Хроники Червонной Руси

Олег Яковлев, 2018

Рубеж XI–XII веков. Нелёгкая судьба выпала трём братьям Ростиславичам, хоть и происходят они из княжеского рода. Мало того что рано лишились отца, так ещё и остались без наследства, без уделов, а безудельным князьям остаётся только скитаться по Руси и сопредельным странам. На помощь других князей рассчитывать трудно – те, конечно, родня, но прежде всего видят в скитальцах врагов, зарящихся на чужие волости, да и за жёнами, когда в доме «бедный родственник», лучше присматривать повнимательней… Нет братьям покоя и тогда, когда скитания позади: свой удел, чудом доставшийся, нужно защищать силой оружия, и даже самый удачливый из трёх братьев, Володарь Ростиславич, из года в год не покладает меча.

Глава 19

Игоревич, тряся нечесаной кудлатой головой, явился к Володарю однажды под утро. От него сильно пахло вином и по́том. Склонившись над столом, он заговорил усталым, хриплым голосом:

— Всё, брат! Такое дело! Довольно! Погоревал, попил, и будет! Былого не воротить!

Давид тяжело рухнул на скамью возле окна. Видно было, что он ещё не трезв.

— Ты б умылся, привёл ся в порядок! Негоже так-то вот! — посоветовал Володарь.

— Правильно глаголешь! Тако и содею! — пьяным голосом, размахивая руками, согласился Игоревич. — Ты — молодец, брат! Не то что я! Эх, жизнь! Боже, за что ты мя оставил?! А знаешь, Володарь, Лашин-то мне ить¹³³ убить тя предлагала! Такое дело! Нет, ты не думай, что спьяну я… несу невесть что! Вот те крест истинный, было се! Хотела, чтоб я братьев ейных в дружину взял, тя убил и один сел в Тмутаракани княжить! Да токмо аз ить не дурак! Касоги сии из мя куклу б содеяли, болванчика! Такое дело! Сами за мя править восхотели! А как уразумели, что не выйдет по-ихнему, Лашин-то и сгубили, ироды! Сперва-то я не разобрался, а топерича понял, всё понял! Все их коварства насквозь вижу!

«Ничего-то ты не понял!» — хотелось крикнуть Володарю.

Удержался, смолчал, сказал только, с опаской глядя на полуоткрытую дверь в ложницу:

— Ты тише говори! Не для чужих ушей молвь твоя!

В ложнице в постели пребывала пышногрудая прелестница. В утренний час она лениво зевала, но к голосам за дверью прислушивалась со вниманием.

Володарь, кое-как выпроводив Игоревича, возник на пороге, с подозрительностью посмотрел на потирающую носик армянку, глухо вопросил:

— Всё слыхала? Так вот: в голову этот пьяный бред не бери. Всё — лжа!

Наложница лишь томно вздохнула, тряхнула иссиня-чёрными густыми волосами и снова лениво зевнула. Володарь успокоился. «Эта смолчит, не разболтает. Ума не хватит ковы строить. Не должно хватить. Вот Таисия — при той бы следовало язычки прикусить. Хитра, непроста жёнка».

Который раз он ловит себя на мысли, что думает о красавице-гречанке. Прошло уже немало времени, а всё никак не покидают его воспоминания о ней. Или она воистину колдунья, ворожея?

Впрочем, Таисия для него теперь стала прошлым. Мало-помалу мысли о ней оставили Володаря, благо дел у них с Игоревичем в Тмутаракани было невпроворот.

На площади перед дворцом каждодневно разбирали они судебные тяжбы, назначали положенные по Русской Правде виры, ездили и плавали за данями в окрестные городки и сёла, следили за торжищем. Но главной заботой для князей было сейчас набрать побольше людей в дружины. Касоги и ясы после недавних Давидовых делишек к ним почти не шли, зато многие люди, служившие ещё Глебу и Олегу Святославичам, приходили охотно. Целовали стяг, клялись в верности, каждый получал добрую бронь, меч, копьё, щит, лук со стрелами.

За хлопотами время бежало незаметно. Прошелестела, отшумела буйной радостью цветения весёлая молодица-весна, на смену ей явилось жаркое лето. И текли в лари серебряные гривны, пополняли сундуки. Игоревич радовался серебру, как ребёнок, потирал руки, Володарь же сразу отсчитывал бóльшую часть и наряжал суда, чтобы отвезти полученные слитки и монеты братьям и матери. Не покидало его чувство, что скоро всё это кончится, что гости случайные они в Тмутаракани, что не закрепиться, не удержаться им здесь прочно и надолго.

…Началось это однажды утром, едва солнце выкатилось из-за высоких холмов и облило город своим ещё ласковым и нежным в столь ранний час теплом.

Володарь собрался на торг, хотел расспросить греческих торговцев, намедни¹³⁴ приплывших с товарами из Царьграда на трёх больших хеландиях¹³⁵. Едва успел натянуть рубаху, порты, потянулся за кафтаном, как вдруг шум раздался за дверями. Крики и ругань наполнили княжеские палаты. Простучали по переходу сапоги с боднями. Дверь в покой поддалась и с грохотом разломилась. Воины в бронях, те самые Олеговы людишки, кои ещё совсем недавно клялись в верности, оборуженные топорами и мечами, ворвались в покой. Впереди всех нёсся некий незнакомый доселе Володарю рыжеволосый молодец в лёгком плаще, под которым поблескивали кольца кольчуги.

«Боян! Песнетворец Боян! Лазутчик Ольгов!» — понял Володарь.

В отчаянии кусая уста, он потянулся за саблей.

— Без пользы то, князь! — крикнул ему Боян. — Не управиться тебе со всеми нами! Отдай-ка лучше сабельку вострую!

Сильной дланью ухватил он Володаря за запястье. Князь вырвался, но до оружия добраться уже не успел. Единственное, что смог, так это что было силы врезать Бояну по умильной масленой роже. Ударил так, что охнул песнетворец и рухнул на пол, к его ногам. Зато другие вороги тотчас заломили Володарю руки, связали их сзади грубой впившейся в кожу верёвкой, вытолкали вниз с лестницы в сени, затем поволокли на крыльцо, где уже отчаянно извивался и громко хрипел связанный Давид.

В гриднице схватили и заперли тех немногих, которые остались верны своим князьям.

Ворота крепости были широко открыты. Подол и торжище заполнила толпа народа. Из моноксила¹³⁶ легко выпрыгнул сверкающий чешуйчатой катафрактой¹³⁷, весь залитый солнечным светом, горделивый князь Олег. Его тотчас подхватили, торжественно усадили на огромный червленый щит и торжественно понесли к воротам.

Следом ехали несколько вельмож в одеяниях из аксамита и вчерашние гости-купцы, ныне все в кольчугах и при оружии.

Понял Володарь, что обхитрили их с Давидом, что прав он был, когда понимал с горечью, что трудно им здесь, в далёком от Руси приморском городе, пустить корни.

От Олега можно было ждать самого худшего. Рядом скулил, изрыгал проклятия и жаловался Игоревич. Он то горевал об утерянном серебре, то грозил карой страшной охраняющим их ратникам, то сокрушался о своей несчастной участи изгоя. Потом вдруг успокоился, лишь вздыхал тяжко, глядел на стражей своих с ненавистью да повторял из раза в раз привычное своё «Такое дело!».

Володарь старался держаться хладнокровно, даже когда рассвирепевший Боян дважды ударил его ногой в живот, лишь процедил сквозь зубы:

— Мразь ты! И песни твои поганские¹³⁸, для тупой толпы!

Такого знаменитый певец стерпеть не мог. Если бы не трое Олеговых людей, оттащивших его прочь, наверняка двумя ударами Володарь бы не отделался…

Олег, пепельноволосый и светлоглазый, держа в руках снятый шелом, с важным видом въезжал в детинец, сидя на щите.

— Слава князю Олегу! — неслось со всех сторон. Люди вдоль дороги подбрасывали в воздух шапки.

Олега Володарь видел в последний раз во Владимире семь лет назад. Тогда молодой, стройный юноша, Святославич заметно раздался в плечах, возмужал, заматерел.

«Его здесь любили и любят. Мы же — чужаки, на хазарскую хитрость только полагались». — На душе у Володаря стало муторно, гадко, противно до жути.

Вот и касоги прискакали, и ясы. Долгой вереницей, на горячих конях, шумные, в бараньих шапках, в бурках поверх броней, галдя, въезжали они в ворота. За ясами вослед рысили половцы, на дороге мелькали их лубяные аварские шеломы¹³⁹. Гортанные крики, гиканье наполнили подворье. Столпилось ратного люду здесь столько, что и яблоку негде было упасть.

Опираясь на услужливо подставленное плечо гридня, князь Олег бодро спрыгнул со щита наземь. Вот взор его упал на пленённых родичей. Усмешка пробежала по смуглому загорелому лицу.

— Что, не ждали, вороги?! — прогрохотал он. — А я вот он! Своё пришёл воротить!

Некий яйцеголовый, наголо обритый ромейский вельможа в аксамитовой хламиде и с золотым протезом на месте носа подошёл к Олегу и зашептал ему что-то на ухо. Олег задумчиво покрутил перстом вислый ус. Затем вскинул голову, внезапно громко расхохотался, стукнул себя по облитой шёлком коленке, сказал громко:

— А что, прав ты, Татикий! Тако и содею! Отпущу Давидку с Володарем на все четыре стороны! Пускай на Русь отъезжают, столы себе ищут, ратятся! Стрыю моему Всеволоду то во зло! Он ить мя руками хазарскими в ссылку отправил! Ворог! Ну да ничё! Поквитаемся, придёт срок! А хазар-от не пощажу! Эй, други мои верные! Мечники добрые, с конца копья вскормленные! Ступайте в хазарскую слободу! Иссеките торгашей и предателей! Вениамина — схватить и ко мне! И Халдея сыщите — он сему делу лихому потатчик!

Взмыли дружно на коней Олеговы мечники, галопом понеслись в сторону хазарской слободы. Вскоре из-за крепостной стены вырвался, взвился в сапфировое небо столб огня.

Горели дома хазар. Обступив со всех сторон конец¹⁴⁰, творили приспешники Олега кровавую расправу.

— Князь! Почто потакаешь такому злу? — не выдержав, хмуро вопросил Володарь.

— Молчал бы уж! — раздался из толпы гневный окрик Бояна.

— Почто жгу и разор чиню?! — Олег подошёл к Володарю вплотную. — А ты бы помыкался четыре лета на чужбине, в ссылке на острове помаялся б! Постелился б после в поклонах у базилевса на приёмах! Польстил бы, в ногах ползая! Вот тогда б разумел мя!

— Ромейским золотом, выходит, стол купил? — Володарь усмехнулся.

Олег гневно топнул ногой.

— Не смей! — заорал он. — Изгой! Ты поглянь, как встречают мя тут! Тя, верно, тако не встретили! Нощью тёмною вы делишки свои вершили! И крепость захватили, и Ратиборову чадь¹⁴¹ осилили, и посадника самого в полон взяли! Что, не так?! А я — я в открытую! И говорю те, что обид и зла на вас с Давидкою не держу! Но чтоб на Тмутаракань боле не зарились! Ясно вам?!

— Куда ясней, — пробормотал Володарь.

Касоги приволокли на арканах извивающегося, как уж, Вениамина и ещё нескольких знатных хазар. Халдея, однако, средь них не было.

— Не сыскали Халдея, княже! Весь конец облазили! — виновато тупясь, развёл руками старший дружинник.

— Други верные! — загремел Олег. — Скачите, добры молодцы, ко всем заставам! Переймите ворога сего! Нужна мне голова его! Много зла причинил он нам! А ентих! — Грозно глянул он на Вениамина и иже с ним. — Повесить! Пеньки не жалеть!

— Князь! Князь! — Дрожа всем телом, Вениамин повалился на колени и жалобно залепетал: — Князь! Пощади! Не убивай! Не убивай меня! Я буду верно тебе служить!

Сколь не похож был сейчас Вениамин на того гордого, властного и жёсткого старца, каким знали его Володарь и Давид раньше!

Трусливо тряслись костлявые сухие длани хазарина. Олег, не выдержав, пнул его сапогом в лицо. Уста хазарина окрасила кровь. Завизжав, как собака, Вениамин упал наземь и забился в рыданиях.

— Убрать его отсель! Немедля! — Олег задыхался от злости. — Переветник¹⁴²! Гадина! Повесить тотчас!

Упирающегося, вопящего от ужаса Вениамина трое ратных утащили за ворота.

— Всех хазар из Тмутаракани выгнать! — приказал Олег. — Ни одного в своих владениях более не потерплю! Пускай иную землю для себя ищут! И Халдея найдите! А нынче… — Он обвёл взглядом своих сторонников. — Гулять будем! Весь город угощаю! Погреба открывайте! Чай, Давидка с Володарем не всё ещё вино выпили, не все яства слопали!

Он внезапно вновь громко, раскатисто захохотал.

Игоревича с Володарем Олег велел развязать.

— И вы со мной трапезу разделите! — заявил он. — А после велю людям своим сопроводить вас до Днепра. Далее, куда хотите, убирайтесь! Токмо чтоб на Тмутаракань более не глядели!

Он грозил своим пудовым кулаком и снова хохотал.

…Пировала Тмутаракань, как всегда, на широкую ногу. На почётных местах рассажены были ромейские вельможи, помогшие Олегу вернуться. Один из них, тот самый безносый яйцеголовый Татикий, гнусавым голосом зачитал хрисовул¹⁴³ базилевса Алексея Комнина, в котором Олег был пышно именован: «архонтом Зихии¹⁴⁴, Матрахии¹⁴⁵ и всей Хазарии».

Цвела от радости юная жена Олега, ромейская патрицианка Феофания Музалон, прибывшая вместе с мужем из Константинополя, вздымали чары греческие купцы, веселились касоги и ясы. Радовалось и русское население Тмутаракани — не успели Володарь с Давидом за два года заручиться их поддержкой и любовью, не сделали ничего славного.

«А Олег — он что содеял такого? Водил их на Русь, проливал кровь, бился с дядьями и двухродными братьями за Чернигов, грабил, убивал! Чем он лучше нас?» — спрашивал сам себя Володарь и не находил ответа.

После он понял, что русские люди недолюбливали хазар, а в глазах их они с Давидом были ставленниками Вениамина с Халдеем. Вот потому и отвернулись, отвергли их, как только почуяли, что сила не за ними.

«И отец ведь два раза бегал отсюда. Бегал, но возвращался. Я, верно, не вернусь», — думал Володарь.

Грустно глянул он на край стола, где в праздничных одеждах сидели знатные русские и греческие жёнки. Вздрогнул невольно Ростиславич, внезапно заметив её…

Таисия смеялась чему-то, разговаривая с соседкой. Затканное жемчугами очелье¹⁴⁶ сверкало у неё на лбу поверх красочного убруса. Белое платье с нарядной вышивкой струилось с плеч, широкие рукава спускались долу. Блестели золотые браслеты, перехватывающие запястья.

Красавица оборвала смех, с неудовольствием заметив, что Володарь неотрывно на неё смотрит. Улучив мгновение, протиснулась Таисия сквозь весёлую толпу, подошла, встала перед ним. Запылали ненавистью глаза цвета южной ночи.

— Не захотел сделать меня княгиней?! Получай теперь! Знай: это я твоих дружинников подговорила, чтобы предали тебя! Я греческим купцам серебро посулила! Бояна спрятала в доме своём! Я и князю Олегу отписала в Константинополь, чтобы приехал и отнял у тебя Тмутаракань! Мой сегодня триумф! А ты — убирайся прочь! Изгой, бродяга! Какой ты князь?! Князёк!

Словно змея шипела над ухом. В улыбке хищного торжества расплывалось исполненное красоты лицо. Не выдержав, гречанка истерично расхохоталась.

Ничего не ответил Володарь вошедшей в раж бешеной фурии. Сдержался, сцепив зубы и стиснув кулаки. В мыслях поблагодарил Бога: охранил Всевышний, дал ему достаточно разума отвергнуть злые чары. И пусть сегодня она отомстила ему, как могла, но после, завтра что будет? Он уедет, а она останется скучать в своём Корчеве, никому не нужная. Наверное, никакой князь или боярин не возьмёт её в жёны, не прельстится увядающей красотой. Почему-то зла на Таисию за её дела не было, в душе царила только жалость.

Не глядя больше в её сторону, Володарь встал со скамьи и, обходя пирующих, подошёл к Олегу.

— Дозволь, князь, нам заутре¹⁴⁷ отъехать, — попросил он. — Нечего нам больше здесь делать.

— Что ж, езжайте. Нагостевались, чай! — захохотал Олег. — Два года гостили!

Володарь хмуро переглянулся с Игоревичем. В сопровождении стражи покинули они весёлое пиршество.

Примечания

133

Ить (др.-рус.) — ведь.

134

Намедни (др.-рус.) — накануне.

135

Хеландия — торговое или военное греческое судно.

136

Моноксил — однодеревка, лодка, выструганная из одного дерева.

137

Катафракта — чешуйчатый византийский доспех.

138

Поганские — то есть языческие.

139

Аварский шелом — тип защитного шлема. Имел лубяную основу, скреплённую металлическими пластинами.

140

Конец — на Руси район города.

141

Чадь — ближние люди, дружина.

142

Переветник — изменник, предатель.

143

Хрисовул (византийск.) — грамота с золотой вислой печатью императора.

144

Зихия — область на Черноморском побережье, примерно от совр. Новороссийска до Гагры.

145

Матрахия — то же, что Таматарха, Тмутаракань.

146

Очелье — часть головного убора, охватывающая лоб.

147

Заутре — завтра.