Во дни усобиц

Олег Яковлев, 2019

Вторая половина XI века. Всеволод, сын Ярослава Мудрого, добился желанной цели – занял престол киевский, но это не приносит ему счастья. Зло порождает зло, поэтому Всеволод ради укрепления власти вынужден множить свои грехи, которых и так немало. Жертвами новых козней Всеволода опять становятся его родичи. Хорошо хоть, что сын Всеволода, черниговский князь Владимир Мономах, пошёл не в отца. Он живёт честно, сторонится интриг, своим примером доказывая, что даже без них правителю сопутствует удача, если он мудр и хорошо умеет водить полки. Дай бог, чтобы туча, которая сгущается над головой Всеволода, не накрыла и его сына… Книга «Во дни усобиц» является продолжением романа «Всей землёй володеть», ранее опубликованного в этой же серии.

Глава 19. Сардониксовый орёл

Выложенный из красного кирпича большой дом со стрельчатыми окнами и круглыми башенками, устремлёнными в голубой небесный простор, окружала высокая каменная ограда. Отделанные мрамором провозные ворота украшал затейливый меандр^[115], слева и справа от них тянулась кружевная чугунная решётка, к крутому крыльцу вела дорожка из гранитных плит.

Авраамка несмело потоптался под окном и вопросительно оглянулся на усатого стража.

— Княгиня тут?

— Тут, тут. Сей же часец доложат о тебе. Сожидай, — буркнул страж. — И чё от её нать?

— Да она меня узнает. С Нова города ещё, давние мы знакомцы. Чай, не забыла списателя Авраамку.

Распахнулась дощатая дверь. Дворский окликнул нежданного гостя:

— Входи. Княгиня Роксана хощет тя зреть. В палату ступай.

Авраамку провели в горницу с высоким побеленным потолком. На стенах висело оружие, серебрилась боевая кольчуга, в кожаном колчане виднелись оперения стрел.

Вдовая княгиня Роксана, в чёрном вдовьем платье и повое на голове, стояла посреди горницы. Прекрасное лицо её было бледно, кожа имела мертвенный желтоватый оттенок, большие, привычные к работе ладони нервно сжимали разноцветные чётки, на белках воспалённых глаз краснели тонкие жилки.

Авраамка молча рухнул перед красавицей на колени.

— Сей же час встань! — властно прикрикнула на него Роксана. — Говори, почто пришёл?! Какую весть недобрую несёшь, чёрный ворон?!

— Скажи, прекрасноликая, в чём моя вина пред тобой?! Княгиня, жалимая, лада моя! До скончания дней… — Авраамка упал перед ней ниц, ударившись лбом о пол.

— Перестань! Подымайся, кому сказано! — Роксана гневно топнула ногой в чёрном выступке^[116]. — Да кто ты таков?! Червь книжный! Кознодей зловредный! Помню, как уговаривал ты меня передаться Всеволоду. Вопрошаешь, в чём вина твоя?! Так вот, ежель люба я тебе, поведай, как погиб муж мой, князь Глеб. Ничего не сокрывай! И поклянись на кресте святом, что не солжёшь! И помни: того, кто роту порушит, адские муки сожидают! Не будет тому спасенья!

— Хорошо, я скажу! Клянусь на святом кресте, только слова правды сойдут с моих уст! — Авраамка приложился губами к холодному серебру большого креста, поданного Роксаной.

— Сядь! — указала вдовая княгиня на скамью.

Авраамка несмело опустился на рытый иноземный бархат. Княгиня, положив руки на колени, села на лавку напротив.

— В глаза гляди! — резко прикрикнула она.

Их взоры встретились. О Боже! Как два кинжала, пронзают сердце Авраамки эти лучистые серо-голубоватые очи с долгими бархатными ресницами. Они прозрачны, как северные озёра в лесной русской глуши, в них — вся прелесть жизни, вся земная краса, величавость и строгость, смешинка и укор, гнев и пламень!

— Я знал, что Глеба хотят убить… — начал хриплым голосом грек.

— Знал — и не упредил меня! Ничего не сказал! — воскликнула Роксана. — И ещё о любви тут лопочешь?! Да как ты смеешь!

Глаза её полыхнули огнём.

И тут уже не сдержался Авраамка. Он вскочил со скамьи и заходил по горнице, размахивая руками; в голосе его слышалось едва скрываемое возмущение.

— Да, не упредил! И сейчас так же бы поступил! Ибо что Глеб был за князь?! Что сделал он доброго — для Новгорода, для Руси?! Ничем не славен был, кроме жестокости звериной! Отец мой, списатель церковный, стар и полуслеп был, переписывал Евангелие, сделал две ошибки, так он его пороть велел, на дворе, прилюдно! Отец позора не вынес, испустил дух! И что, я после этого князя Глеба возлюбить, возблагодарить должен был?! Прямо скажу, Роксана, лада милая: недостоин тебя этот князь, был он гневлив и чванлив, и крут не в меру! И не отца он моего опозорил там, на дворе красном, — себя!

Поднявшаяся с лавки Роксана испуганно отшатнулась.

— Не ведала я того, — прошептала она, бледнея, чуть шевельнув сухими устами.

— Нет в том твоей вины, — немного утишив клокотавший в душе гнев, Авраамка сел обратно на скамью и, смягчившись, продолжил: — В Новгороде все были против князя Глеба — и бояре, и купцы, и ремественный люд. Потом пришла весть: едет к нам князь Святополк, а с ним вместе Всеволодов боярин, Яровит. Ну, меня и уговорили ворота крепостные тайком им отпереть. Славята, боярин, всё говорил: «Спасёшь княгиню Роксану от Глеба». Не знали тогда ещё, что князь Глеб в чудь бежал. А после… Сговорились убить князя.

— Кто велел убить?! — К Роксане вернулась прежняя твёрдость, она горделиво вскинула голову в повойнике.

— Славята и Яровит. Князь Святополк тоже ведал. Не хотел он поначалу смерти Глеба, Яровит его уговорил. А Яровиту, думаю, князь Всеволод повелел. Сам бы он на такое не осмелился.

— Почто тако мыслишь?! — Роксана гневно сдвинула соболиные брови.

— Убил князя Глеба Всеволодов гридень, Бьерн, нурман. В селе одном дальнем, на болоте, за Корелой.

— Тако и я мыслила. Всеволод! Одни несчастья принёс он дому нашему, — задумчиво, обращаясь словно бы сама к себе, сказала Роксана.

— Бьерна потом Славята зарубил…

— Хватит! Довольно! — поморщилась княгиня. — Противно слушать тя!

— Всё как на духу, одну правду тебе поведал. — Авраамка размашисто положил крест. — Потом за тобой следом в степи я ускакал, с тобой вместе до Тмутаракани добрался. Услыхал, ты на Русь вернулась. Ну а я к Роману вот пристал.

— Есть кара Божья! Постигнет она тебя, Ярославич! — зловеще шептала Роксана, смотря куда-то в темноту мимо растерянного Авраамки. — Глеб! Роман! Борис!

— Романа не хотел никто убивать. Он сам виноват. Я не смог его удержать и спасти. Каюсь в том.

— Неповинен ты в смертях сих, — внезапно потеплевшим голосом промолвила княгиня. — Спаси тя Бог, Авраамка! Открыл мне истину. Теперь уйду я…

— Куда, прекрасноликая?! Хочешь, я увезу тебя отсюда, из этого дома?! Далеко, за степи и горы! Туда, где не будут мучить тебя горестные воспоминанья!

— Нет, списатель, — грустно улыбнулась Роксана. — Путь мой в монастырь лежит. Княжна Янка в Царьград поплыла, толковала с митрополитом. Воротиться должна вот. И будет у нас на Руси своя обитель женская.

— Но ты молода, красна собою. Зачем губить свою красу за монастырской стеной?! — вскричал, снова вскочив на ноги, Авраамка.

Будто только сейчас заметил он красные жилки у неё на белках, увидел желтизну кожи, крохотные точечки угрей на тонком иконописном носу, морщины, седую прядь выбившихся из-под повойника шелковистых волос.

— Ты больна? Тебе нужен покой? — озабоченно спросил он.

— Нет, я болела, но Бог помог мне. Не отговаривай. Твёрдо умыслила я уйти от мира. В келье спокойней будет век свой доживать.

Сам не зная как, Авраамка порывисто обхватил Роксану за тонкий стан.

— Пусти! — Роксана попыталась вырваться. — Грех творишь, Авраамка!

— Хоть напоследок, на прощанье, дай расцелую тебя, лада!

Сладостный жаркий поцелуй ожёг уста женщины, она с приглушённым смешком ответила тем же. В эти мгновения Роксана вдруг поняла: есть в мире иная любовь, не такая, как была у них с Глебом — приземлённая, простая, без затей и красивых слов, немного даже грязная, полная пламенных страстей, но лишённая высокого полёта. Любовь гречина была совсем какая-то другая — ясная, чистая, как росинка.

— Не верила, а ныне вижу: правду баил ты. Велика любовь твоя, безудержна и безгрешна она! — изумлённо, с нежностью и лаской в голосе промолвила вдовая княгиня.

Да, Авраамка любил её, любил сильно, как не любил никто другой и не полюбит уже никогда. И разве вина его в том, что обстоятельства, судьба оказались выше их обоих? Что же, не выпало им счастье, но они пронесут в своих сердцах до скончания лет это чистое и светлое чувство, и этот поцелуй, его пламя будет согревать их в тяжкие часы.

— Куда ж ты топерича? — шёпотом спросила Роксана.

— В угры, в Эстергом. Софья Изяславна, королева вдовая, звала вот. Латынь я знаю, буду церковные книги списывать, переводить для королевичей. Может, ещё на что сгожусь.

— Ну, тогда прощай. Не свидимся, верно, боле. Вот тебе от меня. Помни, носи у сердца.

Она вынула из резной деревянной шкатулки маленькую камею^[117] на серебряной цепочке. Сардониксовый^[118] орёл простирал над морской пучиной широкие крыла.

— Да хранит тя Господь, Авраамка, — со вздохом вымолвила Роксана, повесив камею ему на шею.

Они долго стояли друг против друга на крыльце, не в силах отвести взоры. В глазах у обоих стояли чистые прозрачные слёзы.

Наконец Авраамка решительно поворотился, опрометью сбежал с крыльца и выскочил за ограду. Закрывая глаза руками, мчался он по пыльной улочке знакомым путём, горестно вздыхая. Навсегда угасла, истлела в душе где-то ещё теплившаяся доселе надежда на любовь и земное счастье. Только маленькая камея из сардоникса согревала его своим теплом, он чувствовал на своей шее любимые пальцы, ощущал прикосновение трепетных уст, видел как наяву потускневшее от горестей, но по-прежнему прекрасное лицо.

…Утром соловый иноходец унёс Авраамку в неведомую даль, за широкие поля, туда, где заходило каждый вечер солнце и пламенела багряная заря.

Уходил, истаивал в густом тумане одинокий всадник. А в высокой башне кирпичного дома тихо вздыхала, взглядывая вдаль, одинокая молодая женщина в чёрном вдовьем повойнике.

Примечания

115

Меандр — узор в виде ломаной линии.

116

Выступки — женская обувь без каблука.

117

Камея — резной камень с выпуклым изображением.

118

Сардоникс — минерал, разновидность оникса, другое название — ленточный агат.