Санаторий имени Ленина

Нина Стожкова, 2019

Лина Томашевская приезжает на отдых в санаторий имени Ленина и словно попадает на машине времени в прошлое. Вскоре она становится свидетелем странной смерти московского журналиста и начинает понимать, что это тихое, на первый взгляд, место хранит страшные тайны. В девяностые здесь работала подпольная сауна «Черная роза», в которой бесследно исчезали юные девушки. Лина и ее верный приятель Башмачков начинают опасное расследование, нити которого тянутся в столицу. Все герои книги вымышленные, все совпадения случайны. Содержит нецензурную брань.

Операция «Внедрение»

У входа в столовую Лина случайно заметила объявление: «После обеда — пение под баян». И подумала: «А почему бы и нет? Прикольно! Тем более что других развлечений все равно не предвидится. Ну и наплевать! Она же в прошлое тут попала, а не в будущее. Странным было бы, если бы вместо частушек под баян здесь предлагали пение под караоке. В общем, надо срочно вливаться в хоровой коллектив бабушек. Как говорится, «покорного судьба везет, а непокорного тащит».

На скамейках возле клуба «фанатки» среднего пенсионного возраста терпеливо поджидали баяниста и обменивались местными новостями. Чуть в стороне восседала в инвалидном кресле крупная пожилая дама в белой вязаной шляпке и в жемчужных бусах поверх голубой кружевной кофточки. Весь ее облик выдавал зажиточную даму, волею судьбы затесавшуюся в компанию к небогатым пенсионеркам. Накануне Лина слышала, как дама громко говорила по телефону на каком-то восточном языке, скорее всего, на татарском. Обычно инвалидное кресло пациентки катала ее помощница — маленькая корявенькая тетка неопределенного возраста со сморщенным желтоватым личиком злой обезьянки. Сейчас помощницы нигде не было видно — видимо, пение хором в обществе хозяйки не входило в круг ее обязанностей. Лину удивило, сколь разные женщины собрались на спевку возле клуба, и вспомнила популярную песню девяностых: «Музыка нас связала». Да уж, музыка связала здесь такие разные сердца!

Баянист, как и положено местной звезде, слегка опоздал. В крепком пожилом мужчине с хитрыми пронзительными глазками угадывался бывалый провинциальный сердцеед. Выйдя на крыльцо, музыкант закатил глаза и приосанился. Белую капитанскую фуражку дед лихо сдвинул на лоб, а на застиранной, однако тщательно отглаженной рубашке расстегнул для форса две верхние пуговки. Старенький аккордеон уже покоился на плече музыканта. Баянист лихо растянул его для «выходной арии», затем крякнул и бегло пробежался пальцами по клавиатуре. Из дверей, словно оперная дива, выплыла дама лет пятидесяти в розовом деловом костюме и с толстой папкой подмышкой. Она быстро извлекла из папки и раздала листы формата А4 избранным — видимо, самым голосистым хористкам. Оказалось, это тексты песен, которые уже лет тридцать как входили в репертуар местной знаменитости.

«Все как в профессиональном хоре», — подумала Лина и невольно прониклась к даме уважением. Не дожидаясь бумажек с текстами, бабушки тут же грянули «Златые горы», а баянист тут же подхватил аккомпанемент.

— Не упрекай несправедливо, скажи всю правду ты отцу, — завопила вместе с хором бабушек Лина. Оказалось, она прекрасно помнила текст этой старой застольной песни, хотя в последний раз пела ее лет двадцать назад — на свадьбе у дальних родственников.

«Вот он — наш генетический код в действии, — подумала она, — ночью разбуди — сразу же все вспомню. Вот они. наши скрепы! Хочешь-не хочешь, а придется вливаться в этот возрастной «вокальный коллектив». Есть надежда, что кто-то из любительниц «Хасбулата удалого» и «По Муромской дорожке» приезжает сюда не первый год и, возможно, знает то, что скрывает массажист. Хорошо бы втереться к ним в доверие, а потом попытаться выведать, о чем так упорно молчит персонал санатория».

Легко сказать — непросто сделать. Пожилые люди весьма подозрительны, чужаков опасаются, лишнего не скажут. Лина вспомнила, что ее мачеха Кира, пока была жива, никому не говорила о существовании Лины в ее жизни. Наверное, боялась, что ее лишат социального работника, хотя Кира была прописана в ее квартире одна, и социальный работник был положен ей по закону. Впрочем, бабушка Лины, польская дворянка Агата Томашевская, пережившая лихие сталинские годы, даже в восьмидесятые сообщала на ухо свою страшную тайну лишь самым доверенным людям: «Мой папа Лаврентий Томашевский в тридцать седьмом сжег дворянскую грамоту». Катаклизмы, следовавшие в нашей стране один за другим, приучили стариков не доверять первому встречному. Надо сказать, что санаторские бабушки свято следовали этому правилу, не раз подтвержденному самой жизнью.

Короче говоря, в группу пожилых хористок Лина внедрялась по всем законам разведки. Вначале допела «Златые горы», потом подхватила «Уральскую рябинушку», а там и до «Подмосковных вечеров» дело дошло. Лина давно уже руководила детским музыкальным коллективом «Веселые утята», и со слухом, а также с музыкальной памятью у нее все было в порядке. Ну, и «генетический код» не подвел. Лина, к ее собственному удивлению, прекрасно помнила тексты всех этих «нафталинных» песен из прошлого века. Через полчаса она наконец краем глаза заметила, что старушки поглядывают на нее одобрительно. Значит, признали в новенькой свою, а это уже неплохо!

Когда баянист грянул плясовые мелодии, Лина не растерялась. Она вышла в середину круга и вжарила ногой в площадку возле клумбы так яростно, что под каблуком раскололась плитка. Помнят ноги, блин! Жгите, родимые! Лина не раз проводила детские праздники в «Веселых утятах» и знала, как «завести» детей. Что старый, что малый — разница небольшая. И пошло-поехало! В общем, минут через тридцать бабушки согласились на фотосессию и одобрительно закивали головами. А потом баянист, крякнув, завел «Саратовские страдания». Некоторые частушки были весьма крамольные, про власть, и бабушки попросили Лину: «Не снимай, дочка, всех посОдют». Однако другие тексты для народных кричалок оказались вполне безобидными, хоть и не вполне приличными:

« — Коля, Коля, ты отколе?

— Коля из Саратова.

— Что ты держишься за х@р?

— Милка исцарапала!»

Лина не выдержала, и под поощрительные взгляды бабушек выкрикнула свою «коронку»:

«Ходять утки по деревне,

Серенькие крякают.

Меня миленький еб@т,

Только серьги звякают!»

Бабушки захлопали и радостно засмеялись, вспомнив молодость. Вдохновленная успехом, Лина решилась выкрикнуть самую похабную:

« — Почему галош не стало

В наших северных краях?

Потому что всю резину

Перетерли на…х@aх!».

В общем, это был Линин триумф! Она сорвала у строгой публики «аплодисменты, переходящие в овацию».

Не только бабушки, но даже местная «культурная элита» — баянист и дама в розовом (она оказалась завклубом) — после такого успеха сочли Лину «классово близкой» и пригласили на «скромную рюмку чая после окончания мероприятия».