречает злой Антонио, и ладно бы только злой, но ещё и печальный. Почему? Почему вы вместе? Почему опоздали? Почему пьяные? Нам стыдно. Стыдно, но весело. Нам все равно, хороша ли сангрия — ужасна! как и музыка! — чуть не плача свидетельствует Антонио — моя вина, нужно искать другую вечеринку. Мы ищем и находим — и вот он Виньярд, опасное место для зазевавшегося путника, но об этом в другое время.

…А ты не помнишь, нет? — о чем мы там болтали, в Виньярде? На фотографиях мы выглядим так осмысленно. Жаль, но… Мы ли выпили джин или джин выпил наш вечер с Антонио?… Помню только, как нас уже неделикатно выметали тряпками и щетками из ресторана, помню, как ребята почти донесли меня до дома. В дороге я, кажется, обиделась на Антонио, и прогоняла его. Помню взгляд его на меня, такой с опаской, но и дружеское плечо помню и ощущение гладкости его выбритой щеки.

…А назавтра мне напишет ангел наш, Кусумото-ангел-сан, беспокоясь за Романа. Напишет мне, потому что тот ещё спит. Возлюбленный её. Все ли в порядке, не потерял ли он кошелек, или ключи, или айфон, и что значат его вчерашние слова, а если ты это так трактуешь, то как тогда понимать позавчерашние? И что делать, если ей нужна Япония, работа, отдавать долги, диссертацию писать, а ему нужна семья, как он утверждает, а в Японии его вовсе не оторвут с руками, и все это одновременно не получается, и вообще надо как-то проверить все это повседневной жизнью — какая к лешему повседневная жизнь, а, Кусумотик?… Это ж надо ещё её заслужить, вымолить у судьбы снова — жизнь эту повседневную…

Примечания

2

Припев китайской традиционной свадебной песни.

3

Lao wai — иностранец (разг.)