Леший. Трилогия. Часть I

Олег Мироненко, 2019

И снова последний бой… Сколько таких битв уже повидала Русь-матушка? Сколько ещё впереди? Много, много… Герой попадает в сказку, перекочевавшую на Землю из другого мира. Сказку, погружающуюся во зло. Убивающую в нём человека. А ему очень надо им остаться, чтобы и другие тоже имели шанс оставаться людьми. Чтобы были написаны новые сказки, светлые и зовущие жить. Чтобы нечисть перестала плодиться на Руси.Это трудно, очень трудно – оставаться человеком.

Глава 1

В пансионат (или дом отдыха, или неприметный глазу кабак — чёрт его знает) «Лукоморье» я приехал душным августовским вечером, когда в дороге не ощущаешь ничего, кроме солнца и пыли. Не заметив никаких признаков стоянки, также как наличия запрещающих знаков, я небрежно припарковал потрёпанную иномарку под развесистым дубом — без всякой златой цепи и кота; вылез из машины, размял затёкшие ноги и огляделся. Особо рассматривать было нечего. Казённое двухэтажное здание грязно-белого цвета, выцветшая на солнце вывеска «Лукоморье», широкая щербатая лестница, массивная деревянная двустворчатая дверь с бронзовыми давно нечищеными ручками — всё это оставляло лишь неприятный осадок от царящего запустения в месте, построенного в своё время с должным размахом. Приняв окружающую действительность как она есть, я решительно поднялся по лестнице, не без усилий открыл дверь и сразу оказался в довольно прохладном помещении, где в глаза прежде всего бросались хорошо сохранившийся кожаный диван и большой доперестроечный стол с табличкой «Администратор». За столом сидела миловидная женщина неопределённого возраста между тридцатью и сорока, чуть полная, с большими зелёными и настороженными (это слово первое пришло на ум) глазами. От стола явственно несло рыбой. Я не большой любитель играть в гляделки, но тут мы секунд тридцать молча рассматривали друг друга, оценивая достоинства и недостатки каждого, пока она первая не заговорила низким, чуть хрипловатым голосом, который у женщин принято считать сексуальным (хотя, возможно, им просто поменьше надо было бы курить):

— Ну, здравствуйте, мил человек. Лешего нашего приехали навестить?

От такого попадания в яблочко я невольно растерялся, выдавая себя с головой, и неловко ответил вопросом на вопрос:

— К-какого лешего?

— Того самого. — Женщина чуть поморщилась. — Вы кто вообще — любитель или… как это там… специалист по парааморальным явлением? При окладе небось?

И опять точно в цель. Я действительно работал в секретном Институте паранормальных явлений, и там накопилось достаточно информации для того, чтобы один из лучших сотрудников данного учреждения был послан командировку и разобрался, стало быть, на месте во всей творящейся здесь хреновине.

Между тем не в меру проницательная администраторша уверенно держала инициативу в своих руках:

— А почему бы нам с вами для начала не познакомиться? Аделаида Ивановна. Русалка. Днём.

В подтверждении её слов из-под стола вдруг появился большой облезлый рыбий хвост, игриво поиграл в воздухе и снова исчез, шумно плюхнувшись, по всей видимости, в какую-то большую бадью.

Я попытался мысленно досчитать до десяти, но Аделаида Ивановна прервала это моё занятие фразой:

— Зря вы машину под дубом поставили. Уберите, пока не поздно.

— П-почему? — выдавил я из себя.

— Уберите-уберите. Поверьте, это очень хороший совет. — Он шевельнула хвостом.

Но машина занимала меня сейчас меньше всего.

— Вы… настоящая русалка? — промямлил я.

— А вам какая нужна? — иронично осведомилась моя собеседница.

— Н-не знаю, я никогда ни одной не видел… А почему вы не на дереве… не в ветвях? — блеснул я эрудицией шестиклассника.

— Хватит, насиделась, — неожиданно резко ответила женщина-русалка. И добавила вполне уже вполне миролюбиво:

— Уезжали бы вы поскорее отсюда. Тут и без вас весело.

— Да нет, пожалуй, мне лучше остаться, — медленно произнёс я. Аделаида Ивановна повела плечами, а заодно и хвостом:

— Ваше дело. Хотите с ума сойти — сходите. Вы, как я вижу, не сторонник прислушиваться к чужим советам. Будем заселяться?

Она записала мои данные в потрёпанный гроссбух, всем своим видом показывая, что не верит ни одному моему слову, но никаких документов не спросила. Мне был вручён ключ от комнаты № 17 и велено подниматься на второй этаж и далее по коридору направо. На том наш первый разговор и закончился.

Комната оказалась по коридору не направо, а налево. Я безуспешно несколько минут пытался провернуть ключ в замке, пока дверь под моим нажимом не открылась сама. Обстановка в номере была самая что ни на есть спартанская: тощий матрас на железной кровати, стол в окружении трёх ветхих стульев и умывальник типа «а-ля моя деревня» глаз особо не радовали. Правда, окно было широкое, занимавшее большую часть стены, и выходило оно как раз на дуб, одна из мощных ветвей которого почти касалась стёкол. Я осторожно присел на тут же заскрипевший стул и задумался. От дуба в комнату тянулись тени, и мною вдруг овладело какое-то смутное, иррациональное беспокойство. Я встал со стула и подошел к окну. Машина стояла под деревом. Решив для себя, что моё состояние вызвано словами Аделаиды Ивановны (как, впрочем, и экстравагантным видом последней), я счёл нужным всё-таки последовать её совету. Спустившись, я обнаружил осиротевший стол, и некоторое время мотал головой по сторонам, пытаясь обнаружить хоть какие-то признаки администратора. «У неё что… ноги выросли?» Я даже заглянул под стол — бадья с водой была на месте. Вздохнув, я уже без всякой охоты вышел на улицу, добрёл до машины, уселся на сиденье, повернул ключ зажигания… Машина не заводилась. Почему-то не особо этому удивившись, я вылез обратно, поднял капот и обнаружил отсутствие аккумулятора. Чтобы хоть как-то унять подступавшую вместе с сумерками совсем не шуточную тревогу, я решил для разнообразия рассердиться.

— Ну и какая сволочь это сделала? — заорал я, обшаривая взглядом территорию.

— Если через пять минут….

Никаких пяти минут не понадобилось. В ветвях дуба что-то зашуршало, и на крышу машины с грохотом свалился аккумулятор. Затем наверху кто-то то ли срыгнул, то ли мяукнул, причем как-то нехотя, без всякого довольства.

«Охренеть…»

Желания покарать обидчика не возникло у меня однозначно. Ноги сами устремились обратно к парадному входу, далее наверх — в номер, где я обнаружил уже опрятно заправленную кровать и тут же завалился на неё, пытаясь в глубинах сознания обнаружить остатки мужского достоинства. Их не было. Было огромное желание оказаться подальше отсюда, но за окном были дуб, поздний вечер и моя раскорёженная машина. И какая-то тварь, повадками напоминающая в меру сытого удава. В комнате скрипнул стул. Я вскочил, судорожно нашарил выключатель и при свете тусклой лампочки, выглядывавшей из пыльного неопределённого цвета абажура, увидел незамеченную мной ранее Аделаиду Ивановну, сидевшую в непринуждённой позе «нога-за-ногу», с руками, скрещенными на шедевральной груди. Ноги, как и руки, были чуть полными и очень сексуальными. Из одежды кроме чёрных чулок со стрелками на женщине больше ничего не было.

— Что же вы, дружок, из банальности трагедию делаете? — с лёгкой укоризной спросила Аделаида Ивановна, спокойно давая разглядывать свое почти совершенное тело.

Вид обнажённой человеческой плоти вдруг почти успокоил меня.

— Вам легко говорить… Вы сами себя считаете… — тут я слегка замялся, — обыденностью.

— Ну да. Обычная баба. И вы можете мне помочь. — Тут она закинула руки за голову и сладко потянулась. Я заморгал и отвёл глаза:

— Может, сначала вы хоть что-то мне объясните?

— Да что тут объяснять-то? — Вполне искренне удивилась женщина. — Было Лукоморье — стало Залукоморье. Скоро сам всё поймёшь, раз уж решил остаться.

Она перешла на «ты», и в этом «ты» у неё было больше вежливости, чем когда ранее она обращалась ко мне во множественном числе. Я помотал головой:

— Это не объяснение.

— Ну хорошо, — проворковала собеседница и провела руками сверху вниз по своим прелестям. — Каких объяснений ещё желает мой милый мальчик?

Ох, как она это выдохнула — «мой милый мальчик». Нечто совсем уж плотоядное отразилось у неё на лице, и чувственность, никак неуместная для бывалого мужчины и опытного спецработника, полностью овладела мной.

Она, конечно, заметила, как я уже в открытую лихорадочно шарю глазами по ее ногам и выше, непринуждённо улыбнулась:

— Извини, привыкла нагишом в озере купаться. — Хохотнула:

— Однако, сейчас Машка подоспеет, так ты на меня больше и не взглянешь.

Я немного опомнился:

— Машка? Что ещё за Машка? Куда подоспеет? Зачем?

Опять смешок, почти вульгарный:

— А дочь бабы-яги это. Ей уж скоро лет триста стукнет… Мамаше-то, конечно, поболе будет.

Тут в комнату действительно вошла девица, медленно прикрыв за собой дверь, как бы сожалея о сужении радиуса обзора её форм оттуда, извне. Вся она была словно точеная: точеная маленькая головка в экзотическом обрамлении путаницы черных волос, точеная шейка, точеные упругие груди с точеными стоящими сосками, точеная талия, изящные точеный ножки с маленькими ступнями… Из одежды на ней, естественно, были только слегка прикрывающие лобок трусики и прозрачная мини-ночнушка. Эта немыслимая по своей совершенности точёность сразу же скрутила моё либидо и начало выжимать из него соки эротических фантазий. Всё это, очевидно, явственно отразилось на моём лице, потому что Аделаида Ивановна (не без некоторой ревности в голосе), произнесла:

— Ну всё, Машенька, хватит… Пожалей человека.

И Машка тут же преобразилась. Волосы ее вдруг оказались заплетёнными в косу, шальные карие глазки потупились, на щеках заиграл смущенный румянец, а тело до самых ног прикрыл полотняный сарафан.

Мой пульс постепенно стал возвращаться от 180 к более привычной норме.

— Ну а теперь, милочка, расскажи вкратце нашему гостю, что тут у нас происходит. Вдруг его психика окажется сильнее, чем мне показалось вначале, и он именно тот, кто нам нужен, — мило проворковала Аделаида Ивановна.

— Ну что же, голубушка, раз вы так считаете… Как вы относитесь к сказкам? — обратилась непосредственно ко мне дочь сказочного персонажа. — Считаете их только плодом буйной фантазии, как и своей в данном случае?

Последнюю фразу она произнесла с явным удовольствием, как будто хорошо ответила на выученный урок.

— Ну… — я помялся с ответом, тем более что сомнения в расшатавшейся психике у меня действительно уже появились.

— Не нукайте. — Машка сдвинула писаные брови. — Всё, что когда-либо было описано в сказках, действительно происходило на самом деле. Слово-то оно, милок, не зря молвилось… О том же, что творится сейчас, разговор у нас пойдёт впереди.

Право, было несколько странно выслушивать, как молодая очаровательная девушка говорит чистым голосом, но с явными интонациями старухи.

— Так вот, — без запинки жарила роковая красавица, — в один прекрасный момент насочиняли столько, что деваться стало уж некуда: тут тебе и драконы, и кащеи, и водяные, и кикиморы, и домовые — да кого только не было! И все к нам, к нам — да куда же ещё-то? Порядок срочно надо было наводить. Ну и Сергееич — царствие ему небесное, как у вас говорят — его и навёл.

— Что за Сергееич? — осведомился я.

–Чё тупим, милый? — Машка пожевала медовыми губками. — Пушкин конечно же, Пушкин. Александр Сергееич. Он всем проживающим в Лукоморье место своё и определил. Кое-кем пришлось, конечно, пожертвовать. Драконы вымерли, домовые обиделись и сами по миру разбрелись. Так оно и шло до поры до времени… Но всем-то, понятное дело, не угодишь. Вот и у нас свой мессия объявился.

Тут фыркнула и подала голос Аделаида Ивановна:

— В ЛТП вовремя не определили, вот и объявился. Извини милая — продолжай, продолжай.

Голова у меня пошла кругом.

— Подождите, подождите… Так что, Лукоморье в самом деле существует?

— Ну как же… — Машка обиделась почти натурально. — О-хо-хо-х, вам ли не знать… А ведь многие и знали, да времена сам ведаешь какие были, так что был здесь заповедник прикрытый. Кто привилегии имел, тот и кота слушал, и русалкой любовался, и у бабы-яги в баньке парился, и на неведомых дорожках невиданных размеров кабанов да медведей калечил. Всё было, милок. И леший был как леший — шут гороховый, да и только. Да вот только наловчился как-то из травки болотной кисель свой мерзкий делать, вот тут-то веселье всё и началось…

Машка немного помолчала, словно боясь наговорить лишнего. Продолжила, с некоторой натугой:

— В общем, чёрт ему привиделся. Сам-то он говорит, мол, дар ему открылся, теперь запросто с чёртом за одним столом сиживает — с перепою мужики и не такое могут насочинять, почище этого альфонса лохматого… Но кое-что всё-таки сходится.

— Что значит… сходится? — устало выдавил я.

— А ты подумай-ка, подумай, это полезно бывает… — Её снова прорвало. — Чёрту ведь что надо? Душу твою забрать, дар твой бесценный. Вот леший вроде бы как ему в этом деле и помогает.. Ведь природа-матушка как устроила-то? В каждом человеке и плохое и хорошее перемешано, но отродясь ему велено самому во всём разобраться: что в нём плохо, ну а что хорошо. Понимаешь, милок? Самому. А леший со своей отравою заставляет находить у людей в себе только плохое. Каждому по потребности, марксист хренов… — Рассказчица не то хихикнула, не то хрюкнула. — Слабину-то каждый в себе держит. Вот, например, водяная у человека душонка — ну так что ж? к водяному его теперь, в утопленники записываться? Или любит человек золото — ну, любит и любит — так, значит, к кащею его, болезного, в подручные? Или баба вон, на мужиков падкая — к кикиморам её, до смерти мужей неверных защекотывать?…

По коридору кто-то протопал, судя по звукам, явно босиком и с мокрыми ногами. Машка быстренько просунула голову за дверь и обратно, затем зло сплюнула на пол:

— Шляются тут…

— Простите… кто шляется? — мне, в общем-то, было уже всё равно, что за новый персонах там появился.

— Да сам посмотри, что языком-то по-зряшному молоть…

Я осторожно выглянул за дверь и через три комнаты от себя увидел человека среднего роста, с водянисто-мучной кожей, с тиной на голове и плечах и с худыми ногами, которые венчали зримо перепончатые ступни. Из одежды на нём были только неряшливо весящие пиджак и трусы. Человек трясся перед дверью, прыгал поочерёдно то на правой, то на левой ноге и что-то непрерывно бормотал. Затем внезапно он повернул голову в мою сторону, и я увидел его рыбьи белёсые глаза, которые, казалось, будто и не заметили меня вовсе, отчего мне сделалось совсем муторно. «Водяная душонка…»

— Чего это он так… нервничает?

Машка зевнула.

— От лешего явился… Заклинания вспомнить не может, чтобы в комнату попасть… Что-ты, они же все чародеи у нас теперь, дверь открыть без своей абракадабры не могут.

Машка опять плюнула на пол.

Тут в разговор вмешалась Аделаида Ивановна:

— Ну-ну, Машенька, хватит пожалуй… Человек с дороги, уставший, его пригреть для начала бы надо…

Как-то неожиданно проворно она оказалась рядом, обвила мою шею руками и поцеловала в губы… И вот мы уже лежим вместе на узкой кровати, она — сверху; и обволакивает, обволакивает меня своим телом, пока я не погружаюсь в сладкое бездонье… Потом — вспышка — на мне уже новое тело, жгучее и стремительное, берущее своё, истязающее мою плоть, ноющую до исступления — и снова провал в спасительную одурь… Когда я наконец очнулся, в голове сильно шумело, но не настолько, чтобы не расслышать доносившийся шепоток:

— Ну, он или ни он?

— Ой, не знаю… Вроде бы ещё ни с кем так сладко не было… Есть в нём силушка, есть… Да как угадать-то? Опять ведь грех на душу можем взять…

Я открыл глаза и шепоток сразу смолк. Говорят, что мужики от секса глупеют, но я почему-то резко поумнел, а поумнев, спросил строгим и чужим для самого себя голосом:

— A ну, нимфоманки, быстренько выкладываем, какого лешего я вам тут нужен.

Они обе стояли передо мной голые, раскрасневшиеся от пережитого грехопадения, и молчали. Наконец заговорила Аделаида Ивановна.

— Ну да ладно… Видно, судьба. Нужен ты нам, мил человек, действительно — ох как нужен…

— И для чего это? — подозрительно спросил я, вдруг представив нескончаемые дикие оргии.

— Да видишь ли, — Аделаида Ивановна смотрела куда-то мимо меня, — киселёк-то, что леший сподобил, особенный для нас, для здешних… Меня вот — женщиной делает, а ни рыбой — ни мясом; Машке — красоту даёт… Коту правда, впрок не пошёл, в остервенение только вогнал, хвост мне чуть не отгрыз — решил, что в доброго молодца превратился, а как был скотиной говорящей, так и остался. Леший-то потчевать нас этим кисельком потчует — но не за просто так, разумеется, сквалыга чёртов… — Аделаида Ивановна тут зримо закручинилась. — Услуги мы ему должны за это оказывать разные непотребные, Залукоморье его расширять, самим противно, уж мочи нет — а что делать? — мне опять в кадку? а Машке в страшилище трёхсотлетнее превращаться? И к нам, значит, ключик нашёл, окаянный… А я бабой простой хочу побыть, мужика найти путёвого. Детишек-то, понятно, завести вряд ли не удастся. И венчанной не ходить…

Она всхлипнула.

У меня снова разболелась голова.

— А ну-ка, быстренько пошли отсюда! — рыкнул я. — Устал я от вас что-то до невозможности…

Они тут же словно испарились. Я накрыл голову одеялом и странно быстро кувыркнулся в темень…