Леший. Трилогия. Часть I

Олег Мироненко, 2019

И снова последний бой… Сколько таких битв уже повидала Русь-матушка? Сколько ещё впереди? Много, много… Герой попадает в сказку, перекочевавшую на Землю из другого мира. Сказку, погружающуюся во зло. Убивающую в нём человека. А ему очень надо им остаться, чтобы и другие тоже имели шанс оставаться людьми. Чтобы были написаны новые сказки, светлые и зовущие жить. Чтобы нечисть перестала плодиться на Руси.Это трудно, очень трудно – оставаться человеком.

Глава 4

Стан богатырей располагался на поляне с живописными видами на лес, болото и сортир. Жили богатыри в палатках; на мой вопрос, где они зимуют, Степаныч нахмурил брови и бросил, что в схронах. Мне стало интересно, как это Аделаида Ивановна справляется с натиском тридцати с лишним мужиков в ненастную погоду, и я решил при случае (ох, представится ли?) расспросить её об этом поподробнее. Мимоходом я заглянул в одну из палаток, откуда на меня шибанул перезрелый запах сена, пота и шкурок убиённых зверьков, распятых на деревянных колышках.

Сели в теньке за добротный деревянный стол. Народу собралось человек двадцать; остальные, видимо, шлялись с разными намерениями по лесу. Обстановка поначалу была довольно-таки напряжённой. За всё время распития трёх кружек забористой и приятной на вкус медовухи Степаныч обратился ко мне с единственной фразой: «Тебя Машка к яге привела?» и, после моего утвердительного ответа, буркнул: «Я бы эту Машку…», на что богатыри дружно закивали, выражая полное единомыслие со своим дядькой.

« Стосковались ребятушки по матриархату…», — подумалось мне, когда я вливал в себя очередную порцию душистого зелья. Тосты за здравия присутствующих при этом не произносились. Закуска была преимущественно растительного происхождения.

Наконец Степаныч подобрел.

— Ну что, мать твою ети… как вам наши калачи? — довольно добродушно молвил он.

Я был готов подхватить начавшийся разговор:

— Калачи… мать вашу ети… съели мыши, как харчи.

Степаныч озадачился:

— Аллегория?..

— А хрен его знает…

Я принял ещё кружку. Степаныч крякнул:

— Только такого удальца нам тут и не хватало…

Я обиделся:

— А что, только вам одним у бога брагу тырить?

Тут обиделся уже Степаныч:

— Умный ты, я погляжу… За Машкой на хрена попёрся? Чего у тебя с ней?

Богатыри дружно навострили уши.

Я подумал и решил переть на пролом. Медовуха действительно была хороша. Почище сыворотки правды.

— Да ничего, собственно… — Слова лезли из меня с трудом. — С лешим вот пообещала помочь встретиться.

Степаныч крякнул.

— Ну, хоть не врёшь… — Он подёргал себя за бороду. — А на кой это тебе надо? Человеком быть надоело?

«Так-так, теплее», — подумал я, вслух же произнёс:

— Эка ты загнул… Да любопытно мне просто стало. Больно уж чудно о нём рассказывают.

— А ты бы поменьше слушал, — насупил брови дядька. Затем с видимой неприязнью продолжил:

— Знаю я таких… умников. Силушкой померяться хотят, да всё одно боком выходит. Не справиться тебе с лешим. Мы и то вон не справились…

— Вы? П-почему? — я попытался выказать удивление, широко вылупив глаза.

— Почему-почему… — Степаныч совсем помрачнел. — Дураки потому что. Как-то бражничали вместе… ну, и закинули его в болото: так, что три дня о нём никто ни слухом, ни духом не ведал. Каких уж он там корешков нашёл для опохмелки, откуда ему это открылось — один леший и знает, но уж отомстил он нам, так отомстил… Напоил кисельком при встрече. И ведь чувствовал я, что не надо пить его отраву, неспроста это — да что там теперь… Досыта все напились.

— А всё-таки, позвольте поинтересоваться… что же теперь? — голова у меня начала кружиться.

–А по-разному у всех. — Дядька также нехотя цедил слова, но тянуть их из него волоком не приходилось. — Меня вон Земля-матушка не держит, кувыркаюсь в воздухе, как яга в своей ступе, Лёха — тот на любой кикиморе жениться готов, Митька ягу мамой звать начинает… Но главное — силушку мы свою растеряли. — Он покачал головой, запустил пятернёй в лицо, замычал оттуда:

— Сколько раз собирались с лешим поквитаться, а он только смотрит на нас и смеётся, смеётся лохматый… Ну, а мы друг дружку молотим со злости. Понял, нет?

— Что… понял? — ничегошеньки я уже не понимал.

Дядька разом рассердился, загудел:

— Да нам-то место здесь навеки определено, и судьба наша определена, и другими мы стать не можем, хотя русалка вон всё пытается…. и то против лешего слабину дали! не устояли, значит… Что же про тебя-то, непутёвого, говорить? — Он упёрся кулачищами о стол, набычился на меня. — Ты вот для чего живёшь-то?

Я в одиночку пригубил медовухи и попытался уклониться от ответа:

— Ну… Живу, потому что живу. Надо так.

— Чё несёшь-то, ирод? Кому это надо? Тебе, судя по всему, не очень-то. Герой. Тьфу…

Дядька зло сплюнул.

— Таких вот леший и привечает, малохольных. Сразу начинают понимать, зачем на белый свет заявились. Баб щупать да деньги в кубышку прятать… Или сразу — в омут с головой.

— Ну… ик… и что же мне прикажешь теперь делать, а?

— А я тебе сейчас скажу, что…

Степаныч распрямился и как-то лениво, буднично двинул мне кулаком в переносицу. Мешком свалившись с лавки и цепляясь за остатки угасающего сознания, я успел ещё пьяно подумать: «Так вот к чему там весь день свербило…»