Серафим

Оливия Вильденштейн, 2021

Селеста провела последние четыре года, строя жизнь вне ангельских гильдий. Вечеринки, колледж и человеческие амбиции вместо небесных. Один за другим перья с ее крыльев осыпались на тротуары Нью-Йорка. Она давно перестала общаться с ангелами, но один из них все же вернулся в жизнь девушки… Самый отвратительный из всех. Соучастник гибели ее лучшей подруги Лей. Сераф Ашер. Этот красивый упрямый парень даже и не думает оставить Селесту в покое! Он требует, чтобы она завершила крылья. А когда она просит назвать хоть одну причину для этого, он рассказывает о том, что на самом деле сделал с душой Лей. Ашер не собирался раскрывать свой страшный секрет. Но он знает, что это единственный способ спасти непокорную Селесту, которую он не может выбросить из головы… или сердца.

Глава 3

После событий в Париже я поклялась больше никогда не переступать порог гильдии, но, как только Мюриэль улеглась вздремнуть, я взяла такси до кварцевого общежития. Увидев невзрачную зеленую дверь, я преисполнилась таким гневом, что чуть не развернулась на месте, но в конце концов я сдержала свою мстительность, расправила плечи и повернула ручку.

Удивительно, но дверь щелкнула.

Полагаю, что, пока у меня еще есть перья, офанимы не могут официально закрыть мне доступ.

В гильдии постоянно кипит жизнь, но ближе к вечеру она достигает пика. Атриум с буйной жимолостью, семью кварцевыми фонтанами и стеклянным куполообразным потолком кишел крылатыми девушками и полнился трелью воробьев. Сладкий цветочный аромат просочился в мои легкие точно клей, когда толпа неоперенных расступалась вокруг меня, раскрыв рты. По мере того, как я продвигалась к потоку, мой план кричать до тех пор, пока я не потеряю голос или пока высший ангел не спустится по ослепительно яркому свету, только укреплялся.

— Неоперенная, ты вернулась домой.

Я остановилась перед офаном Мирой, которая расправила багряные крылья, словно желая помешать мне добраться до места назначения. Домой? Тот факт, что она решила, будто я воспринимаю гильдию как дом, заставил меня задуматься, не считает ли она меня сумасшедшей.

— Нет, офан. Я пришла призвать серафима.

Офан Мира склонила голову набок, ее короткие перечно-черные волосы упали на узкие плечи.

— Серафимы — народ занятой. Чем я могу тебе помочь?

— Вы можете вылечить рак, офан?

— Нет.

— Тогда вы не в силах мне помочь. — Я попыталась пройти мимо нее, но женщина с копной светлых волос, доходивших до основания крыльев, встала рядом с офан Мирой и преградила мне путь.

Поскольку я никогда не встречала ее раньше, а ее крылья были такими же густыми, как у моего старого профессора, я решила, что она новобранец Гильдии 24.

— Вы пытаетесь удержать меня от потока? — любезно спросила я, хотя мне было совсем не до любезностей.

— Рак — естественное явление, Селеста. Необходимое. Когда души устают жить…

— Естественное? Это болезнь! Мутация клеток! Нет ничего естественного…

— Успокойся, неоперенная.

Я стиснула зубы и сжала кулаки. Как она смеет говорить мне успокоиться! Это не ее сердце разбито.

Мои ноздри раздувались, будто я пробежала все три мили от «Плазы» до этого места, которое являлось для меня таким же домом, как мусорный бак за закусочной на углу.

— Я прошу аудиенции у серафима.

— Чтобы обсудить рак? Неоперенная, неужели ты ничему не научилась за годы, проведенные под моей опекой? Мы не вмешиваемся в человеческое время. Мы не хранители жизней. Мы хранители душ. Если у этого человека рак, значит, время его оболочки подходит к концу, а душа — если она достойна — будет собрана и вознаграждена.

— Ей всего шестьдесят! — Мой голос задрожал, словно полностью оперенные крылья.

— Шесть десятилетий — достойная продолжительность жизни.

Раздражение грозило заставить меня скрежетать зубами. Шестьдесят — слишком мало.

— Мюриэль должно быть отпущено еще как минимум два десятилетия!

— Успокойся, Селеста. — То, что офан Мира использовала мое имя, заставило меня недоуменно моргнуть. Она так редко обращалась к нам по именам.

Мой взгляд пробежался по кварцу с огненными прожилками в поисках плакатов с моим лицом, но стены коридора были гладкими, без единого украшения. Ни листовки «РАЗЫСКИВАЕТСЯ», ни бунтарской лозы жимолости.

Она подняла руку к моим подрагивающим плечам. Я отступила на шаг, поскольку ненавидела, когда ко мне прикасались без моего согласия.

— Я передам твое недовольство Семерым…

— Недовольство? — фыркнула я.

–…но я не позволю тебе и дальше устраивать спектакль в моих коридорах. Если хочешь подождать ответа серафимов здесь, пожалуйста, пройди в столовую, а я или офан Лия, — она жестом указала на новобранца, — придем за тобой, когда получим ответ.

— Я просто должна поверить, что вы передадите мое сообщение?

Мира вскинула тонкие брови.

— Поверить? Ох, Неоперенная, до какой же степени ты оторвалась от своей расы, если начала сомневаться в единственной ценности, которую мы ставим превыше всего, — в честности.

Мои вечно страдающие крылья могут подтвердить, что это их главный приоритет.

— Как жаль, что сострадание вы не цените столь же высоко. — Мои крылья пронзила искра боли. Мне не требовалось опускать взгляд, дабы понять, что от моих дурацких придатков только что оторвалось очередное перо.

— Наш род не виноват в чьем-то личном выборе.

— В чьем-то? Лей не была просто «кем-то». И какой у нее оставался выбор?

— Селеста, сейчас же в столовую, или я не передам твое сообщение. — Глаза офана Миры, казалось, светились сродни кварцу вокруг нас. — Ты помнишь, где это, или хочешь, чтобы офан Лия проводила тебя?

Без крика — в тот момент у меня уже не осталось слов — я крутанулась на месте, и любопытные неоперенные, которые разглядывали нас и ловили каждое слово, расступились. Мой пульс сильно участился, пока я неслась по коридору в огромный кварцевый двор с подвешенными клумбами. Я всегда думала, что над гильдией сияет райское небо, но непоколебимая синева оказалась иллюзией, как и небесный дождь, который орошал посевы через стратегически расположенные отверстия в стеклянном куполе. Ангелы — настоящие эксперты в обмане.

Я села за каплевидный кварцевый стол, частично скрытый фиговым деревом, которое плодоносило круглый год. Неоперенные предпочитали столики, расположенные ближе к кварцевой плите, где постоянно представлены теплые зерна и рыба на пару, охлажденные соки в стеклянных кувшинах и пирамиды изумрудных яств. Аромат моего детства перевернул мой и без того расстроенный желудок.

В ожидании я то скрещивала, то выпрямляла ноги, покачивала ими, глядя на тех немногих неоперенных, которые имели наглость смотреть в ответ. В конце концов все они отводили свои любопытные взгляды. Устав от переглядываний, я достала телефон и отправила Мюриэль сообщение: написала, что у меня появились дела, и попросила позвонить мне, когда она проснется. А потом я открыла браузер. Единственное слово, которое я успела набрать ранее, дразняще мигало в строке поиска: «Лучший». В довершение всего поисковая система предложила мне выпадающий список наиболее подходящих вариантов — лучший фильм, лучший китайский ресторан, лучший отель на Манхэттене, лучшие тренажерные залы.

Чертовы тренажерные залы? Я никогда не занималась спортом. Ненавидела это. Всей душой.

— Привет. — Мягкий голос отвлек мое внимание от телефона.

Я подняла взгляд на его обладательницу, златовласую малышку с толстой косой и карими глазами. Когда девочка забралась на стул рядом со мной, поджав под себя маленькие ножки для опоры, я резко спросила:

— Что ты делаешь?

Вместо того чтобы округлиться и наполниться слезами, ее глаза сохранили мягкость, и она улыбнулась.

— Ты выглядишь грустной.

Я осмотрела двор, подозревая, что это какая-то подстава и офанимы пытаются задобрить меня, прислав посланника-херувимчика, но в столовой не было учителей, а большинство неоперенных уже ушли.

— Я Найя.

Я отложила телефон.

— Разве ты не должна быть с офаном Пиппой, Найя?

Девочка сморщила носик-пуговку.

— Она рассказывает историю о монстрах. Не люблю монстров.

— В мире их полно, так что лучше привыкай.

— Ты когда-нибудь встречала монстра?

Я подумала о Тристане. А потом об Ашере. Разные виды монстров, но оба чудовищные. А потом, как обычно, мои крылья лишились пера.

— Да.

Она моргнула, глядя на меня широко распахнутыми глазами.

— Они действительно так страшно выглядят?

— Нет. Большинство выглядят, как ты и я.

— Ты не похожа на монстра.

— Уверена, офанимы с тобой не согласятся.

— Почему?

— Потому что… — С чего бы начать? — Потому что, во-первых, я решила жить среди людей.

Найя закусила нижнюю губу, словно размышляя, почему это делает меня злодеем.

— Мой любимый цвет — цвет крыльев моего apa. — Или нет. — А какой твой любимый цвет?

Я снова устроилась на своем стуле. Дети любознательны и со скоростью света устанавливают связи между разрозненными темами. Очевидно, я сводила Лей с ума своим нелинейным мышлением.

— Черный. Черный — мой любимый цвет.

— Черный — это не цвет.

Я указала на свои кожаные легинсы и черную футболку с белой надписью «Мала ростом, но не самомнением» — подарок Джейса на мой двадцатый день рождения в прошлом месяце.

— Позволю себе не согласиться. Черный — это цвет.

— Черный — отсутствие света.

Я нахмурилась, но не из-за ее слов… Технически мне известно, что черный не является цветом, но я удивилась, что кто-то столь юный об этом знает.

— Еще мне нравится фиолетовый. — Найя устремила взгляд на темнеющее небо. — Фиолетовый. Не лавандовый.

— Тогда тебе бы понравились мои крылья.

— Можно мне их увидеть?

Я скрывала скудное оперение, презирая то, как оно выглядело и что собой представляло. Только раз в год, 19 декабря — в годовщину церемонии вручения костей крыльев, — я позволяла своим фиолетовым перьям с оттенком электро раскрыться у меня за спиной.

— Нет. — На мой резкий ответ малышка поджала губы, но не спрыгнула со стула. — Сколько тебе лет, Найя?

— Четыре с половиной. А тебе?

— Двадцать.

— Моему apa сто сорок три.

Найя — настоящая папина дочка… Я чуть было не спросила ее о маме, но решила, что меня это не касается. Да и мне все равно. Вряд ли я когда-нибудь снова увижу этого ребенка.

— Почему ты грустишь?

Я моргнула. Мне казалось, что я выгляжу сердитой. Я несколько раз прокрутила в руке телефон, прежде чем ответить.

— Потому что кое-кто, кого я люблю, умирает.

Девочка нахмурилась.

— Смерть — это не конец.

Я и забыла, как рано начиналось промывание мозгов.

— Для некоторых людей конец.

— Этот человек, которого ты любишь, он плохой?

— Нет. Он необыкновенный. — Комок у меня в горле снова начал увеличиваться.

— Тогда почему ты грустишь?

— Потому что не хочу, чтобы она умирала.

— Но ты увидишь ее снова. — Она указала пухлым пальчиком на небо. — В Элизиуме.

— Не увижу.

Найя нахмурилась так сильно, что казалось, будто она украла несколько морщин со лба офана Миры.

— Но у тебя есть крылья.

— Есть, но я не успею завершить их вовремя. Ты знаешь, что происходит, когда не успеваешь собрать нужное количество перьев?

Не задумываясь, Найя ответила:

— Ты становишься нефилимом.

— Бинго. Худшим видом монстров.

— Нефилимы не монстры.

От удивления я вскинула голову.

— Я… согласна. — И наклонилась вперед. — Но не произноси подобное здесь слишком громко. Кажется, мы единственные, кто разделяет это убеждение.

— Мне нравится делиться с тобой, Селеста.

Мое сердце медленно, болезненно сжалось, но затем замерло.

— Я не говорила тебе своего имени. Откуда ты его знаешь?

Девочка прикусила внутреннюю сторону щеки, будто погрузившись в глубокую задумчивость, а затем на ее лице расплылась огромная ухмылка.

— Моя голова сказала мне это.

Ее голова? Я уставилась на малышку, пока до меня не дошло, что она имела в виду. Должно быть, ранее она слышала крики офана Миры. Камень доносил звук, как туннель доносит ветер.

Говоря об ангеле… Офан Мира обошла вокруг фигового дерева.

— Неоперенная, сера… — Ее губы замерли при виде моей соседки по столу. — Неоперенная Найя, что, по-твоему, ты здесь делаешь?

— Я проводила время со своей подругой. — Найя сцепила руки на кварцевой столешнице, будто вела деловые переговоры.

Я улыбнулась тому, что она не дрогнула и не стушевалась.

— Твоей… подругой?

Разве не грубо, Офан? Неужели я не достойна друзей?

Найя заерзала на стуле.

— Мы с Селестой друзья.

— Как… чудесно. — Поскольку перья Миры теперь намертво прикреплены к костям, ни одно не упало. Будь она неоперенной, эта ложь стоила бы ей пера. — Однако пора спать. Пожалуйста, пройди в общежитие. Офан Пиппа тебя ждет.

Из маленькой груди Найи вырвался тяжелый вздох.

— Хорошо. — Она соскочила со стула и совершенно неожиданно обняла меня, сминая ткань бомбера. — Пока, Селеста.

— Пока, Найя. — Меня настолько ошеломило ее проявление привязанности, что я не обняла ее в ответ.

Обогнув стол и подойдя к офану Мире, девочка посмотрела на меня и спросила:

— Ты вернешься и поиграешь со мной?

Нет. Мне следовало сказать «нет».

— Я… Я… — Одного взгляда на лицо Миры хватило, чтобы заставить мой здравый смысл вернуться. — Вероятно, нет.

Я пришла по одной и только одной причине: помочь Мими. Если ангелы окажутся неспособными или не пожелают помочь мне, у меня не будет поводов посещать гильдии, тем более завязывать отношения с молодыми неоперенными, которых я не увижу долгие годы, поскольку до появления костей крыльев детям Элизиума не разрешалось покидать гильдии, их тела были такими же хрупкими и смертными, как у людей.

Ее нижняя губа задрожала.

— Но мы же друзья.

— Неоперенная Найя, — Мира выделила имя маленькой девочки, — тебе пора идти.

Найя моргнула, глядя на офанима, но затем вернула свой уязвленный взгляд ко мне. Слезы текли по ее щекам, сверкая, точно дробленые бриллианты. Она вытерла их, а затем развернулась и убежала, заставив мое сердце стать хрупким, как засохший лепесток.

Мира следила за покачивающимися золотистыми волосами Найи, пока та не скрылась в коридоре, ведущем к детским общежитиям.

— Она очень… эмоциональная малышка.

Еще один недостаток нашего мира: ангелы восхваляли сочувствие и в то же время выступали за эмоциональную отстраненность. Лей была слишком сострадательна к своим грешникам.

— Проявление эмоциональности — это не недостаток, офан.

— Разве я сказала обратное? — Будь мои крылья расправлены, ее холодный тон покрыл бы их слоем льда.

— Итак, могут ли серафимы помочь мне, офан?

— Нет. Но они настоятельно советуют тебе посетить Зал Оценки и проверить ее счет, а также просили напомнить тебе, чтобы ты помогла ей не ставить под угрозу естественную смерть.

Я фыркнула.

— Я не собираюсь помогать ей совершить самоубийство.

— Я никогда не говорила, что ты станешь делать подобное. — Но она думала об этом. Я могла видеть это в мириадах неглубоких борозд, которые пересекали ее многовековую кожу. — Возможно, тебе стоит проверить и свой счет.

Я вскочила так резко, что стул заскрипел по кварцу.

— Мне он известен.

— Известен?

— Да. Известен.

— Могу я узнать твои планы?

— Проживать каждый день так, будто он последний, потому что один из них рано или поздно станет таковым. — Подойдя к ней, я остановилась, чтобы сорвать инжир с ветки, а затем вгрызлась в него. Безупречно спелый. Так и подмывало выплюнуть. Но я заставила себя проглотить.

— Селеста… — Офан подняла на меня настороженный взгляд.

Я почувствовала, что она хочет сказать мне не растрачивать впустую дар, преподнесенный ангелами. Но в конце концов она не добавила к моему имени ни единого слова.

— Прощайте, офан.

Прежде чем уйти, я прошла через изогнутые раздвижные стеклянные двери Зала Оценки и села за длинную стойку, которая опоясывала круглую комнату. Затем я прижала ладонь к стеклянной панели, чтобы включить голоранкер, а затем нашла в базе Мюриэль Моро. На экране появилось ее трехмерное лицо, настолько невероятно реалистичное, что казалось, будто она сидит напротив меня. Ее губы поджались, затем расправились, и сияющие темно-синие глаза встретились с моими, посылая волны нежности.

Я пролистала ее анкету, пока не увидела счет. Только тогда я выдохнула то напряжение, что зародилось в столовой: 7.

С небесной точки зрения, это невероятный результат. Душа Мими, после того как ее соберут, будет доставлена в Элизиум. Там ей предоставят выбор: остаться в Элизиуме навсегда или вернуться на землю в новом теле на еще одну жизнь. На мой взгляд, душа Мюриэль безупречна и не заслуживает даже единицы, но мои представления о добре и зле сильно разнятся со взглядами ишимов.

Я вытянула шею к небу за куполообразным стеклом с фальшивыми оранжевыми и розовыми прожилками. Элизиум не заслуживал кого-то вроде Мими.

Она, вероятно, не останется. Как только поймет, что Джареда и Лей там нет. Мне хотелось бы как-то подготовить ее к разочарованию, но нам не разрешалось говорить об Элизиуме с людьми. И хотя ангелы считали меня безрассудной и недостойной, этот закон я, как ни странно, уважала.

Я вернула взгляд к единственной цифре, плавающей под лицом, которое я знала лучше, чем собственное, и мой пульс забился в ушах, заглушая все остальные звуки. Однажды этого лица не станет. Этот профиль исчезнет. Женщина, которую я успела полюбить, уйдет.

В ушах все еще звенело, и я проверила, что стоило Мими семи баллов: отцеубийство.

Моя нога перестала подергиваться. Сердце замерло. Мими убила своего отца?

Пару мгновений я сидела ошеломленная, а затем каждый звук в круглой комнате зазвучал громче, перекрывая тишину. Если она убила его, значит, он это заслужил. Я никогда не лезла в ее жизнь, как и она никогда не лезла в мою. Несмотря на то, что наше прошлое сформировало наши личности, никто из нас не позволял ему влиять на наши взаимоотношения. Я достаточно уважала Мими, чтобы соблюдать негласное соглашение и позволить истории о ее грехе раствориться в эфире вместе с ее телом.

Я осторожно прижала ладонь к стеклянной панели, закрепляя Мими за собой, чтобы с этого момента ни один неоперенный ее не побеспокоил. Как только над ее мерцающим портретом большими печатными буквами появилось «ПРИСВОЕНА СЕЛЕСТЕ ИЗ ГИЛЬДИИ 24», я выключила голоранкер и покинула гильдию раз и навсегда.