Леший. Трилогия. Часть I

Олег Мироненко, 2019

И снова последний бой… Сколько таких битв уже повидала Русь-матушка? Сколько ещё впереди? Много, много… Герой попадает в сказку, перекочевавшую на Землю из другого мира. Сказку, погружающуюся во зло. Убивающую в нём человека. А ему очень надо им остаться, чтобы и другие тоже имели шанс оставаться людьми. Чтобы были написаны новые сказки, светлые и зовущие жить. Чтобы нечисть перестала плодиться на Руси.Это трудно, очень трудно – оставаться человеком.

Глава 2

Проснулся я утром не сразу, всё никак не мог сбросить липкую паутину сновидений. Кое-как встал, ополоснулся мутноватой водичкой из умывальника, подёргал руками и ногами для поднятия боевого духа. Потом вздохнул, оделся и спустился в вестибюль, где уже игриво поигрывала хвостом в кадке Аделаида Ивановна.

— Доброе утро, мил-человек, — приветливо обратилась ко мне она. — Как спалось-то?

— Да вроде бы ничего… вашими стараниями, — не удержался я от шпильки в ее адрес. Впрочем, она не повела ни ухом, ни хвостом.

— Поесть-то у вас можно где-нибудь? — решил я сменить тему.

— Ну а как же, как же… — проворковала Аделаида Ивановна, донельзя административная в пиджаке мужского покроя и строгой блузе.

Судя по её интонациям чаровницы-баловницы, я ожидал появление скатерти-самобранки — никак не меньше; но всё оказалось гораздо прозаичнее. Аделаида Ивановна достала какой-то замусоленный талон, потребовала от меня денег за комплексный завтрак, обед и ужин и отправила в столовую, которая находилась за углом. При этом велела поторапливаться и после приёма пищи немедленно возвращаться к ней, потому как скоро должна подойти Машка.

Я вздохнул и побрёл через уже опостылевший вестибюль на улицу.

На улице рос дуб. На его кряжистом суку сидел громадный чёрный котяра с белым узором на груди и исподлобья пялился на меня.

— Ну здорово, сволочь… — сказало вдруг животное утробным голосом-не-голосом, но явно членораздельно.

Я взбеленился. Увидел лежащий камень и направился было к нему, но вновь произнесённые с угрожающим шипением слова заставили меня остановиться:

— Желудями закидаю… А то и сук на башку свалится.

Это мне хотелось меньше всего. Пришлось пойти на мирные переговоры.

— Тебе чего от меня надо, недоразумение ты сказочное? Зачем машину угробил? — голос мой звучал низко и, как мне казалось, угрожающе.

— Неча под дубом было ставить. Мой дуб. — Кот смачно зевнул, ощерился зубастой пастью. Зрелище было сильное, но я упрямо продолжил:

— Табличку прибей, мурло ушастое!

— Не хами. Убаюкаю.

И почему-то прикрыл свои бесстыдные зелёные глазища.

— Хрен тебе, — тут же воодушевился я. — Я тебя сейчас сам убаюкаю — так убаюкаю, что и налево, и направо одни частушки матерные будешь голосить!

Кот вдруг широко открыл зенки и упёрся зрачками прямо мне в переносицу. Там сразу же зачесалось, и я чихнул.

— Это что ещё за метода? — язвительно спросил я, постепенно успокаиваясь.

— Ну, не получилось… — Кот начал перебирать лапами, выставляя напоказ здоровенные когти. — Бывает. Щас зато получится.

Не знаю, чтобы у него получилось, но тут откуда-то выскочила Машка, схватила меня за руку и потащила прочь от дуба, приговаривая:

— Предупреждали тебя, олух, не связывайся ты с ним, вредный он, и кисель ему не на пользу…

Она дотащила меня до столовой, усадила за стол, притащила с кухни жаркое с зеленым горошком и стакан компота, бросила:

— Лопай давай, да дела пора делать!

Жаркое было вкусное. Компот сладким. Горошек я проигнорировал. Машка сидела напротив в своём сарафане и смотрела, как я ем. Выглядела она уже не так сексапильно, как вчера, черты лица у неё заострились, бросалась в глаза одряблость шеи. И голос был с какой-то трещинкой.

— Стареем? — попивая компот, не удержался я от явной бестактности.

Она только вздохнула.

— А ты как думал? Киселёк только вечером будет, а до этого его ещё заработать надо…

— За мой счёт? — вдруг вырвалось у меня.

— Соображать начал… — Машка пытливо изучала моё лицо. — Что помрачнел? Али забоялся уже?

Я допил кисель и решительно поднялся.

— Пойдём-ка. Не мешало бы для начала узнать, с чего мне вдруг вообще надо бояться.

Генеральный план компании был поведан мне в какой-то зачумленной кладовой, куда мы с Машкой перетащили кадку с Аделаидой Ивановной (ох, и запашок же шёл от неё!), где, по словам источника амбре, нас вряд ли могли подслушать. Началось всё, естественно, с переживаний по поводу — тот я или не тот; когда «охи» и «ахи» достигли своего накала, мне пришлось прикрикнуть на них. Я сказал, что понятия не имею, тот я или не тот, а также кто они — те или не те. Как более великовозрастная и опытная первой сдалась Машка. Она сказала Аделаиде Ивановне, что устала от вечных ожиданий и готова рискнуть. Тогда последняя тоже решилась на ва-банк и дальше всякую хрень вещала преимущественно она. Ничуть не смущаясь Машки, она сказала, что мне надо к бабе-яге, что это редкостная сволочь, давно бы вошла в долю с лешим, но тот её не привечает. Кроме лешего, она ведёт интриги против водяного, ищет свой рецепт киселя и вообще — вряд ли она мне по зубам, но попробовать всё же стоит, потому что выхода у них нет и… Услышав мой зубовный скрежет, она тут же спросила, есть ли у меня вопросы к ней и Машке. Вопросы у меня были.

— Зачем мне вообще соваться к этой вашей бабе-яге?

— Потребности она твои определит… — Аделаида Ивановна явно начала скупиться на слова.

— Так… И как же я к ней попаду? — оценив эту скупость, ёкнул я нутром.

— А Машка и проводит… А то тут знаешь — на неведомых дорожках следы неведомых зверей. Да и богатыри расстарались — капканов везде понаставили…

— Тридцать три — или сколько их там — богатыря, что ли? — хмуро спросил я, опять начиная терять почву под ногами.

— Ну да… — Аделаида Ивановна немного оживилась. — Они здесь вроде как для охраны, но кроме как бражничать да шуметь по зряшным поводам ничего уж и не могут… Цепь вон золотую на печатки себе разобрали, когда модно было, кота в дупло запихали (три дня вылезти не мог, орал, как недорезанный) — вот и все их последние подвиги…

— Подожди-подожди, — встрепенулся я, — если они для охраны здесь, то почему сами этого вашего лешего не образумят?

— Так ведь пробовали уже… — Русалка снова угасла. — Слабы они против него. Всю силушку прображничали…. Дядька ихний от злости балуется иногда кисельком, когда полетать хочет, чтобы, значит с черномором подраться. — Она покачала головой. — Про этого в последнее время вообще мало что известно — колдует там сам по себе, держится от всех в стороне, особенно от дядьки.

Я помолчал, покряхтел задумчиво. Продолжил дознание:

— А… К чему это леший дядьку киселём потчует?

Аделаида Ивановна потупилась, как от стыда.

— Да я так думаю — для смеха едино… Цирк устраивает, глумится.

Я вздохнул.

— Что тут у вас ещё за персонажи имеются? Как насчёт водяного?

— У-у, — русалка аж вздрогнула, — чума это болотная. Свой счёт на души ведёт. С ягой воюет по этому поводу, лешему же люто завидует… Но пока в драку не лезет, киселёк ему ох как нужен, так что в обмен на него всех своих кикимор заставляет по болотам шастать, корешки искать… Сколько раз сам пытался его сварить — бестолку всё. Секрет только леший знает.

Я ещё поднапряг память:

— А кащей как поживает? Над златом чахнет?

Аделаида Ивановна фыркнула:

— А что ему будет-то? Барыга он и есть барыга. Дружок у бабы-яги, вечно вместе в каких-то проектах участвуют.

— Ещё какие-нибудь фольклорные личности присутствуют? — Всё не унимался я. — Соловей-разбойник, например?

Они переглянулись, пропустив мимо ушей «фольклорных личностей». Потом Машка стала загибать пальцы:

— Царевна сбежала давно — и слава Богу, а то совсем себя Катькой вообразила — со всеми мужиками переспала. Раз до сих пор не вернулась — значит, сгинула где-то. Волка вот жаль, добрый был зверюга, подстрелили по недоразумению… Про Соловья твоего тут слыхом не слыхивали — это видимо, из другой оперы. Тут теперь новых персонажей полным-полно, из этих… натурализовавшихся.

— Каких-каких?

— Таких. Кто душу продал. Уж и не знаю кому — лешему-ли, чёрту-ли…

Мы ещё немного поболтали в том же духе, пока я не понял, что спрашивать-то, собственно говоря, больше и нечего, и придётся мне топать к бабе-яге, если действительно хочу я хоть сколько-нибудь разобраться во всей этой этой баламути. Разбираться, однако, не очень-то и хотелось — слишком всё происходящее смахивало на плохой сон, да и подмоги никакой… Я было заикнулся Аделаиде Ивановне, что мол, неплохо бы было позвонить куда-нибудь, посоветоваться с товарищами, на что она тут же железным голосом ответила, что лишний шум им только во вред, что они с Машкой от всех своих слов откажутся и вообще окажусь я в дурдоме — куда мне и дорога, если я не тот.

Я вздохнул. Молвил устало:

— А теперь конкретно и без лирики: что вам от меня надо?

Всё с теми же стальными нотками в голосе русалка отчеканила:

— Лешего надо вернуть в прежнее его докисельное состояние. И добыть рецепт этого самого киселя. Для нас.

— Для кого это — для вас? — зачем-то переспросил я. Ох, не в своей я всё-таки был тарелке, не в своей.

— Как это для кого? — недобро прищурилась хвостатая администраторша. — Для нас Машкой, разумеется.

— А соблазна не будет свои порядки начать устанавливать?

Увидев на лице Аделаиды Ивановны готовность немедленно обидеться, я предостерегающе поднял руку.

— Ладно, ладно. Шучу я, шучу. Когда тронемся-то?

Тронулись почти сразу. Машка на прощание ещё о чём-то пошепталась с Аделаидой Ивановой, но мне уже было на это наплевать. Кота на дубе не было, что немного меня расстроило — я хотел было напомнить ему про роту нетрезвых товарищей. Как бы-то не было, солнце было высоко, идти, как сказала Машка — недалеко, но все ноги обобьёшь; и я потопал навстречу своей судьбе.