Хозяин

Ольга Викторовна Дашкова, 2022

– Ты – что?– Я беременна.– От кого?– От вас.Долгая пауза, тяжелый взгляд, а потом громкий смех, он режет по нервам. Сдерживаю слезы, кусаю губы. Он не поверит, никогда не поверит. На что я только надеялась?– Думала, я поведусь на это?– Нет.– А на что ты рассчитывала? – теперь он кричит, вздрагиваю. – Я всегда предохраняюсь, и тот раз не был исключением. Ты сама отдалась.– Сама, но это правда: я беременна, и это ваш ребенок.Горькая обида, боль разрывает изнутри. Я так отчетливо чувствовала эти эмоции, а еще голос, слова, они убивали и втаптывали в грязь.– Ты жалкая дешевка, которая продала и предала, а теперь опустилась до лжи. Пошла вон!

Глава 5

Закрыла входную дверь, прижалась к ней спиной, дыхание рваное, в груди горит огнем. В квартире темно, лишь из родительской спальни пробивается тусклый свет, отец точно уже пьяный и спит.

Напряглась, прислушалась, что там за дверью — тихо.

Зачем только вообще села в машину к Чалому и его другу? Думала, что меня сегодня уже ничем не напугать, а оказалось, что еще можно. Вот так завезут на какую-нибудь заброшенную дачу или заимку в лесу, здесь их полно, а там пятнадцать мужиков, пустят по кругу и закопают потом в лесочке.

Страшная судьба.

Слова Геннадия резанули по больному, мою маму действительно нашли совершенно случайно, на пятый день после пропажи. Грибник заблудился, пошел на шум трассы и наткнулся на тело. Но полиция даже спустя пять дней не хотела принимать заявление о пропаже.

Надо перестать об этом думать, жить настоящим и будущим и из этого города надо уезжать завтра же утром, нет, уже сегодня. Гена оказался не лучше Захира, он всегда приставал, это началось сразу после того, как мне исполнилось пятнадцать, а до этого был нормальным парнем, давал покататься на велосипеде, угощал конфетами, утешал, когда не стало мамы.

А потом его словно подменили, пропал на год, соседи говори, что за кражу Гену посадили в колонию для малолетних. А вернулся уже не мой добрый сосед, а совершенно другой человек — с пошлыми шутками, плохой компанией.

Этот город ломает всех.

Машина ехала слишком быстро, мотор гудел, я, вцепившись в обивку кресла, смотрела вперед, как фары ярким светом резали темноту. Пахло чем-то кислым и сигаретами, громко играла музыка. А когда через двадцать минут у остановки свернули в лес, сердце, кажется, перестало биться. Я уже не жду от людей ничего хорошего.

Но мы заехали в город, свернули еще два раза и со скрипом тормозов остановились на углу у моего дома.

— Пойдем, Лианка, провожу тебя.

— Нет, спасибо, Ген, я сама, вы же торопились, — проблеяла овцой.

— Да нет, пойдем, Лысый подождет.

Ломая ногти, дергала ручку, но никак не могла открыть дверь, Гена сделал это сам, хватая меня за руку, вытаскивая из салона автомобиля, сразу прижимая к своему худощавому и жилистому телу.

— А ты стала еще красивее, Лианка. Поехали с нами, я чем интересным угощу, тебе понравится.

— Отпусти.

— Похудела, что ли?

Руки парня шарили по бедрам, талии, спине, я упиралась в его грудь кулаками, отворачивалась.

— Отпусти! — крикнула, отталкивая сильнее, но у такого с виду щуплого парня сил оказалось куда больше моих.

— Такая гордая всегда была и нос воротила от меня, стремно, да? Что сидел, стремно? Думаешь, у нас здесь есть нормальные мужики? Твой отец вроде был таким, а вот что стало. Здесь нет и не будет нормальных, им давно сломали всем хребет.

— Гена, нет, отпусти, — он выворачивал руки, потащил к подъезду, мне бы начать кричать и звать на помощь. Но никто не выйдет и не спасет. Я знаю.

Запах кошек, сырости, сухие ладони по коже, треск рвущейся ткани, я мозгом понимала, что меня сейчас могут изнасиловать здесь, в собственном обшарпанном подъезде. Собрав всю силу, что осталась, сделала рывок, выпад коленом.

Гена стонет, матерится, отпускает, именно тогда вырвалась, перешагивая через две ступеньки, летела на свой второй этаж, ища на ходу ключи в сумочке. И вот сейчас прислушиваюсь, пытаясь отдышаться. Разувшись, иду в ванную, запинаясь, в стену откатывается пустая бутылка.

Остановилась, заглянула в комнату отца, он спит, опустив руку на пол, включен ночник, вокруг бардак, остатки еды и еще недопитая бутылка водки. Этикетка говорит о ее недешевой стоимости, а мне в душу в который раз за день закрадывается нехорошее предчувствие.

Раздевшись в ванной и аккуратно сложив одежду в таз, чтоб постирать, принимаю душ. Прикрыв глаза, просто стою под теплым потоком воды, мечтая о другой жизни, в голове звучит красивая мелодия. Пальцы сами собой начинают двигаться, имитируя прикосновения к клавишам.

Вздрагиваю от того, что практически начинаю падать от усталости, быстро домываюсь, стираю вещи, живот крутит от голода.

Обернувшись в халат и промокнув волосы, иду на кухню, на часах давно ночь, включаю чайник, где-то должна быть лапша, можно заварить. Холодильник, конечно, пустой, а в шкафу лишь горох и пачка чая. Цепляюсь взглядом за лежащие на углу стола несколько листов бумаги.

Пока закипает вода, и чайник шумит в тишине квартиры, вчитываюсь в черный шрифт на белом фоне. Но в конце второго листа перед глазами все плывет, рука начинает трястись, пальцы слабеют, бумаги падают к ногам.

Это конец.

Конец вообще всему.

Даже конец той нищете, в которой мы живем.

Это кабала.

Быстро поднимаю брошенные листы, текст размывается, зажмуриваюсь, слезы капают на бумагу. Снова все перечитываю, передо мной стандартный кредитный договор на пятьдесят тысяч рублей, под два процента в сутки — и на мое имя.

Но он не из банка, а из микрофинансовой организации «Деньги Сразу», самой кабальной конторы, которая расплодилась по всей области и дает всем подряд кредиты, а у неуплативших в нужный срок отнимают последнее.

Дата оформления кредита — десять дней назад, я точно была на смене в кафе, это было пятое число, не помню, был ли в сумочке паспорт. За это время накапали проценты, если найти у отца деньги и вернуть проценты, то еще можно избежать трагедии.

Чайник дано закипел, бросилась в комнату отца, будить его бесполезно, он мертвецки пьян. Начала искать по полупустым полкам в шифоньере, в прикроватной сломанной тумбочке, вторую он давно унес и продал за стакан водки. Также нет ни одной фарфоровой статуэтки, что собирала мама, нет штор, ковра, да много чего уже давно нет.

Ничего, лишь пятьсот рублей сотнями и мелочь, но для него и это роскошь. Пришлось шарить по карманам заношенных джинсов и кое-как переворачивать спящее тело хоть худощавого, но тяжелого мужчины.

В кармане нашла сложенный вчетверо листок в клетку. Это была расписка, написанная почерком отца, о том, что он должен некоему Щеглову Павлу Олеговичу сорок тысяч рублей, что он обязуется их вернуть в определенный срок, а внизу размашистая подпись и приписка в виде птички о выплате долга.

Устало села на край кровати, слез уже не было. Сейчас во мне нет ни одной эмоции, вакуум, пустота, нет даже ненависти и жалости. И денег уже не вернуть, карточный долг, как всегда говорил отец — он святой. Семья, родные, дальнейшая жизнь, это другое, это ничего не стоит.

Я не знаю, как буду это выплачивать — пятьдесят тысяч плюс проценты.

— Папа, как ты мог? За что? Скажи мне, за что?

Устало шепчу, смотрю на того человека, который, вообще-то, мне отец, который должен защищать и оберегать своего ребенка. Я не выплачу такую сумму никогда, я даже не заработаю таких денег — просто негде. Если уеду, подамся в бега, могут найти, никто не отдает свои деньги просто так. Я знаю десяток историй, как выбивали долги, как отбирали квартиры, как находили везде, а если нет, то взыскали все с родственников.

Застыла, смотря в одну точку, даже задержала дыхание.

Захир.

А может, правда, кому нужна моя гордость?

Потерпеть всего немного. Продать свое тело, душа ведь останется при мне и нетронутой. С меня не убудет, это как работа, пусть грязная, но…

Но… придется переступить через себя.

Кому нужна моя гордость?..

Никому.