Звёздный свет

Оливия Вильденштейн, 2021

У Найи и Адама не было ничего общего, кроме черных крыльев и одного дня рождения на двоих. Милая и прилежная Найя всегда соблюдала правила. Высокомерный и грубый Адам нарушал каждое из них. Она любимая дочь архангела. Он главный бэдбой гильдии. Когда Найя врывается в жизнь Адама, чтобы попросить место в его тайной команде, он отвергает девушку. Последнее, что нужно его отряду, – это внимание архангела. А последнее, что нужно ему самому, – привлекательная блондинка с обворожительным голосом и пленительным взглядом. Проблема в том, что Найя внезапно и необъяснимо стала единственной, чего он на самом деле желал…

Глава 3

Адам

Ангельский факт #6

Хотя слова предпочтительнее, кулаки тоже разрешены.

Когда я подошел к двери Эмми, кровь во мне бурлила не менее интенсивно, чем вода в фонтане.

Мой план на вечер состоял в том, чтобы в последний раз насладиться Эмми и поработать над сострадательной речью о расставании. А не беспокоиться о том, не угрожает ли костям крыльев моих товарищей ангельский огонь, потому как, если мою команду раскроют, пострадают все, включая Дова.

Оценщик всегда вел себя так осторожно, что я не мог понять, почему он рискнул послать ко мне одного из отпрысков Семерки. Неужели по той причине, что Ноа проболтался и Дов почувствовал себя обязанным признаться?

Я провел руками по лицу, рычание застряло у меня в горле. Наконец я схватил телефон и отправил сообщение Ноа: Когда ты планировал рассказать мне о своей компании в Стокгольме?

В тот же момент, когда я нажал кнопку «Отправить», появилось сообщение от него.

НОА: Только что звонила Галина. Она говорит, что мы все переезжаем в Чикаго?

— Малыш? — позвала Эмми.

— Что? — спросил я сквозь стиснутые зубы, мало какое слово раздражало меня больше, чем «малыш». По словам отцов, я не любил, когда меня называли ребенком, даже будучи ребенком.

Она вышла из ванной в одном нижнем белье и нахмурилась. Пока Эмми прохаживалась, покачивая бедрами, я выключил телефон и засунул его в задний карман джинсов.

Одна проблема за раз.

Эмми подошла ко мне и обхватила мой затылок.

— Эй… Что с тобой? Что-то случилось внизу?

А? Ох, точно… Найя. Я уставился на половицы, надеясь, что неоперенная почувствует мое раздражение сквозь старое дерево и крашеную штукатурку, затем перевел взгляд обратно на Эмми, пытаясь изгнать наследницу серафимов из мыслей, но ее образ наложился на лицо моей будущей бывшей. Я закрыл глаза и сжал переносицу, пульс застучал в висках.

Мягкие губы прижались к моим напряженным, пытаясь побудить их раскрыться, но разум продолжал размышлять о том, каким должен стать мой следующий шаг.

Должен ли я вернуться вниз, сказать Найе, что передумал, и дать ей какое-нибудь задание, дабы она поверила, будто в деле, и держала организацию в секрете?

Нет. Ее отец узнает. Он настигнет нас прежде, чем я успею сформулировать достаточно двусмысленную ложь, чтобы не лишиться трехсот шестидесяти трех перьев.

Эмми издала звук, что-то вроде сдавленного воркования, который выдернул меня из мыслей и вернул в ее квартиру. Чем, черт возьми, я занимался? Мне следовало расстаться с ней и уехать, а потом тащиться в Чикаго, чтобы встретиться с остальными. Нужно не только остановить серийного убийцу, но и предупредить их, что Найя знает о нашей «под-голоранкерной» деятельности и что наши шансы быть пойманными сильными мира сего резко взлетели до небес.

Я отстранился от Эмми и отступил.

— Мне жаль, Эм, но я так больше не могу.

Что касается речи о расставании, должен признать, у меня получалось и лучше.

У нее отвисла челюсть.

— Ты бросаешь меня?

Я нахмурился. Моя речь вышла посредственной, но выразительной, разве нет?

— Кое-что произошло, и мне нужно вернуться домой. — Я оглядел гостиную, пытаясь вспомнить, оставлял ли у Эмми что-нибудь, кроме одежды.

Мой взгляд остановился на керамической вазе в форме полена, которую я наполнил желтыми розами в тот день, когда она вернула бриллиантовые шпильки, украденные у мачехи. Моя грешница так и не призналась в краже и не знала, что с помощью букета я поздравлял ее с пробуждением совести.

Тот день совпал с днем, когда у меня появились новые перья, и я отписался от нее. Ровно месяц назад. Я задержался здесь, потому что Дов передал мне утомительное досье на семью предполагаемых филантропов со счетом грехов от сорока семи до ста.

— Когда ты вернешься? — Голос Эмми вывел меня из задумчивости.

— Сюда? Никогда. — Мои пальцы сжались в кулаки, натянув потрескавшуюся на костяшках кожу.

— Не понимаю…

Неужели я снова заговорил на австрийском немецком? Временами я переходил на родной язык. Или французский, хотя и не совсем осознавал, почему он мне так нравится. У меня имелась теория, что моя биологическая мать была француженкой, но apa ее быстро опроверг.

Поскольку он все еще стыдился того, что изменил папе, я перестал копать в этом направлении.

Важно не то, как ты появился в этом мире, а то, что ты делаешь в нем. Мантра моих отцов, а теперь и моя.

Если бы у моей команды хранителей имелся девиз, он бы был таким.

— Знаешь что? К черту мою стажировку. Я поеду с тобой. — Эмми развернулась и направилась в спальню, отделенную от гостиной плотной бежевой шторой. — Что мне собрать?

В течение минуты я ошеломленно таращился на нее, а затем поплелся за ней в спальню.

— Извини, но я не возьму тебя с собой, Эм.

— Почему? Потому что я не королевских кровей, как мой новый арендатор?

Я фыркнул. Неужели она думала, что Найя — настоящая принцесса?

— Я бы не смог привести домой и короля Англии, даже если бы захотел.

У короля нет костей крыльев, поэтому я предположил, что он человек. Если только (и это было бы весьма прискорбно) его родители с ангельской кровью забыли подбросить его в гильдию до полового созревания, того волшебного возраста, когда материализуются наши изогнутые кости.

— Почему? — заныла Эмми.

— Потому что мои родители с особым рвением следят за тем, с кем я дружу и кого привожу домой. — Вот так. И это не ложь.

— И что? Я недостаточно хороша?

— Ты очень милая девушка, и все это — мы — было весело, но мне восемнадцать, и я не ищу ничего долгосрочного или серьезного. Прости, если ввел тебя в заблуждение. — Я заметил свой травянисто-зеленый джемпер на спинке стула, подошел и забрал его, а затем принялся сбрасывать все остальные предметы одежды, которые хранил у нее дома, в одинокую спортивную сумку возле окна.

Застегнув молнию, я повернулся, и бац! — моя щека встретилась с раскрытой ладонью.

За всю жизнь я получал пощечину только от одного человека — парня из студенческого братства, которого оттащил от девушки на домашней вечеринке, а затем избил до полусмерти.

Благодаря закону о самообороне, очевидно принятому Семеркой по инициативе Серафа Ашера, неоперенных больше не наказывали за применение силы в целях самозащиты, если это не приводило к чьей-либо смерти.

Несмотря на то что отец Найи казался мне неприятным и недружелюбным, особенно по отношению ко мне (одним ангелам известно почему, ведь он давно дружил с apa), я ценил серафима за то, что он добился принятия такого закона.

Как бы то ни было, в тот день, когда я получил пощечину, я записался на дополнительные занятия по самообороне в гильдии. А потом, после того как Дов пришел ко мне со своей идеей хранителей, начал искать и преподносить уроки таким грешникам, как тот парень из братства, которые неправильно понимали слово «нет». В общем, та пощечина принесла мне и всему человеческому миру много пользы.

Щеку жгло, я взвалил на плечо свою сумку, гадая, на сколько баллов увеличился счет грешницы Эмми. Причинять боль ангелам было главным запретом.

— Никогда ни на кого не поднимай руку, если только он не пытается причинить тебе боль.

— Ты причиняешь мне боль.

— Нет. Я бросаю тебя. И теперь делаю это без сожалений. Вернее, с одним. О том, что оставался так долго.

Слезы текли по ее лицу.

— Убирайся из моего дома! Пошел вон!

— Уже иду. — Я остановился у входной двери и посмотрел вниз по лестничной клетке, позволив себе перед уходом вновь подумать о дочери серафима.

Вовлекая ее в это дело, мы втянули бы и ее отца, а этого мы себе позволить не могли.